все разные видом, то с причудливыми фонарями, то с аркой посередине, то с изваяниями мифических чудищ, пальмами в кадках или павильоном на резных столбиках. Зрелище было чарующее, пестрое, живое, и Тревельян, прикрыв ладонью глаза от яркого света Ренура, испустил восхищенное: «О!»
— Не первое «о», которое я слышу на этом месте, — раздался иронический голос за его спиной. — Не бывал прежде в Мад Эборне, рапсод?
Тревельян обернулся и отвесил поклон нобилю лет тридцати, в персиковом наряде, расшитом золотыми кружками и подпоясанном длинным шелковым кушаком. Глаза у щеголя были темными и хитроватыми, конституция изящной, но слишком субтильной, бакенбарды — жидкими, зато невероятной длины, до самого пояса. Глядел он вроде бы доброжелательно, но с заметным оттенком превосходства.
— Разделяю твое дыхание, — пробормотал Тревельян. — Да, мой господин, я не бывал в Мад Эборне, не бывал в Фейнланде, и я восхищен.
— Северянин?
— Хмм… да, родом из Дневной Провинции. Но сейчас возвращаюсь с юга.
— С юга? Ты уверен? — Хитроглазый приподнял бровь. — Южнее Фейнланда ничего нет.
— Кое-что есть, благородный. Степь, реки, джунгли, люди и прорва всякого хищного зверья.
Брови щеголя взлетели еще выше.
— Клянусь духами бездны! Так ты — тот самый бродяга-рапсод, о котором сообщили из Мад Торваля! Тот, что сбежал от безволосых! Как тебя?.. Тен-Урхи?.. Очень, оч-чень интересно! Надо рассказать Ках-дагу и Пия-Гези... пожалуй, еще Тирина-Лу...
Он рванулся к площади. Тревельян, однако, успел ухватить его за кушак — почтительно, но крепко.
— Прости, мой господин. Не подскажешь ли, где обитель нашего Братства?
— Шагай вон через тот мост со столбами, где птицы ках, и попадешь к каналу Благоухания — там, на углу, бани с цирюльней, мимо бань иди до кабака «Ржавый меч», где треугольная площадь и канал раздваивается. Если хочешь к веселым девочкам, распусти завязки кошеля и сверни налево, а если все-таки в обитель, то направо, вдоль канала Ближней Звезды, потом опять направо, к побережью. Там и найдешь свою обитель — за оградой большое медное дерево растет. А не хочешь плутать, лодку найми, если на юге не порастратился. — С этими словами щеголь исчез в толпе, бормоча под нос — Падма-Хор... ему тоже надо сказать... непременно...
«Хлюст, — приговорил командор. — А городок ничего. Видел старые фильмы о Венеции? Вот такой она и была, пока не ушла под воду».
«Ее подняли и восстановили двести лет назад», — сообщил Тревельян, направляясь к мосту с бронзовыми птицами ках. Похожие на павлинов птицы, гордо топорща хвосты, сидели на мраморных колоннах.
«Подняли, надо же! — удивился Советник. — А затонула она в мое время, с концами затонула, и многие об этом сокрушались. Итальянцы, те прямо рыдали. Все! Ну, может быть, через одного».
Тревельян взошел на мост. Его перебросили к узкой мостовой (четыре шага поперек), что тянулась между домамии каналом. Канал был меньше центрального и дома тут стояли не такие роскошные, но тоже весьма живописные.
«Что сокрушаться и рыдать, — заметил он, перебираясь на другую сторону. — Спасли бы Венецию сами. Техника у вас была. И техника, и нужная технология».
Угловое Строение походило на баню — сквозь двойную шеренгу колонн просматривался сад с фонтанами и водоемом, в котором возлежали солидные мужи в белых простынках. Полунагие девушки разносили фрукты и вино.
«Технология у нас была, — командор испустил ментальный вздох, — да не было денег. Ни шиша!»
«Это еще почему?» — спросил Тревельян, минуя баню и Цирюльню. Вода плескалась у самых его ног, покачивая лодки с ожидавшими в них слугами и гребцами.
