кластеров, их стабилизацию и функционирование — если угодно, физиологию Носфератов; мы также знаем, что Галактические Странники благожелательны ко всем разумным существам, к любым проявлениям жизни, и что они — творцы вселенской сферы Инфонета, связующее звено информационного континуума.
Не знаем мы только самого главного: что значит быть Носфератом. Но узнаем. Со временем.
— Реверсус! — вдруг вымолвил Павел, ударив себя кулаком в грудь. — Понимаешь, я — реверсус! Возвращенный назад по собственному глупому желанию! Но очень уж хотелось посмотреть, что тут у вас и как… Нет, не посмотреть — почувствовать… Увидеть я мог и в новом своем качестве. Любая информация, звуки, картины… всё за три тысячи лет… Но показалось, что этого мало — плоти возжелал! — Голос его затих, рука потянулась к стакану.
— На плоть для тебя не слишком расщедрились, — сказал я.
Он взъерошил редкие волосы.
— Какой есть! Точнее, каким когда-то был. Дома, в двадцатом веке.
Демоны Песков! Всё-таки в двадцатом! Он упрямо стоял на своем и, очевидно, не заблуждался и не хотел меня обмануть. То и другое казалось нелепым, если припомнить, откуда и как он появился на Земле.
Я захрустел сухариками, разглядывая его лицо с маленькими глазками, пухлым ртом и расплывшимся носом. Закончил жевать, вытер крошки с губ и предложил:
— Может быть, начнешь с начала?
— С начала? Ну, что ж… — Павел криво ухмыльнулся. — Начинать с начала — моя профессия, я ведь писателем был, художником образа и слова. И в двадцатом веке, и в тридцатом… И, как писатель, знаю, что одного начала не бывает. Чем удивительней события, тем больше нужно причин, чтобы подтолкнуть их ход. Так что у меня два начала. А может быть, и три.
— Готов выслушать всё.
Понурившись, Павел уставился в тарелку с ветчиной.
— Хорошо. Пожалуй, начнем с того, что я умирал — там, в двадцатом веке. Острая почечная недостаточность, таблетки, уколы и дважды в неделю — диализ… наши врачи давали мне от силы год… Но умирать не хотелось, Андрюша, так умирать — поганой смертью, мучая жену и сына! Они ведь знали, что я приговорен. Я знали, что смерть будет нелегкой… Понимаешь? Или вы забыли, какая это мука — следить, как умирает близкий человек, и чувствовать свое бессилие?
Верно, об этом мы забыли. Болезней, тем более смертельных, нет, и если несчастный случай необратимо искалечил тело, то можно его заменить. Клонирование с последующим переносом психоматрицы гораздо более простая процедура, чем зарождение нового существа — факт, известный генетике тысячи лет.
И всё же я его понимал. Понимал, клянусь теен и кажжа! Я историк, странник во времени; я видел то, что позабыто, то, с чем можно соприкоснуться лишь просматривая записи нашего Койна. Страдания, унижения, боль, страх, мучительная гибель… Это сохранилось только в мниможизни, в восприятии психоисториков-наблюдателей, в отредактированных файлах о минувшем. Кроме детей, они доступны всем, но, просматривая их, помнишь, что это случилось не с тобой. Они вызывают сочувствие, слезы, грусть, иногда — гнев и отторжение, но не обреченность.
Да, я понимал Павла! Так, как поняли бы его Егор и Гинах, Витольд и Тенгиз.
— Болезнь — это одно начало, но есть и другие, — молвил Павел. Он приподнялся, вытянул руку к зданию базы, что возносилась вдали над деревьями, и спросил: — Знаешь, что было в прошлом натех холмах? На Пулковских высотах?
— Древняя обсерватория, — ответил я. — Отдельные постройки сохранились в Эру Унижения, и их восстановили в тридцать пятом веке. Там теперь музей. Водят ребятишек — смотреть, как предки изучали небо.
— Там было еще подземелье, — проворчал Павел. — Бункер, прямо под вашей башней. Его отдали лаборатории, которой заведовал мой приятель. Димыч, Дмитрий Олегович Терлецкий. Мы звали его Дот. — Он прикрыл глаза, вспоминая. — Лаборатория темпоральных процессов… Видишь ли, Дот тоже занимался физикой времени, очень примитивной по тем временам. Так что ваша башня — символ преемственности в науке. А что теперь под ней, под вашей башней? Рабочая камера хроноскафа? Готов побиться о любой заклад, что эмиттеры пси-поля расположены в бункере Димыча… то есть в том пространстве, где он был. Вот тебе второе начало моей истории!
