объяснял неприспособленностью людей к окружающему миру, его ценностям и отношениям. Если общество превозносит высокие темпы и амбиции, неспособность человека соответствовать этим требованиям воспринимается как неполноценность. Так рождаются комплексы и депрессивное чувство вины.
Карл Ясперс, провозглашенный гением уже в 30-летнем возрасте, тоже указывал на доминирующую роль общества, описывая два основных психопатологических синдрома современности — неврастенический (беспокойство плюс сильнейшая усталость) и психастенический (бессилие плюс ранимость и комплексы неполноценности).
Как видим, на рубеже веков на общественной сцене действовало много звездных экспертов, которые при помощи наглядных описаний конкретных случаев болезни доказывали тесную внутреннюю связь между индивидом и культурой. Но только Дюркгейм использовал слово аномия.
Возможно, причина в том, что аномическое «Я» производит слишком противоречивое впечатление. С одной стороны, оно пассивное, униженное, разочарованное, депрессивное. Под таким углом зрения человек кажется песчинкой в холодном и безразличном космосе. С другой стороны, ему присуща ненасытность. Фрейд снова и снова отмечал эту особенность личности у пациентов, приходивших к нему на Бергассе, 19. «У людей, страдающих аномией, никогда не наступает удовлетворение», — констатировал Дюркгейм. Их жажду не утолить. Состояние напоминает чесотку — пассивность и чувство пустоты сменяются беспокойством, человек делается неуравновешенным и возбужденным. В голове могут возникнуть любая мысль, самые противоречивые желания, которые тут же обрушиваются на окружающих. Человек оказывается в плену лихорадочной нервозности, его сознание расщепляется, превращаясь в калейдоскоп образов.
Можно ли сказать, что наше время является аномическим? (Конечно, сначала нужно определиться, что мы понимаем под «нашим временем». Где оно начинается и где заканчивается?7) Можно ли сказать, что аномия объединила в себе симптомы, которые уже давно беспокоят общество: кризис идеи солидарности, жесткий коммерциализм, болезненность, психическая ранимость и постоянное обсуждение этой ранимости, саморазрушительное поведение молодых женщин, мужчины, настойчиво раздвигающие границы своего never-ending journey of dissatisfaction (англ. «нескончаемого путешествия неудовлетворенности»)8.
Эпидемия депрессии, которая началась в середине 1990-х годов, свидетельствует о существовании относительно новой структуры чувств. Этот вывод подтверждается конкретными цифрами и наглядной хронологией. Ключевым чувством, судя по всему, является бессилие в сочетании с грузом ответственности за собственное счастье. Любой сценарий развития жизни подается как возможный, но трудно осуществимый по причине жесткой конкуренции с соперниками. У человека большие амбиции и большие ожидания. Как правило, это много повидавший суперпотребитель, имеющий бесчисленные желания, но не способный сделать выбор. В основе своей он ненасытен (вспомним определения Дюркгейма) и рискует попасть в ловушку аномических перепадов настроения от апатии к эйфории.
В жизни отсутствуют твердые нормы и правила. Жажда острых ощущений, мечты об известности, богатстве, совершенном теле, стремление удовлетворить свои желания и пробудить желания в других — вот примеры мощных идеалов, которые формируются без опоры на нормы. Человек не ограничивает себя ничем для достижения счастья и признает лишь те социальные нормы, которые идут ему на пользу. Нормы бывают разные: репрессивные (их нужно слушаться) и либеральные (их можно игнорировать), но и те и другие пересматриваются человеком, если этого требуют его интересы. Проповедники индивидуализма искушают: используй свободу, переходи границы, не подчиняйся чужим правилам, где бы ты ни был, делай то, что считаешь нужным, руководствуйся только своими желаниями. Этот активный индивидуализм становится ключом к поведению не только в личной жизни, но и в обществе, в частности в школе и на работе. Во всех случаях приоритет отдается личному выбору, который отождествляется с такими привлекательными понятиями, как индивидуальность, истинность и самореализация.
