правда? За все полгода хочется отоспаться!
При этих словах она прижмурилась, сверкнула ярко-голубыми глазами и засмеялась таким переливчатым смехом, что у Юры мурашки пробежали по спине и сладко заныло все внутри.
На следующий день после завтрака она догнала его у подножья горы, возле подъемника.
— Погодите, молодой человек! — услышал Юра у себя за спиной. — Вас Юра зовут, да? Давайте вместе съедем разок, что-то я побаиваюсь с непривычки.
— Давайте, — радостно улыбаясь, согласился он. — А вас — Наташа?
— Правильно! — Она одарила его тем самым сверкающим взглядом, от которого хотелось зажмуриться. — Только давай сразу на «ты», а то смешно даже.
Насчет непривычки Наташа явно кокетничала. С горы она слетела как птица, и с таким непринужденным изяществом, что смотреть было приятно. Особенно приятно потому, что спортивные брюки сидели на ней в обтяжечку: ей было что таким образом подчеркивать.
Съехали вместе разок, потом еще разок, еще — и не заметили, как подошло время обеда. За обедом они уже вовсю болтали, и Юра не переставал удивляться своему красноречию: вообще-то он был не слишком разговорчив — в отца, а не в бабушку.
— А теперь — отдыхать, отдыхать! — сказала Наташа, вставая из-за стола. — На гору завтра, а сегодня только в постель! Это соседка моя по комнате — та до вечера на Чегет отправилась с экскурсией. Но она уже отбывает завтра, а мы на экскурсию и потом успеем, правда, Юра?
Она так выразительно посмотрела на него, так мимолетно произнесла свое «мы»… Даже его юношеской интуиции хватило, чтобы догадаться.
Когда через полчаса после обеда Юра едва слышно постучал в Наташину дверь — в его же корпусе, только на другом этаже, — она уже лежала в постели.
— Открыто, Юрочка, открыто! — донесся из-за двери ее голос. — А стучаться, между прочим, в таких случаях необязательно. — Это она добавила, когда он уже вошел, и посмотрела прямо ему в глаза своими веселыми, дразнящими глазами. — Ну, неважно, это с опытом придет…
В том, что ей опыта не занимать, Юра убедился в ближайшие минуты. Наташа сама обняла его, склонившегося над кроватью, притянула к себе и расстегнула пуговки на его рубашке. И уже в первых движениях ее пальцев почувствовался опыт — в том, как торопливо и вместе дразняще она перебирала пуговки… А когда таким же дразнящим, перебирающим движением она прикоснулась к его изнемогающему телу, быстро опустив руку вниз, уже под одеялом, — Юра с трудом подавил даже не стон, а вскрик от пронзившего его наслаждения.
Так же быстро Наташа догадалась, что у него это происходит впервые. И даже засмеялась от удовольствия, снизу заглядывая в его полузакрытые глаза.
— Не боишься, Юрочка? — спросила она, кладя руки на его вздрагивающие от нетерпения бедра. — Правильно, не бойся — все у тебя получится!..
И таким же быстрым движением мягкой руки она помогла его торопливым, ищущим толчкам — помогла ему войти в ее тело…
Сначала он чувствовал смущение оттого, что все это происходит днем, при свете, и что слышны в коридоре чьи-то шаги, смех. Он даже оглядывался на дверь, заодно отводя глаза от ее открытой груди.
— Ю-урочка-а! — Наташа дунула ему в ухо, зубами слегка прижала мочку. — Ты на меня смотри, на меня — или не нравлюсь? И целовать не забывай — во-от так, в губы, а теперь сюда, о-ох умница…
Она нравилась ему необыкновенно, и он перестал оглядываться.
— Ты прелесть! — засмеялась Наташа, когда Юра поднял голову от ее груди и перевел наконец дыхание. — Хорошо было?
Ему было так хорошо, как никогда в жизни, он чувствовал в себе такую легкость, словно был наполнен водородом, как шарик на Тверском бульваре. Только немного стыдно было сразу посмотреть ей в глаза: как будто бы просто поболтали о том, о сем…
Наташа читала по его лицу, как по открытой книге.
