— Ничего я не дрожу, — Есеня вырвался у нее из рук.
— Бледный-то какой. Страшно в первый раз?
— Ничего не страшно! — выкрикнул Есеня и вернулся к Щербе.
Костер развели, как только закончили возиться с ранеными — все были мокрыми после переправы через ручей, и никто не успел переодеться. Щерба в шалаш не пошел, остался со всеми, сел к дереву. Ворошила посматривал на него, но Щерба только махал рукой.
— Ну что, ребята… — начал Полоз, когда все развесили мокрую одежду по кустам около огня, — надо снимать лагерь. Неделю ждем, пока раненые чуть оклемаются, и будем уходить.
— Что случилось-то? — спросил Хлыст.
— Жмуренка они ищут, что… Весь лес перевернут.
Есеня вытаращился на Полоза — так это все из-за него? Это все случилось из-за него? И Забой погиб из-за него? Забой был добрым, он Есеню еще в первый день принял, и жалел его Есеня до слез. Но Полоз продолжил так, как будто Есени рядом и не было:
— Загорка рассказала: на все заставы команда дана брать вольных людей живыми, выпытывать, где лагеря стоят. В деревнях стража. Они поняли, что Жмуренок к вольным людям ушел, но не знают — к кому. Говорю же — пока не найдут, перевернут весь лес. В деревни хода нет — не знаешь, где нарвешься.
— А жрать мы что будем? — угрюмо спросил Рубец.
— За неделю надо успеть собрать, — пожал плечами Полоз.
— Раненых понесем, и весь запас на зиму, что ли? По лесу? Дожди идут, через неделю по колено воды будет.
— У тебя есть другое предложение?
— Да. Сидеть тихо и не высовываться. Уйти по снежку, пока сугробов не навалило.
— Нет, рискованно. Жидята знает, где мы, Загорка знает. Далеко не пойдем, день пути — не больше, верст тридцать. Если все сразу не унесем — вернемся.
Есеня сидел ни жив, ни мертв. Все из-за него! Раненых тридцать верст по лесу нести… И ведь никто не предложил отдать его страже, им это и в голову не пришло! И никто не спросил, почему его ищут, как будто им это было совершенно безразлично!
— Ты че скуксился, сморкач? — спросил Щерба.
— Да нет… — Есеня пожал плечами, — я — ничего…
— Да не боись ты. Мы страже ни своих, ни чужих не выдаем.
— Я не боюсь, — тихо ответил Есеня.
За ужином, в полной тишине, помянули Забоя крепким, горьким рябиновым вином. Есеня, который знал его всего четыре дня, не мог понять, почему все вокруг так спокойны — только мама Гожа смахнула слезу, да и то постаралась сделать это незаметно. Ведь они много лет прожили вместе!
— Послушай, Щерба, — решился спросить Есеня, — тебе что, Забоя совсем не жалко?
— Что б ты понимал, щенок, — скрипнул зубами разбойник и посмотрел так, что Есене расхотелось его о чем-то спрашивать.
Каждый день разбойники уходили из лагеря утром, а к ужину приносили мешки с мукой, крупой, сахаром. Есеня слушал их рассказы — обычно они старались достать денег, их не так тяжело носить с собой, теперь же грабили крестьян, которые везли в город собранный урожай. На четвертый день в лагере прибавилось раненых — Хлысту проткнули бедро вилами, а Ворошила так крепко получил по голове дубиной, что на следующее утро не смог подняться. В тот же день умер разбойник, раненый в живот.
Есеня просил Полоза взять его с собой, но тот отмахивался, и каждый раз, молниеносно выхватив нож и прижав его к животу Есени, смеялся и говорил:
— Ты убит, Жмуренок. Иди, учись.
И Есеня учился. В лагере всегда оставался кто-нибудь из разбойников, и в учителях недостатка не было. Обращались они с ним довольно жестко, но Есеня вскоре понял, что очень быстро приобретает острую реакцию, и боль уже не пугает его — он учится принимать удар с наименьшими потерями. Да и падал он теперь совсем не так, как в начале — мягко и без синяков.
По вечерам, в шалаше, он все так же тосковал, но к тоске примешалась обида и чувство вины — зачем Избор дал ему этот медальон? Все бы оставалось по-старому, никто бы не погиб, и не был ранен, Есеня жил бы дома — весело и счастливо. Ведь, как ни крути, а жизнь его несчастной называть не стоило.
Но долго пребывать в тоске Есеня не умел — душа требовала развлечений. Как-то утром, когда весь лагерь собирался купаться, ему в голову пришла презабавная мысль. Он спрятался в кустах, дождался, когда разбойники залезут в ручей, а потом осторожно подплыл к ним под водой, и ухватил одного из них за щиколотку. Тот дернул ногой, отпрянул назад, а Есеня успел, пока не кончилось дыхание, схватить за ноги еще одного, а потом благополучно вынырнул у противоположного берега.
Двое схваченных за ноги выскочили из воды — испуганные и готовые броситься в бой, остальные с недоумением и страхом подозрительно всматривались в воду. Лица у них были такими серьезными, что Есеня, не успев отдышаться, захохотал и плюхнулся на песок. Увидев его хохочущим, Рубец, счастливо оказавшийся одним из двоих, кто выскочил на берег, вмиг догадался, что произошло.
