прессы. Не волновали ее эдакие странные события без примеси жареного. А вообще информационные органы обоих колониальных монстров имели свою специфику, к примеру, на выяснение причин и следствий политических решений у них была полная атрофия, лучше всего они умели лаять по команде на чужих или на кого скомандуют «Фас!», а также ставить дымозакладывающе-уше-мозго-завесу. Посему, когда небо преподнесло Ги чудесный сюрприз, это оказалось полнейшей неожиданностью для всех. А случилось вот что.
Инфракрасный карлик-невидимка Лезенгауп внезапно явился миру: «Вот он я, мал, да удал!» Он даже (по рассказам очевидцев, которых нашлось премного, и чем дальше, тем больше) поначалу подмигнул, поморгал, просыпаясь от спячки миллиардолетней, а уж потом скинул свои шпионские одежонки. Как назло, в его направлении в судьбоносный момент не смотрела ни одна, даже самая завалящая обсерватория, а любителей глазеть на небо в самодельные телескопы давно в Империи подчистили, выслав на досыпку береговых оборонительных валов, чтобы землю-матушку трогали почаще и пуще небесных камней любили.
Спектр звезды-микроба резко сдвинулся в воспринимаемый человеческим глазом диапазон, так что даже покойный граф-однофамилец перевернулся в гробу от обиды, что не пришлось такое чудо наблюдать воочию. Нельзя сказать, что карлик засиял подобно второй Фиоль или умильным, аквариумным подобием великана Эрр, слава богу, нет. Но тем не менее, если присмотреться, даже в ясный денек он зависал в здоровой голубизне неба в качестве крупного темно-красного фурункула. Что здесь началось в газетах! Уму непостижимо!
Вы думаете, народ эйрарбакский сразу забыл о страшной гибели родной столицы и воззрился вверх? Ошибаетесь, о трагедии Пепермиды он не забыл, поскольку память наша устроена так, что забывать умеет только то, что уже в нее, родимую, записано, а поскольку о ядерной катастрофе Эйрарбия слышать не слышала, то и забывать было не о чем. Ну, понятно, кое-кто, кто поближе находился, кое-что увидел, но долго ли полиции неисчислимой оцепить район прямой видимости? Это на дезактивацию и выселение- переселение сил никогда не хватает, а здесь все как по писаному! А прессе указано было «молчать и не квакать», в том смысле, что «квакать», но по любому другому поводу. Так что избранный народ газеты читал, дивился усиленно и на небо с опаской поглядывал, заодно отмечая, что не врут журнало-газеты, а как есть в действительности, так и рубят правду-матку.
Они и рубили. Как там частотная полоса сдвинулась и насколько нейтринный поток возрос — это, согласитесь, скучновато до жути. К чему приведет, интересно. Опять же, как водород с гелием теперь повыгорят внутри Лезенгаупа на двести миллионов циклов раньше планируемого, как-то слишком перспективно, а вот что поближе, поближе, до чего дожить, пощупать можно и поволноваться, необходимо срочно обсудить на всех уровнях. В основном люди, конечно, любили читать о мерзостях будущих, когда кометы и луны начнут на головы валиться, а континенты скоростными глиссерами навстречу друг другу поплывут и где-нибудь в Мерактропии столкнутся со звоном, но, поскольку в стране вершились атомно- водородные чудеса и слухи ползли немереные, указано было мрачности оставить и больше о радостной перспективе поговаривать. Что газето-журналы и делали.
«Эйра-правда» писала на второй хронополосе о грядущем милом душе потеплении, к коему приведет увеличение светлого времени суток, так необходимое Империи для усиленного трудового подвига. Писала также о будущей весело-праздничной зиме вовсе без холода, а потому экономной для любимой атомной энергетики.
Многотиражка «Дворцовые сплетни» весело, по секрету, сообщала о том, как Император Грапуприс позволил себе сделать перерыв от дел государственных среди бела дня, дабы в телескоп- бинокуляр, подаренный ему на день рождения выпускниками столичных «униш» и ими же собственноручно изготовленный, полюбоваться космическим явлением.
Солидное издание «Основание Пирамиды» вещало о непримиримой борьбе ученых из Министерства Науки с оппортунистами, не верящими в светлое завтра солнечных электростанций, мощность коих в связи с наблюдаемым явлением возрастает теоретически многократно и многоярко.