— Милый ты мой мальчик! — Смех ее снова зазвенел колокольчиком; она совсем не опасалась, что услышат в коридоре. — Чего ты стесняешься, а? — Смеясь, она опрокинула его на спину, чтобы некуда ему было отвернуться, и принялась целовать, щекотать. — Ты красивый, Юрочка, страстный, ласковый, не хам какой-нибудь, это же сразу чувствуется! Женщине с тобой хорошо до невозможности. И чего тебе стесняться, сам подумай? Смотри, радуйся, жди, сейчас опять захочется. Да глазами меня можешь съесть, мне же только приятно!
И она совсем откинула одеяло, открывая его восхищенному взгляду все свое голое прекрасное тело.
Так же легко Наташа разгадала его чувства в тот день, когда уезжала с турбазы.
Юрин поезд шел из Нальчика еще только завтра вечером. Он хотел проводить Наташу до города, но она не позволила.
— Глупости какие, Юрочка! — засмеялась она. — До автобуса, и хватит. Ну, проведем еще три часа вместе — какая разница? Все равно с тобой, мое солнышко, и дни летят как минуты.
— Почему ты не дашь хотя бы телефон? — произнес он с отчаянием в голосе.
Потому что с такого, как ты, станется и в Ленинград ко мне приехать, — спокойно объяснила она. — А мне этого, Юрочка, нельзя. У меня супруг партийный начальник, ему еще карьеру делать. Приходится уважать его потребности, раз он мне обеспечивает непыльную жизнь. И на том спасибо, что сюда без него вырвалась. Он у меня, знаешь, этого не любит — лыжи, горы, — улыбнулась она. — У них там свои развлечения. — И, заметив, как переменилось Юрино лицо, Наташа добавила: — Меньше думай, маленький. Ты мужчина чудесный, притом не только от неопытности, уж я-то в этом понимаю. Подарочек даже сам догадался! — Она крутнула на пальце дешевенькое серебряное колечко, купленное им в поселковом магазине: на дорогое денег не хватило, колечко к тому же оказалось велико, но Наташа была в восторге. — Тебя все женщины будут любить, поверь мне, такие, как ты, не часто встречаются… А ты старайся каждую почувствовать — чего ей хочется, что для нее хорошо. И будешь ты неотразимый, для каждой женщины желанный. Это тебе от меня совет вместо подарочка!
Наташа крепко поцеловала его в губы, подхватила свою сумку, лыжи и легко взлетела по ступенькам в автобус.
«Почему она не сказала, что замужем? — думал Юра, возвращаясь на турбазу. — Как-то все-таки… А может, правильно, что не сказала? — тут же пришло ему в голову. — Я не смог бы, наверное, если б знал…»
Воспоминания о Наташиных губах, обо всем ее стройном, пленительном теле скоро потускнели — к его удивлению, он-то думал, что не забудет этого никогда. Но «подарочек» запомнился: наверное, Юра сам почувствовал правоту своей первой женщины.
Часто или не часто встречаются такие, как он, об этом Юра не думал. Но женщины обращали на него внимание сразу, безошибочно выделяя в любой компании — хотя он, видит Бог, не прилагал для этого никаких особенных усилий.
Он просто чувствовал, в чем состоит желание каждой из них — во всяком случае, каждой из тех, что были для него привлекательны. И их желание сразу передавалось ему, потому что в каждой была своя прелесть, и легкость, и нежность… Много было чувств, которыми сопровождались отношения с женщинами!
А его молодость, свежесть, замеченная Наташей страстность совершенно сводили на нет цинизм, который неизбежно проявился бы в этой повторяемости отношений, будь Юра постарше.
Да и нельзя сказать, что женщин у него было много. И с несколькими одновременно он быть не мог. Бывали романы, всегда почему-то такие же легкие, как тот первый, с Наташей. Они длились какое-то время, а потом угасали сами собою. Юра не стремился связать жизнь ни с одной из тех, для которых он был, по Наташиному пророчеству, желанный. И женщины, наверное, это чувствовали, и постепенно исчезали в отдельной от него жизни, сохраняя к Юре такую же благодарность, какую он сохранил к Наташе…
Красивые женщины привлекали, горячили кровь, но все же занимали Гринева ровно настолько, чтобы не мешать работе, которой отданы были его лучшие силы.
До тех пор, пока не появилась Сона.