— Жмуренок! Ноги вырву! — рявкнул он, но от этого все, кто оставался в воде, поняли, в чем дело, и захохотали вслед за Есеней.
— Рубец! Признавайся, ты думал, это водяной тебя в омут тянет!
— Гнус, чего ты с лица-то спал? Страшно, что ли?
— Не, эт не водяной! Эт русалки!
Гнусу и Рубцу ничего больше не оставалось, как посмеяться над собой — все видели, как они испугались.
— Не все вам над самыми младшими потешаться, — гордо сказал Есеня и нырнул еще раз, уже не скрывая намерений. Кого он схватил за коленку, было непонятно, но теперь его поймали за волосы и не давали всплыть. Есеня подумал, подождал немного, а потом выдохнул весь воздух, пуская пузыри, и расслабился. Стоило только дернуться, и новая шутка бы не удалась, а дышать хотелось очень сильно. Но видно выпущенные пузыри произвели на разбойников впечатление, потому что его вытащили из воды почти сразу, все так же за волосы, но Есеня и тут не шевельнулся, осторожно втягивая воздух носом.
— Ты че! Полоз, ты че! Ты утопил его, что ли? — зашумели со всех сторон.
— Да не может быть, — тихо ответил Полоз. Он испугался! Он испугался, и взял Есеню подмышки, тряхнув безжизненное тело.
— Жмуренок… — шепнул подошедший Ворошила.
Есеня приоткрыл один глаз и цыкнул зубом.
— Ах ты шельмец! — Полоз швырнул его в воду и рассмеялся, — а я ведь чуть не поверил!
С этого дня Есеня окончательно осмелел и перестал скучать. В мешок с гречкой он насыпал сверху немного пшена, и наоборот, и мама Гожа долго разбиралась, в каком мешке у нее что лежит. Она так смешно щупала мешки и заглядывала внутрь, что не смеяться над этим было невозможно. И даже позвала Ворошилу, чтобы он объяснил ей, что происходит. Есеня, конечно, получил от нее ухватом по спине, когда она обнаружила его ухмыляющуюся рожу за деревом. Зато Ворошила хорошо посмеялся. За ужином его, правда, заставили выпить три кружки соленого кваса — он уверял всех, что от кваса с сахаром хмелеешь гораздо быстрей, но принес вместо сахара соли, когда эту идею подтвердил Полоз. Рубец и подраненный Хлыст держали его за руки и за ноги, а Полоз сам вливал ему в рот отвратительный напиток, под дружных хохот разбойников.
— Освоился, значит, — приговаривал Полоз, — осмелел! Смотри, Жмуренок, доиграешься!
Есеня тоже хохотал и вырывался, и под конец опьянел так, что наутро проснулся с больной головой. Но и тут решил схитрить — намочил лоб водой из фляги и терпеливо дождался, когда поднимется Хлыст.
— Что-то знобит меня… — пожаловался он слабым голосом.
Хлыст посмотрел на его бледное лицо, потрогал мокрый лоб, и встревожился не на шутку, разбудил Щербу.
— Надо чаем с малиной его напоить, — тут же посоветовал Щерба, — и Ворошилу позвать. Щас, парень, ты лежи… Вот он, дождь то постоянный… Мы-то люди бывалые.
— Хуже нет лихорадки осенью в лесу, — проворчал Хлыст, — да еще перед переходом. Ни согреться, ни обсушиться толком.
Но когда раненый Щерба, морща лицо, начал выбираться из шалаша, чтобы принести Есене горячего чаю, Есеня не выдержал — это было бы слишком.
— Щерба, погоди… — он поднялся и сам полез к выходу, — пошутил я. Все со мной в порядке.
— Как — «пошутил»? — не понял Щерба.
— Ну, обманул… Голова у меня только гудит после вчерашнего квасу.
— Да? Какая же ты сволочь. А я вот испугался…
— И я, между прочим, тоже, — поддакнул Хлыст, и ощутительно хлопнул Есеню ладошкой пониже спины — тот как раз стоял на четвереньках.
— Ай! — вякнул Есеня.
— Это чтоб голове было легче.
— И я добавлю, — Щерба тоже врезал ему по заду, так что Есеня выкатился из шалаша прямо под ноги проходившей мимо маме Гоже.
— Тетенька! Не бейте меня! — захохотал Есеня, вскочил на ноги и побежал купаться.
— Освоился, — вздохнула она ему вслед, вздыхая, — воробушек.
Теперь разбойники никуда не ходили, разве что ловить рыбу — за несколько дней успели набрать столько, что и за три перехода не смогли бы на себе унести. Полоз оттянул немного день отхода, чтобы легко раненые могли идти сами, но все равно считал, что больше ждать нельзя. Как-то раз он снова позвал Есеню к себе в шалаш. Теперь — вечером, когда все, кроме дежурных, спали.
— Ну что, я смотрю, тебе с нами весело, — он потрепал Есеню по плечу.
— Это вам весело со мной, — широко улыбнулся Есеня.
Полоз качнул головой и хмыкнул.
— Я хотел сказать тебе. Чтобы ты был готов. Когда перейдем на новое место, землянки поставим, наладим все — после этого мы с тобой вернемся в город,