«Воевали мы, — напомнил командор. — Как раз с дроми схватились, с крысиным отродьем! Так что дилемма была такая: или Венеция, или шесть боевых крейсеров».
Тревельян зашагал по узкой дорожке, выложенной желтыми и зелеными плитками. Над ним нависали балконы, за оградами шелестели деревья, бросая тень на мостовую, рядом плыли лодки, подгоняемые неторопливыми взмахами весел. Здесь их оказалось не так много, как в центральном канале, но пешеходов он не видел вообще. Очевидно, лодки в Мад Эборне были самым привычным транспортом.
«А вот и меч», — молвил командор, когда на глаза Тревельяну попалась входная арка кабачка с висевшим над ней оружием. Меч был, в самом деле, ржавый, но очень основательный, в человеческий рост и шириной с ладонь. Канал в этом месте раздваивался, образуя треугольную площадь, к которой с обоих берегов вели два мостика. Поглядев налево, Тревельян увидел неширокую водную магистраль, затененную похожими на ивы деревьями, и маленькие домики, скорее даже павильоны, щедро увитые зеленью; между ними змеились дорожки, кое-где поблескивали струи фонтанов, но никакого движения не замечалось. Час был ранний, и, вероятно, в местном квартале веселых девиц еще отдыхали после напряженной ночи. Канал, уходивший направо, казался пошире, но тоже выглядел пустынным — тут, едва не задевая веслами о берег, плыла единственная лодка с пологом на четырех столбиках, прикрывавшим от солнца корму.
Как советовал щеголь в персиковом наряде, Тревельян повернул в правую сторону. дорожка сделалась поуже, а у другого берега ее не было совсем. дома и парадные лестницы исчезли; к этому каналу выходили задние дворы усадеб, обнесенные каменными стенами трехметровой высоты. Иногда в них попадались плотно закрытые дверцы и калитки, бронзовые или обитые железом, небольшие и, вероятно, очень прочные; их вид намекал, что хозяева пользуются этими входами-выходами для тайных дел, когда желают удалиться незаметно или попасть домой, не привлекая лишнего внимания.
«Здесь мы должны повернуть», — напомнил командор.
«Да — кивнул Тревельян. — Чувствуешь? Уже пахнет морем».
Грей на его плече завозился, потом опять затих, обхватив шею хвостом. Они поравнялись с лодкой. Ее украшала резная головка дауда с оскаленными клыками, полог из легкой полупрозрачной ткани свешивался почти до бортов, и в глубине виднелись две фигурки. Шестеро мускулистых гребцов гнали ее вперед неторопливыми взмахами весел.
Подог раздвинулся.
— Рапсод! Смотри, Тургу-даш, рапсод! Ка-акой хорошенький!
Голос был молодой и звонкий. Оглянувшись, Тревельян увидел, что на него смотрит девушка неземной красоты: брови вразлет, губы как розы, глаза сияют изумрудами, густые темно-каштановьге волосы уложены в сложную прическу. Пигментные пятна почти незаметны — значит, ей было лет семнадцать-восемнадцать.
— Ка-акой зверек! Хочу! — сказала зеленоглазая; по прежнему глядя на Тревельяна. Он, вероятно, заинтересовал юную леди больше, чем Грей.
Полог раздвинулся шире, и рядом с девичьим личиком появилась физиономия старца в седых бакенбардах:
— Разделяю твое дыхание, рапсод, — произнес старик.
— И я твое, почтенный.
— Не продашь ли шерра? Моя госпожа очень хорошо заплатит.
— Бесполезно. Если возраст наделил тебя мудростью, ты должен знать, что шерр сам выбирает хозяина. Его нельзя ни продать, ни ку...
Взмах изящной ручки и раздраженный голосок прервали его:
— Ты глупец, Тургу-Даш! Я не зверька хочу, а рапсода!
— Но моя госпожа!..
— Хочу!
— Моя цена... — начал было Тревельян, но не успел закончить — зеленоглазая снова махнула рукой, на этот раз гребцам:
— Теки и дрза! Сюда его! Ко мне! двое дюжих парней бросили весла, выскочили на дорожку и аккуратно подхватили Тревельяна, один под коленки, другой за плечи. Грей возмущенно заверещал.
