тогда, в «Арлекино», договаривались? Ты сказал — я слышал. В равной доле работаем…
Массовые киллерские отстрелы криминальных авторитетов вызвали небывалое брожение умов, и не только в милицейских и журналистских кругах. Было совершенно очевидно: все эти громкие заказные убийства невозможно списать исключительно на «внутриклановые разборки». Где-то тут, в Москве, наверняка существовал целый список, в котором значились не только уже убитые, но и ныне живущие лидеры преступного мира, да и не только! А стало быть, этот список умело составляла и редактировала чья-то опытная рука, и эта самая рука каждый раз давала отмашку киллеру.
Кто эти люди, что им надо, можно ли с ними договориться? Вопросы не находили ответов, а ничто, как известно, не порождает страх так, как отсутствие информации.
Бульварные газеты строили предположения, одно другого фантастичней. Издания более серьезные анализировали ситуацию, и прогнозы выглядели неутешительными.
Бизнесмены, которых бандиты дербанили нещадно и безжалостно, робко подняли головы, немного воспрянув духом: а вдруг ненасытным «крышникам» теперь будет не до них? МВД было взбудоражено не меньше бандитов — несомненно, теперь в среде криминалитета происходили какие-то новые процессы, мир организованной преступности менялся качественно — но как, каким образом менялся, было непонятно.
И, наверное, лишь верхушка оргпреступности — старые, проницательные воры в законе, проведшие «за решками, за заборами» большую часть жизни, сохраняли присутствие духа. А может быть, делали вид, что сохраняли.
…Поленья, горящие в камине, отбрасывали багровые сполохи, подчеркивая мрачное выражение лиц собравшихся. За небольшим, но богато сервированным столиком сидели четверо. Тот, что расположился поближе к огню, пожилой мужчина с подчеркнуто властным выражением лица, явно главенствовал. Это угадывалось и по рельефным морщинам, прорезавшим его лоб, и по прищуру глаз, и по тому, как внимательно слушали его остальные: двое кавказцев и третий — немолодой, с массивной золотой цепью и крестом на шее, видневшимся в раскрытом вороте сорочки, с залысинами и набрякшими мешками под глубоко посаженными глазами.
Пальцы собравшихся украшали татуировки-перстни, свидетельствующие о несомненном авторитете в уголовной среде. В беседе то и дело проскакивали чисто блатные выражения: «завал», «косяки», «рамсы», «гнулово»…
Наверняка все сыскари Российской Федерации много бы отдали, чтобы хоть краем глаза взглянуть на это сборище, чтобы хоть краем уха услышать, о чем идет беседа. Тут, на подмосковной даче, проходил так называемый «малый сходняк». Все четверо имели высокий статус воров в законе, а стало быть, обладали исключительным правом судить о процессах, происходящих в российском криминальном мире, и не только судить, но и координировать их. Пожилой председательствующий имел, может быть, чуть больший авторитет, чем остальные, базировался он не только на безукоризненной репутации, безупречном знании «понятий» и многочисленных «ходках» в зоны, не только на связях в высших эшелонах теневой и реальной власти. Лишь очень немногие знали, что хозяин коттеджа является хранителем воровского «общака» — статус, говорящий о многом…
— Ну, то что Глобуса вальнули, так туда ему и дорога, — мужчина с залысинами пошевелил татуированными пальцами. — Где это видано, чтобы «правильный» вор по беспределу заряжал? «Бригаду» себе завел, пацанов своих подставлял, на чужих коммерсантов наезжал… — Несомненно, говоривший был по-своему прав: в понимании уголовников «старой» формации законник не имеет права стоять во главе «бригады». Другое дело — служить третейским судьей, разводить «рамсы» краями и держать братву собственным авторитетом, а не самолично заниматься «наездами». — «Косяков» напорол, врагов себе нажил… Сам и виноват.
Он тяжело вздохнул.
— Да не в Глобусе тут дело, — возразил худой пахан с изможденным лицом. — Если бы он один такой был. А Калина, земля ему пухом, что, тоже, по- твоему, «косяков» напорол? Не было у Калины врагов — кому этот человек мог мешать? Помнишь его похороны? Сколько людей с ним проститься пришли? Он умел даже «чичиков», кровников между собой мирить. На кладбище чеченцев вдвое, втрое больше было, чем русских. — Пахан неожиданно зашелся в сухом кашле — туберкулез он заработал во время последней «ходки», которую от звонка до звонка провел в Коми АССР. — Ну а Отарик кому мог помешать? — послышалось сквозь лающий кашель.
— Завалили, значит, было кому мешать, — подал голос один из кавказцев. — А вообще на подставу похоже… Тут, получается, менты нас с вами хотят разделить и стравить. Дескать, кавказские воры — это одно, русские — совсем другое. Будто мы с вами обязательно враждовать должны.
— Да знаю я про такое… Не в этом суть, — старый вор, взяв кочергу, принялся ворошить поленья в камине. — Дело в том, что за всеми этими завалами явно кто — то стоит. Руководящая и направляющая сила есть, единый почерк угадывается, вот что. Как вы сами считаете — кто это может быть?
Присутствующие передернули плечами. Может быть, они и догадывались, кто может стоять за планомерными киллерскими отстрелами, но высказываться не торопились, и по вполне понятным причинам. Во-первых, из соображений своеобразной этики, во-вторых, памятуя о том, что любое молчание — золото… В последнее время холодок отчуждения чувствовался даже в отношениях воров.
