Огнепоклонник, видно, проникал в смысл прозвучавшего слова. Проник.
— Тайна, — повторил он зачарованно. — Ну конечно, тайна! Пятый элемент, разрази его гром! Тайна! Как же я сам…
Индра вспотел. Трудно было предположить, что его догадка произведёт такой эффект на огнепоклонника.
— Тайна, братья мои, — возбуждённо кивнул собравшимся Атитхигва.
— Тайна! — загудели бхриги.
— Значит, великий Агни открыл тебе, что у него ещё так много ликов, не наделённых собственными именами? Раз все они объединены именем «Тайна»? — спросил озадаченный хотар молодого человека.
— Да, — кивнул Индра.
— И конечно, каждое новое имя Агни будет приходить к нам как то, что называют пятым элементом?
— Да, — подтвердил Индра, тихо удивляясь тому, какие познания открыл ему Агни.
— А эти недотёпы сиддхи считают пятый элемент продуктом взаимодействия стихий. Вот ведь глупцы! Но я предполагал, что он — детище Агни и только Агни.
— Вот он, — сообразил воин, протягивая Атитхигве бронзовый нож Кутсы.
Хотар долго разглядывал предмет, вдумываясь в свойства странного материала, из которого тот был сделан.
— Значит ли восьмое имя Агни то, что великий бог никогда не раскроет нам до конца секреты этой своей сущности? — вдумчиво спросил Атитхигва не отводя глаз от бронзового ножа.
— Да, — вздохнул Индра.
Они помолчали. Хотар вернул нож молодому воину.
— Как ты умён! — искренне оценил гостя предводитель бхригов. — Хотя и молод.
Индра смутился. Он пытался отыскать во всём их диалоге подтверждения своего ума.
— Ты зовёшь себя риши, даже несмотря на то, что, судя по внешности, являешься кшатрием?
— Разве кшатрий не может быть мудрецом? — гордо спросил Индра.
— Вижу, что может, — сдержанно изрёк Атитхигва.
— Не хотел бы ты посетить наши пещеры?
— Но ведь туда путь открыт только посвящённому?
— Верно. И хотя ты не огневед, твоё познание таинств Огня говорит само за себя. Если сам Агни тебя посвятил в суть своего восьмого имени, стоит ли искать лучшего поручительства.
Индра кивнул. Он думал о том, что его ждёт. Что его ждёт, если в этот момент Агни был свидетелем их разговора. Какую кару придумает огненный бог арийцев молодому маруту за его плутовство.
Процессия удалилась. Атитхигва и гость огнепоклонников шли сзади и разговаривали. Индра обратил внимание на то, что их шаг не тревожили никакие преграды. Путь был открыт. Земля молчала. А его ноги искали, обо что бы споткнуться. «Интересно, как они это делают?» — подумал кшатрий.
Атитхигва что-то говорил. Индра не успевал отследить все повороты его мысли и только поддакивал. Хотар был болезненно худощав. Казалось, что черты его лица несли следы изнеможения. Бледная кожа обтягивала выразительно крутые скулы и кости этого человека, придавая каждому повороту его головы какую-то особую, лепную объёмность, а звучащей мысли — драматическую динамику. И хотя он выглядел раза в два старше Индры, моложавость Атитхигвы среди прочих жрецов не могла не вызывать удивления. Особенно принимая в расчет его главенство над всеми огнепоклонниками.
Если бы не длинные и гладкие волосы, стекавшие мягким покоем жрецу на плечи, лицо Атитхигвы могло бы показаться грубым и даже хищным. Волосы добавляли ему благородства.
— В каждом из нас не больше ясного, чем тайного, — говорил хотар, — и то и другое — погонщики человеческой натуры, её путеводящие инстинкты.
Индра услышал что-то привлекательное для себя. Позволяющее вступить в разговор.
— Правильно ли я понял: ты считаешь раджас ясным началом человеческой натуры, а тамас — тайным? — вмешался молодой воин.
— Что же вызвало твоё удивление, Кавья?
— Разве тамас не разрушение, которому уготовлена только судьба разрушения и ничего больше? Выходит так, что всякое тайное, каким бы оно ни было, заражено разрушением?
— Сразу видно, что ты много времени провёл у сиддхов. И перенял их идеи. То, о чём ты говоришь, слишком правильно. Слишком правильно для реальности.
Сиддхи видят только цвета истины и не различают её оттенков. Для них первопричина всех явлений состоит в том,
— И что, разве не так? — осторожно предположил Индра, чувствуя перед собой ловушку.
— Не так.
Атитхигва наклонился и поднял с земли камушек.
— Попробуй найти здесь отрицание и утверждение, — сказал он, протянув предмет собеседнику.
— Это зависит от того, чем они выражены, — начал Индра, рассматривая предложенную вещь.
Атитхигва ждал. Не дождавшись аргументов, покачал головой:
— Бесполезно искать то, что ищешь ты. Здесь нет отрицания и утверждения. Предмет абсолютно однообразен.
Он забрал у Индры камень и забросил его в реку.
— По логике сиддхов, этот камень вообще не может существовать, ибо в нём нет отношения, переходящего в сатву, между раджасом и тамасом.
— Да, — сообразил марут. Индра заметил, что это слово в его лексиконе стало обретать особую популярность.
— Все отношения, — продолжил бхриг, — здесь выражены только как внешнее и внутреннее. Или открытое и закрытое. Вот и весь сказ. И такое проявление тамаса и раджаса можно встретить на каждом шагу.
Кавья Ушанас не был посрамлён. Его спасал возраст. «И личная дружба с Агни», — крамольно подумал Индра и тут же прогнал эту мысль. Чтобы не досаждать и без того терпеливому богу.
Пещеры бхригов зияли чёрными глазницами в стене берегового песчаника. Река делала поворот, и откос открылся взгляду идущих. Пещеры выглядели норами. Индра высказал предположение, что береговые ласточки тоже предпочитают такой вид жилья. Атитхигва ничего на это не ответил. Должно быть, ему не понравилось подобное сравнение, однако Индру это не очень огорчило. Воин вспомнил про тамас. Про тайную и отрицающую суть. Индра решил, что противоречие — тоже тамас. И отторжение — тамас. И ещё тамас — неприятность. В общем, всё, что нас раздражает и злит, — тамас. Так что пусть хотар терпит. Раздражается и терпит. Раз уж он такой специалист в этом вопросе. А Кавья Ушанас покажет ему собственное открытие оттенков Великого Отрицания.
Наступившая весна перемешала все краски заболевшего ею мира. Луг опьянел от медовой суры, наваренной цветами, солнцем и ветром. А по вечерам пахла река. Индра подолгу сидел на берегу, глядя на её скользкую спину. Ему ещё не приходилось вдыхать весеннюю свежину речной воды. Река пахла своей глубоководной травой, промытой чистыми потоками, пахла молодой заростой омутов и прохладой.
Индра жил в пещере. Узкой, как глотка берегового стрижа. И мелкой. Настолько мелкой, что воин едва помещался в ней лежа.
Пещера распахнула свой зев реке. Внизу. под коркой окаменевшего песка, растянулся откос. До самой воды. До искристых плёсов. Развозивших речную плавь по песчаным намывам, гладким протокам и отмелинам.
Ломкий порог пещеры не позволял и думать о путешествии к воде. От этой мысли Индре пришлось отказаться. К тому же отвесная береговая стена под жерлом его обиталища была слишком высокой, и
