– Посмотрим.
– Ты что, хочешь меня напугать?
– Нет. Просто предупреждаю.
– О чем? О твоем враге? Скажи хоть, кто он такой?
– Его зовут Флетчер. Мы работали вместе до твоего рождения. Но он обманул меня. Вернее, пытался.
– А чем ты занимался?
– О! – Джейф засмеялся; чем больше Томми-Рэй слышал этот звук, тем больше он нравился ему. Этот человек имел чувство юмора, хотя сам Томми-Рэй не видел в сказанном ничего смешного. – Чем я занимался? Коротко говоря, я пытался овладеть силой. Ее называют Искусством, и с ее помощью я могу овладеть снами Америки.
– Ты шутишь?
– Не всеми снами. Только самыми важными. Ты увидишь, Томми-Рэй. Я исследователь...
– Правда?
– Конечно. Но что в нашем мире можно еще исследовать? Какие-нибудь клочки пустыни или джунгли.
– Космос, – предположил Томми-Рэй.
– Ага, еще одна пустыня. Нет, настоящая тайна – и единственная, – таится у нас в головах. И в нее-то я и попытался проникнуть.
– Ты говоришь так, будто на самом деле побывал там.
– Так оно и есть.
– И это все благодаря Искусству?
– Именно.
– Но ты сказал, что это всего-навсего сны. Они снятся всем. Ты что, вот так можешь проникнуть в любой сон?
– Большинство снов – ерунда. Люди просто встряхивают свои воспоминания, как в калейдоскопе. Но есть другие сны – о рождении, о любви, о смерти. Сны, которые объясняют, что значит бытие. Я знаю, в это трудно поверить.
– Говори. Мне интересно.
– Существует море снов. Субстанция. И в этом море есть остров, который по крайней мере дважды предстает перед каждым из нас – в начале и в конце. Первыми о нем узнали греки. Платон назвал его Атлантидой... – Тут он прервался, наблюдая за произведенным впечатлением.
– Ты очень хочешь туда, правда? – тихо спросил Томми-Рэй.
– Очень, – подтвердил Джейф. – Я хочу плавать в этом море и посещать берег, где рассказывались все великие истории.
– Здорово.
– Что?
– Это было бы здорово.
Джейф засмеялся.
– Тебе еще много придется узнать, сын. И поработать. Ты сможешь помочь мне?
– Конечно! А в чем?
– Видишь ли, я не могу показываться в городе. Особенно днем. Дневной свет, он такой... не таинственный. Но ты можешь ходить по моим делам.
– А ты... останешься здесь? Я думал, мы уедем куда-нибудь вместе.
– Конечно, уедем. Потом. Но сперва нужно убить моего врага. Он сейчас слаб и ищет помощи. Он ищет своего сына.
– Это Катц?
– Да.
– Так нужно убить Катца.
– Не мешало бы, если позволят обстоятельства.
– Я уверен, что позволят.
– Хотя ты мог бы сказать ему спасибо.
– Почему это?
– Если бы не он, я бы до сих пор торчал под землей. Пока вы с Джо-Бет не нашли бы меня... если бы нашли. Из-за того, что сделали она и Катц...
– А что они сделали? Они трахались?
– Это так важно для тебя?
– Еще бы!
– Для меня тоже. Мне больно от мысли, что сын Флетчера касается твоей сестры. Но и Флетчеру от этого тоже больно. В этом мы с ним согласны. Вопрос был в том, кому из нас первому удастся выбраться на поверхность и воспользоваться этим.
– И это оказался ты.
– Да, я. Мне повезло. Моих воинов, моих тератов, легче всего добывать у умирающих. Одного мне подарил Бадди Вэнс.
– Где он сейчас?
– Там, откуда мы пришли. Помнишь, тебе показалось, что кто-то идет за нами? Я тогда сказал, что это собака.
– Покажи мне его.
– Вряд ли он тебе понравится.
– Покажи, папа. Пожалуйста!
Джейф свистнул. На этот звук деревья позади них всколыхнулись, как до того во дворе. Но на этот раз между них показалась голова – голова какого-то глубоководного чудища, выброшенного на берег, распухшего и исклеванного чайками так, что в нем открылось пятьдесят новых глаз и с десяток ртов, кожа вокруг которых висела лохмотьями.
– Здорово, – выдохнул Томми-Рэй. – Ты взял его у комика? Он что-то не кажется мне смешным.
– Такие исходят из людей, стоящих на пороге смерти, – сообщил Джейф. – Испуганных и одиноких. Они самые лучшие. Как-нибудь я расскажу тебе, в каких местах и из каких подонков я добывал материал для своих тератов.
Он оглянулся на город.
– Но здесь? Смогу ли я найти это здесь?
– Умирающих?
– Уязвимых. Тех, кого не предохраняет никакая вера, никакая мифология. Безумных. Испуганных.
– Можешь начать с матери.
– Она не безумна. Может, она и близка к этому, и страдает галлюцинациями, но она защитила себя. У нее есть вера, хоть и дурацкая. Нет... мне нужны люди без веры, нагие люди.
– Я знаю таких.
Если бы Томми-Рэй мог читать мысли людей, с которым сталкивался на улицах каждый день, он указал бы своему отцу сотни адресов. Все это были люди, которые покупали в Центре фрукты и готовые завтраки, люди с отменным здоровьем и ясными глазами, как и он сам, на вид счастливые и уверенные в себе. Может, иногда они обращались к психоаналитику, или повышали голос на своих детей, или плакали по ночам, когда очередной день рождения неумолимо приближал их к последней черте; но они жили в согласии с собой и с миром. У них было достаточно денег в банке, большую часть года их грело солнце, а для прохлады они могли бы назвать себя верующими во что-нибудь. Но их никто не спрашивал. Не здесь, не сейчас. В конце нашего столетия о вере не принято говорить без легкой насмешки, скрывающей стеснение. Поэтому о ней старались не говорить вообще, кроме особых случаев – свадеб, крещений и похорон.
Вот так и получилось, что за их ясными глазами давно умерла всякая надежда. Они жили от
