Понт Крир являлся императорской резиденцией. Другие клочки суши, окруженные водой, не поражали размерами: у тех, что побольше, береговая линия составляла от десяти до пяти километров, а некоторые и островом не назовешь — так, торчит из воды утес, а на нем три пальмы да сосна. Но если поперечник островка равнялся хотя бы сотне метров, был уже обитаем и, более того, оборудован по самому высшему классу: парк или сад, цветники, причалы, купальни, хозяйственные службы и вилла, какая кому по карману, иногда скромный домик на дюжину комнат, а иногда целый дворец. Островные усадьбы очень ценись среди имперской знати и людей торгового сословия; с одной стороны, уединение, покой и тишина, с другой до Мад Эборна и столицы можно было добраться на парусном судне меньше, чем за половину дня. Льстило сознание того, что обитаешь, подобно Светлому Дому, на личном острове и что пейзаж вокруг такой же, каким любуется сам император: изумрудная морская гладь под сапфировым небом, белые пушистые облака и солнечный глаз Таван-Геза.
Ньорк, остров Уго-Тасми, торговца солью, был не из самых больших, однако вполне приличной величины — овал шириной в километр и длиною в полтора. Добирались к нему, сначала на веслах, а потом под парусом, часов шесть, и это плавание звездной ночью, в теплых тихих водах, под ласковым дуновением зефира, показалось Тревельяну чарующим — особенно после тех неприятностей, что грозили клеткой с пацами. Он вытащил лютню, коснулся струн, запел, и лодочники подхватили хрипловатыми, но сильными голосами. Спели подходящие к случаю серенады всех Семи Провинций, спели куплеты о лукавой танцовщице из Тилима, спели марш имперских солдат и песни китобоев с Архипелага. Затем Тревельян принялся расспрашивать Бина и Миора про Уго-Тасми, будущего своего хозяина, а еще о том, что связывает торговца солью с высокой персоной Нобиля Башни и правителя Фейнланда. Лодочники оказались парнями словоохотливыми и, как бывает среди слуг великих людей, знавшими все досконально — тем более что их господин гостил у торговца дважды в год и даже обменивался с Уго-Тасми письмами, а потому Бин и Миор плавали на остров часто.
С их слов получалось, что Уго-Тасми унаследовал богатство и доходный промысел от отца, а тот — от простолюдина, державшего то ли гончарную, то ли стекольную мастерскую в Мад дуире, городишке в Провинции Восхода, у Первого Разлома. деду Уго-Тасми сказочно повезло: копаясь в предгорьях в поисках песка, а может, глины, он наткнулся на соляные залежи. Соль в Семи Провинциях была проблемой, ее везли из Этланда и Запроливья, с морских берегов, а также с севера, из Рингвара, где были солевые озера. Соль невысокого качества выпаривали из воды, и на вкус она казалась горьковатой; а каменная соль, найденная то ли горшечником, то ли стекольщиком, была намного лучше. Обычный человек доложил бы о своей удаче правителю Мад Дуиры, получил награду в десять золотых и успокоился на этом, но дед Уго- Тасми был не таков. Нашлись у него откуда-то деньги для первых разработок, после чего с караваном соли отправился он в столицу, соль продал, а из Нобилей Башни выбрал самого бедного и честолюбивого, потерявшего, в силу различных причин, родовые дворцы и поместья, и даже пост правителя Фейнланда. К нему и пришел умный дед Уго-Тасми с нижайшей просьбой о покровительстве и компаньонстве. Теперь благородный Лат-Хор, потомок того нобиля, бедным себя не считал; ибо соль вернула его роду все утерянное, и земельные угодья, и должности, и дворцы. Так что его дружба с Уго-Тасми являлась не просто душевной склонностью, а была замешана на крепком коммерческом интересе.
Что до острова Ньорк, то удачливый горшечник, а может, стекольщик, приобрел его давно, лет пятьдесят назад, превратив со временем в уютное фамильное гнездышко. Нобиль, его высокий компаньон, облагородил землю каплей своей крови, и дед Уго-Тасми, а также его отец, счастливо жали и пристойно скончались в своем островном введении. дед, злословили Бин и Миор, хоть из тех, кому улыбнулась Таванна-Шихи, но вряд ли отличался благородными манерами, а вот его потомки, сын и внук, учились в самых знаменитых университетах и были людьми образованными. Если так, общение с торговцем обещает несколько приятных вечеров, решил Тревельян. Не исключалось даже небольшое расследование, ибо история рода Уго-Тасми могла быть связана свмешательством извне — внезапное открытие, богатство и процветающий промысел напоминали последствия эстапа. Хотя, с другой стороны, все могло произойти естественным путем, и сама удачная находка, и хитрый маневр основателя фирмы. В технологическом плане тут ничего нового не просматривалось — в Империи были солеварни, и были ветряные мельницы с жерновами для дробления зерна, руды и чего угодно. Почему бы не молоть на них каменную соль?..