Ну, а на последующих полосах хроногазет писалось о более приближенных к конкретным личностям прогнозах. Писалось, что те, у кого имя начинается на букву Л, будут, пока горит Лезенгауп, счастливы безмерно, тот, у кого совпала вторая буква, будет вначале несколько огорчен, но после все окупится со щедротами, а те, у кого совпала третья буква, счастливы станут в конкретном деле — денежном, а в остальных пусть пока воздерживаются. Читать свое имя или фамилию можно с любого конца-края, хоть диагонально выстроив предварительно. Можно вообще буквы перемешать, из газеты вырезав, а затем в шапке встряхнуть и тащить, с глазами, прикрытыми полотенцем, покуда нужная для гадания не встретится.
Так что народ был занят по уши, забери меня луна Мятая, если вру. Ну это в глобальном плане, а в локальных областях продолжались...
НОВЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ В ТРОПИКАХ
Браст и Сименс разделили обязанности. Сименс управлял платформой, следуя за накатывающимся снизу зеленым ковром, а Браст наблюдал за небом и сверял направление с компасом, пока в этом была необходимость. Теперь этого не требовалось: справа зеленый ковер обрывался, переходя в стальной цвет моря. Они двигались параллельно берегу бухты в полукилометре от воды. Мотор выл почти неслышно, это была десантно-разведывательная четырехместная платформа, практически полностью состоящая из радиопоглощающего пластика, даже скрытый под полом винт имел специальную антирадарную покраску. Аппарат шел на малой высоте, почти касаясь деревьев. Благодаря небольшой скорости пилот огибал выступающие вершины горизонтальными маневрами, это было экономичней, чем нырять вверх-вниз, запас горючего уже давно переместился за красную черту. Браст дышал полной грудью, было очень приятно ощущать легкими близость океана после долгих месяцев смрада болотной тины. Глаза отдыхали, временами появлялось ощущение нарисованности окружающего мира, за время экспедиции он отвык видеть на большие расстояния. Он невольно жмурился — последствие привычки видеть все в тусклом, зеленом свете самого нижнего этажа тропического леса, — однако очки со светофильтром не надевал.
— Ну что, садимся? — спросил Сименс, не поворачивая головы.
— Может, подрулим ближе к морю? — решился высказать желание Браст.
— Браши могут засечь, но еще немного подъедем.
Платформа качнулась вправо, снизилась и уже совсем над зеленым ковром понеслась к воде. Браст повернул кресло, обвел взглядом небо. За все время полета солнце так и не мелькнуло среди облаков, которые шли со стороны океана сплошной непробиваемой белой пеленой. Браст хотел увидеть светило, хотя знал: его отсутствие им на руку, не дай бог, вверху висит сторожевой зонд вражеской ракетной базы.
Мотор изменил звук.
— Прикрой голову, снижаемся! — крикнул Сименс. Браст опустил на глаза очки, непроизвольно сомкнул веки, правой рукой закрыл лицо, а левой, несмотря на пристегнутый ремень безопасности, до боли вцепился в рукоятку кресла. Что-то хлестнуло по руке, вокруг послышался треск ломающихся веток. Платформа опускалась вертикально вниз, прочь от соленого бриза, в салатные сумерки. Винт издавал чудовищный треск, как громадная мясорубка, перемалывая мелкие отростки с листьями, проскакивающие через нижнюю защитную сетку. Браст наклонился вперед и прикрыл голову обеими руками: было страшно. Он знал, что средняя высота джунглей не более двух сотен метров, а здесь, у моря, и того меньше, но, казалось, замедленное падение длится уже час. Он пробовал считать, но счет все время сбивался. Несколько раз платформа сталкивалась с крупными ветками, и, видимо, Сименс совершал какие-то маневры по этому поводу.
Вдруг все стихло и замерло. Они достигли земли. Одновременно с этим кончилось топливо, мотор смолк. Браст не мог поверить своему счастью. Он глянул на Сименса. Пилоту было не до него, он поднял стекло шлема, достал и вскрыл санитарный пакет и теперь куском бинта стирал с лица и шеи струящийся
