Исэ моногатари

Сидевшая там дама, опасаясь, как бы при свете светлячка ее не увидали, его потушила. А сидевший с ней кавалер:

'Процессия выйдет — и всё
на свете этом для принцессы
окончится: ведь свет погас...
Ты слушай плач: неужли годы
уж все для ней прошли?'

А Итару в ответ:

'Да, в самом деле, слышу,
как жалобно рыдают...
Но то, что свет погас —
вот этого уж я
не знаю, право'[43].

Так он ответил. Для стихотворения первого в свете любовного игреца это было поистине обыкновенно.

VII

39

В давние времена юноша один влюбился в женщину, дурного ничего собой не представлявшую. Родитель деспот был у него и, опасаясь, что их любовь придет к завершению своему, эту женщину собрался изгнать из дома[44]. Решил он так, но все же пока еще не изгонял. А тот ведь сыном был, — влияния не имел еще и остановить его не мог. Дама также — как звания низкого — сил не имела для борьбы.

И вот за это время любовь их становилась все сильней, сильней...

Как вдруг родитель эту женщину изгнал из дома. Кавалер кровавые лил слезы, но помешать не мог.

Увели ее, и дама тем, кто шел назад[45 ] —

'Если он спросит:
доколе
вы проводили меня, —
до «реки» неустанных в разлуке
«слез» — вы ответьте ему!'

А кавалер — в слезах весь — так сложил:

'Если отвращенье, —
кому же будет трудно
расстаться с кем-нибудь?
Для меня же пуще
печаль теперь, чем раньше...'

Так сложил он и впал в беспамятство, — родитель же не знал, что делать. Решал он, полагая, что дело здесь в простом; он думал, что таким оно быть не могло, но так как тот на самом деле чувств лишился, в смятении, стал давать различные обеты.

Сегодня в сумерки лишился чувств тот, и на другой лишь только день, в час пса, наконец, в себя пришел.

В старину вот как любили молодые люди, а нынешние старцы — как раз так, что ль, поступают?

40

В давние времена жили две дамы — родные сестры. Одна имела мужа из звания низкого, и бедного, другая — благородного, и с состоянием. Вот та, что имела мужа незнатного, в последних числах декабря[46], одежды вымыв верхние, сама сушить их на шесте развешивала. Желание большое было у ней, но непривычна к столь низкому труду она была и, платье надевая на шест сушить, в плечах его порвала. Не зная, что делать, только плакала и плакала она.[47]

И вот тот благородный кавалер, услышав это и сочувствием сильным к ней проникшись, послал ей то, что бросилось в глаза в миг тот первым — прекрасную одежду особ шестого ранга[48] и при этом —

'Когда фиалок
цвет густой темнеет,
на поле всем вдали,
растений разных глазу —
не отличить!'[49]

Смысл здесь, по-видимому, тот же, что и в стихотворении: «На равнине Мусаси»[50].

VIII