Звезды померкли, восход расплескал по морю алые крылья, потом над линией горизонта поднялся яркий золотисто-оранжевый солнечный диск. Бин и Миор спустили парус и взялись за весла, направляя лодку в проход между рифами, вокруг которых плескалась вода. дальше открывались небольшая бухточка в форме подковы, песчаный пляж с купальней и башенкой маяка, линия пальм на заднем плане, а на переднем — причал с катамараном, парой яликов и двухмачтовым парусным судном, похожим на драгоценную игрушку. Едва лодка обогнула рифы, на башне затрубили, и где-то в середине острова, скрытой за пологом зелени, отозвалась вторая труба. Из помещения внизу башни выскочили трое молодцов, один помчался к пальмам и исчез, двое других заторопились к пристани.
— Не будем спешить, — сказал Бин, лениво пошевеливая веслом. — Уго-Тасми почитает нашего господина и всегда ждет его у воды, чтобы проводить в дом.
— Ждет вместе с женами, — добавил Миор и подмигнул: — А жены у него хороши! Особенно малютка из Тилима.
Они медленно приближались к берегу. Не прошло и десяти минут, как из-за деревьев появилась целая процессия: впереди — мужчина в легких сандалиях и просторной белой мантии, за ним — стайка пестро одетых женщин, слуги с опахалами и носильщики с паланкином. Их было человек двадцать, и, заметив, с какой поспешностью они мчатся, Тревельян устыдился. Все же причиной переполоха был не высокий правитель Мад Эборна, а скромный рапсод.
Бин и Миор сложили весла, лодка стукнулась о камень причала, ловкие руки подхватили брошенный канат, и Тревельян сошел на берег. Мужчина в белой мантии поклонился ему.
— Разделяю твое дыхание!
— И я твое, почтенный.
Мужчина был высок, приятен лицом и крепок. Глаза темные, живые, бакенбарды коротко подрезаны, губы словно готовы изогнуться в насмешливой улыбке. Судя по пигментным пятнам, ему было где-то между срока и пятьюдесятью годами.
Он приложил к груди растопыренную пятерню:
— Уго-Тасми, солепромышленник и торговец. А ты, я вижу, рапсод... Мой высокородный друг послал тебя с какой-то вестью?
— Не с вестью, а с просьбой, — улыбнулся Тревельян
В глазах Уго-Тасми вспыхнул нечестивый огонек.
— Ты молод и хорош собой, так что легко догадаться о причинах неприятности. Но я не буду спрашивать, из чьей спальни ты выскочил без штанов... — Он ухмыльнулся и похлопал Тревельяна по плечу. — Будь моим гостем, рапсод! Эти две женщины, Кора-Ати и Саринома, мои жены, и я надеюсь, что ты не нарушишь их покой. Остальные — служанки и слуги моего дома. Пойдем! Ты приехал как раз к утренней трапезе.
Саринома, принадлежавшая к западной расе, была молода, смугла, светловолоса и очень красива. Кора-Ати, уроженка Семи Провинций, выглядела постарше; лицо у нее было приятное, с огромными темными глазами и ярким ртом. Служанки, что перешептывались и хихикали за спинами хозяек, тоже были весьма миловидны. Тревельян почувствовал, что здесь он отдохнет душой и телом.
Они направились к тропинке, что вела мимо пальмой рощи дальше в парк. Тут росли разлапистые пальмовые дубы и медные деревья, посреди лужаек с изумрудной травой поднимался кустарник, покрытый алыми и белыми цветами, в отдалении, будто позволяя любоваться собой, стояли сосны с длинными мягкими иголками, тут и там были разбросаны живописные скалы — с одной из них свергался маленький хрустальный водопад. Парк выглядел ухоженным; ни подлеска, ни диких зарослей и ничего пугающего или мрачного. Порхали и пели птицы, носились по ветвям древесные кролики, а над полянами пестрым облаком висели мотыльки, собиравшие мед. Рай, да и только! Грей, вероятно, пришел к тому же мнению, снялся с хозяйского плеча и полетел обследовать окрестности.