Одновременно на человека возлагается единоличная ответственность за осуществление тех проектов, которые дадут ему доступ к культурным, социальным и экономическим ресурсам общества. Жизнь превращается в выбор наиболее подходящего стиля жизни. Инфляция личной ответственности повышает зависимость человека от одобрения окружающих. По словам французского социолога Алена Эренберга, мы живем в (западном) обществе, где «Я» является целью любого начинания. Проблема в том, что постоянная погоня за этой целью приводит к истощению. Эренберг называет это состояние «устал быть самим собой»9.
Похоже, что аномия действительно является диагнозом нашего времени. Настроения дискомфорта, царящие в обществе, в меньшей степени окрашены скукой, рефлексией и меланхолией, в большей — неопределенным беспокойством и смутной неудовлетворенностью. Человек несчастен, а еще вернее, не счастлив, и за чувством неудовлетворенности скрывается ощущение, что общество в действительности состоит из победителей и неудачников. Удовлетворение потребностей не приносит радости, а лишь закручивает спираль потребления.
Типическая симптоматика аномии — резкие переходы от удрученности к суете и ненасытный голод — хорошо соответствует современной картине общества. Конечно, симптомы несколько видоизменились: в прошлом они были менее сдержанными, более разнообразными. Но суть не изменилась — гибридная личность, одновременно ранимая и требовательная, слабая и сильная. (Если говорить языком древней меланхолии, хрупкая, как стекло, и ненасытная, как волк.)
Возникает вопрос: почему на определенных этапах рыночная культура особенно активно производит аномию? Вывод напрашивается неутешительный: возможно, аномия для нашего общества не следствие, а предпосылка существования. Проекты по достижению успеха, известности, богатства в действительности направлены не на удовлетворение нужд человека, а на поддержание его неудовлетворенности. В таком случае социально значимые цели оказываются уже не вне человека, а внутри него и определены его потребностями.
Итак, перед человеком открыт целый ряд возможностей самореализации10. Но ситуация парадоксальная. Человек не просто должен добиться успеха, он должен стать совершенной личностью в соответствии с образцом, имеющим в обществе высокий статус.
Для этого нужно реализовать себя на рынке культурного, материального и социального капитала. Вариантов выбора больше, чем человек может переработать. Это истощает его и приводит в состояние внутреннего разлада. Вариантов не просто много, они изменяются во времени, и надо следить за появлением новых показателей статуса — брендов, кодов и сигналов11.
Когда нет норм, определяющих, что следует считать достижением, цели теряют четкость. К человеку предъявляют требования, но лишают возможности соотнести свои действия с опытом других людей. «Будь самим собой!» — призывают самозваные эксперты12. А что делать человеку, если он не знает, каков он и каким должен быть? В «Человеке без свойств» Роберт Музиль описывает дилемму своих современников, живших в начале XX века. Его главный герой Ульрих имеет множество различных качеств, но не имеет стержня, чтобы скрепить эти качества. Ульрих не знает, кто он. «Он открыт, свободен и пуст, он может быть каким угодно, это человек многих возможностей... существующий в призрачном мире представлений и фантазий». Он воспринимает себя глазами общества, но те, кто окружает его и в ком он отражается, столь же призрачны и неопределенны, как он сам13.
Возможно, именно поиск собственной идентичности явился причиной того, что большинство современных диагнозов оперируют понятиями из области самокритики. Чаще всего говорят о депрессии, вызванной неспособностью человека сделать главный выбор — выбрать самого себя («я ничто»), дальше наступают паралич и утрата способности к действию. Нереализованные амбиции, болезненный процесс самореализации тоже встречаются достаточно часто. Панические страхи, потеря контроля, социальные фобии, страх получить «плохую оценку» окружающих или паранойя с мыслями о собственной недооцененности и непонятости — все это побочные эффекты принудительного процесса самореализации14.
Эти же проблемы являются темой многочисленных полудоку-ментальных романов, рассказывающих о жизни молодых карьеристов. Как и прежде, художественная литература дает богатый материал для изучения истории чувств, поскольку содержит не только фактические сведения, но и общественный