— Знаете, сколько фирм да банков под Длугачем было? — спросил пожилой, усаживаясь вполоборота к камину. На фоне огня лицо его приобрело необычайно хищное выражение. — Много, очень много. Я по своим каналам пробил, что с этими фирмами потом сделалось. Часть, естественно, под Бобона ушла — он у Глобуса на подхвате был. А остальные… — вор выдержал непродолжительную паузу, обводя присутствовавших тяжелым взглядом. — А остальные подписались под одну странную охранную фирму. Отстегивают ей, как и положено, вроде довольны, и никто на них не наезжает.
— И что за фирма? — спросил обладатель золотой цепи.
— Неизвестно. Посылал я туда своих пацанов — глухо, ничего не выяснили. Попытались на тех, кто под нее перешел, осторожно наехать — пацаны говорят, что через пять минут камуфлированные какие-то подъехали, что-то вроде СОБРа, — насилу удрали. Хозяин той фирмы — божий одуванчик, явно подставное лицо. Правда, удалось пробить одну вещь: вроде бы настоящий шеф той конторы — бывший или теперешний комитетчик, генерал или что-то вроде того. Теперь понятно?
Впрочем, пахан мог и не задавать этого вопроса. Присутствующие были людьми неглупыми и потому догадывались о несомненной причастности российских спецслужб к отстрелам своих коллег. И уж им, имевшим за плечами не одну «командировку», знавшим Уголовный и Уголовно-процессуальный кодексы не хуже самых опытных судей и прокуроров, было понятно, что осуществлять отстрелы напрямую «контора» не в состоянии: время уже не то, да и опасно, не дай бог, просочится информация куда не надо…
Но самое главное, чекисты никогда бы не осмелились впрямую переадресовывать «налог на охранную деятельность» на себя. И эта самая загадочная фирма, о которой только что рассказал хозяин дома, вне сомнения, была своеобразным буфером…
Говорили недолго и предельно лаконично. На подобных встречах каждое произнесенное слово расценивалось на вес золота, и любая двусмысленность могла быть истолкована против говорящего.
Как и положено на сходняках, высказались все, кто был, по очереди, сообразно неписаной «табели о рангах». Мнение было единодушным: следует во что бы то ни стало выйти на этого загадочного киллера — только от него можно узнать, кто же дает отмашку на отстрелы.
— Тут я слышал про такого Александра Македонского, — осторожно вставил в конце беседы один из «пиковых», — не про полководца, в смысле, а про киллера… «Погоняло» у него такое. Вроде бы сейчас с шадринской «бригадой» тусуется, но пробить его тяжело — шифруется сильно.
— Мусоров подключайте, прокуратуру, — сквозь зубы цедил старый вор. — За что мы им, гнидам, лавье ссыпаем? Пусть своих следаков, оперов напрягают, пусть отслеживают… Дело-то серьезное. Не сегодня-завтра…
Председательствующий не закончил фразы, но тем не менее был прекрасно понят. Никто из участников малого сходняка не мог дать гарантии, что не сегодня-завтра неизвестный киллер не будет смотреть на него через перекрестье оптического прицела…
Глава 19
Memento more — помни о смерти.
Это латинское изречение, часто встречающееся у блатных в виде татуировок, как нельзя лучше отражало состояние наемного убийцы.
Он живет с чужой смертью — стало быть, по всем законам, должен помнить и о том, что смертен сам; может быть, куда в большей степени, чем другие живущие на земле люди. Наемный убийца не может знать, когда умрет, не может сказать, какую именно смерть примет: от ножа, пули, удавки, гранаты. Будет ли он сбит большегрузным автомобилем, сброшен в шахту лифта, расчленен ножовкой, отравлен газом или закопан живьем в каком-нибудь подмосковном лесу…
Выпускник специального центра подготовки прекрасно знал: жертвы требуют искусства, и искусство это обоюдоострое, оно всегда может быть направлено и против него.
Смерть может таиться везде — ее может принести и почтальон, которого он видит чуть ли не каждый день в подъезде, и бомж, одиноко мерзнущий около мусорки, и водопроводчик из жэка, и сержант-гаишник, остановивший его машину за какое-то нарушение…
Memento more — помни о смерти.
А если так, то хочется поскорей насладиться жизнью, испытать все удовольствия, которые она только может предоставить; хочется многого, немедленно и самого лучшего.
Если машина — то самая престижная и скоростная; если квартира, то шикарная, если женщина, то самая нежная, ласковая и красивая…
За свою относительно короткую жизнь Александр Солоник имел множество женщин, но все они, глупые животные, были тупы, невежественны и корыстны: привычно расставляли ноги, привычно двигали бедрами и, после окончания великого таинства любви и венца ее, отвернувшись к стене, засыпали. А наутро он выгонял их без всякого сожаления, забывая о каждой уже через минуту.
Ни к кому из них — даже к двум предыдущим женам — он не прикипел душой. Никому не хотелось сказать что-то ласковое, участливое, ни с кем не хотелось просто лежать под одеялом, ощущая тепло родного тела, ни о ком не хотелось заботиться, никого из них не хотелось целовать по утрам…
А ведь он так мечтал встретить в жизни такую женщину — не глупую, корыстливую б…ь, а человека, с которым можно было бы посоветоваться, которому хотелось бы верить, который бы, как точно бы он знал, никогда и ни при каких обстоятельствах не предаст и не забудет его, несмотря даже на то, что он, профессиональный киллер, должен постоянно, ежесекундно помнить о смерти…
С Аленой он познакомился случайно. Впрочем, случайно происходят все или почти все важные знакомства в жизни.