Любопытно, подумал я. Знал ли об этом Джослин, строитель нашей базы? Может быть; как-никак он был на тридцать столетий ближе к двадцатому веку. Не исключалось, что Давид и старшие магистры, работавшие в башне сотни лет, знакомы с историей ее строительства и места, где она возведена, — просто я их об этом не расспрашивал. В общем-то, мелкая деталь, хотя приятная — выяснить, что, отправляясь в Темные Эпохи, проходишь через точку, где древний физик изучает время…
Четыре месяца назад такая новость и правда была бы мелочью, но ситуация изменилась — с той поры, как мы с супериорами начали эксперимент с темпоральным каналом. Я не забыл, что говорили Принц и Брейн о визуальных эффектах, заметных в прошлом — периодическом мерцании воздуха в реакторной зоне. И то, что было сказано Давидом, тоже не забыл: мол, эта зона ниже поверхности земли и закрыта для доступа после строительства базы. А Павел… О чем же спросил тогда Павел?
Память меня не подвела — я вспомнил, что ему хотелось знать. Что будет с человеком, оказавшимся в зоне в момент пробоя? И Принц ответил: ровным счетом ничего. В том смысле, что человеку не грозят увечье или смерть… Но кроме них, есть и другие неприятности!
Потрясенный, я задержал дыхание и вскинул взгляд на Павла.
— Ты… ты хочешь сказать, что этот канал… это мерцание…
— Мерцание, ха! — Павел грохнул кулаком по столу, так что подпрыгнули тарелки. — Какое мерцание, гниль подлесная! Колонна света, яркий выплеск с вихревой структурой! Ты бы ее видел! Появлялась каждый день с небольшим сдвигом во времени. С причиной Дот разобрался — решил, что это следствие экспериментов, которые ведутся в будущем. Даже вычислил по сдвигу время, с учетом приливного трения — десять-двенадцать тысяч лет. Не очень ошибся, верно?
Я всё еще глядел на него с раскрытым ртом.
— И ты?..
— Да, именно я! Дот сказал: ты, Пашка, фантастические книжки сочиняешь, так приходи ко мне и посмотри на чудо! Ну, я пришел и увидел… А увидев, решил: чем мучиться еще двенадцать месяцев, так лучше сразу! Один шаг, и всё! — Он хлебнул из стакана, сморщился и добавил: — Оказалось, что не всё…
— Вихрь времени, — пробормотал я, — тебя увлек вихрь времени! Но как это случилось? Видно, произошла экстракция психоматрицы в мощном псионном поле, в тот миг, когда опорожнялись ловушки и данные пересылались к нам… Думаю, это возможно и поддается расчету… Ты Принцу говорил?
— Нет. Принц об одном догадался: что я — частица Носферата. Умный, гнида! Знал бы всё, сообразил бы, на каком я у него крючке! Нет, Андрюша, с Принцем я на эти темы не беседовал. Он мне не друг, не брат, и с ним я мозги не делил.
Это он про наше погружение, подумал я. Теперь мне было понятно, что случилось на нашем совещании в Лоджии Джослина, что изменило мнение Павла! Кажется, он мою мысль уловил и мрачно усмехнулся:
— Парадокс Ольгерда, так? Ткань прошлого нерушима, что случилось, то случилось… Если я попал в этот вихрь в двадцатом веке, значит, у вас, через девять тысяч лет, проводились такие эксперименты. Будь я хоть трижды Носфератом, этого не изменить!
Раздался протяжный отдаленный свист. Высоко-высоко в небесах, выше шпиля Евразийской базы, выше облачных хребтов, промелькнул и скрылся на востоке заатмосферный транспортный модуль. Возможно, с Шлейфа Полярной Звезды, Кассиопеи или со Скандинавского… В тысячах километров над Балтикой висели космические поселения, станции контроля погоды, порты для крейсеров чистильщиков и лайнеров звездного круиза, увеселительные центры. Конструкции, что создавались веками и делали наше небо живым.
Павел проводил модуль взглядом.
