почти как я, хотя у него совсем не было слуха. Он учился в Ленинграде на горного инженера, мы с ним встречались только на каникулах, когда приезжали к родителям. А в этот раз приехали, чтобы сделать помолвку. У нас помолвку делают очень торжественно, даже смешно… Я понимаю, о чем вы хотите спросить, Юрий Валентинович! — вдруг оборвала себя Сона. — Не спрашивайте, это сейчас неважно — настоящая это была любовь или только детская…
Я ни о чем не собирался вас спрашивать, — наконец смог сказать Юра. — Я только хотел повторить: прошу вас, останьтесь со мной… Я это тысячу раз готов повторить, Сона! Нельзя сейчас решать, вы сейчас ничего не можете решить, я понимаю, что жестоко требовать от вас сейчас… Если бы время не поджимало, я бы и не требовал. Но вы уедете, и все это станет совсем безнадежно!
Он так хотел, чтобы она поверила ему, чтобы перестала раздумывать и взвешивать — и просто согласилась! Наверное, это желание так ясно слышалось в его голосе, что пробивало стену, которой Сона была отгорожена от всего мира.
— Но как же это будет? — спросила она, глядя на него с уже знакомым выражением то ли удивления, то ли недоумения. — Я не представляю… Юрий Валентинович, ведь мы с вами до сих пор на «вы», разве не замечаете? И ведь у вас, конечно, есть родственники, родители… Нет, я не представляю!
— Вы сами не понимаете, что говорите, Сона, — с трудом выговорил он. — Родственники, родители — о чем вы думаете!
— Но я не могу об этом не думать! — воскликнула она, и Юра обрадовался, что голос ее все-таки стал спокойнее, яснее. — Как можно не думать о родственниках своего мужа? — При этих словах, которые, может быть, ничего, еще не значили и вырвались у нее случайно, сердце у Юры замерло. — У них сложилась своя жизнь, есть свои размышления о будущем сына, они меня совсем не знают, и вдруг…
— Они меня знают, — перебил Юра. — Этого достаточно. И на будущее мое никто не претендует. К тому же у меня отдельная квартира, хотя и в том же доме. Можете вообще с моими родителями не встречаться, если не хотите.
Что вы говорите, это же просто некрасиво, — покачала она головой. — У нас это был бы позор на всю жизнь — не встречаться со свекровью… Все так странно! Я ничего не понимаю… И ничего не могу себе представить, просто ничего! И к тому же свадьба, музыка… Это мне вообще даже страшно подумать…
— С ума вы сошли, Сона! — воскликнул он. — Какая свадьба, какая музыка? Я что, по-вашему, совсем ничего не понимаю?
Все дрожало у него внутри, Юра чувствовал, что Сона колеблется и вот-вот согласится. Ему не казались ни обидными, ни оскорбительными ее размышления о том, к чему он стремился весь, без размышлений. Он хотел сейчас только одного: чтобы пройдена была точка равновесия, чтобы она качнулась к нему, а там он сделает все, чтобы… Не может быть, чтобы она ничего не почувствовала потом, когда уже будет с ним!
— Да я вообще скажу родителям, что уже женился, — предложил он, глядя прямо в широко распахнутые Сонины глаза. — И не будет никакой свадьбы. Мы с вами придем домой в день выписки, и все, а потом сами по себе распишемся. Не хотите так?
— Если бы мне казалось сейчас, что я вообще могу чего-нибудь хотеть, я бы ответила: так — хочу… — медленно произнесла она и вдруг улыбнулась такой беспечной улыбкой, от одного проблеска которой у него сердце заходилось. — Вы авантюрный человек, да, Юрий Валентинович? Я тоже была авантюрная, могла что-нибудь такое выкинуть — все только за голову хватались!
Я бы счастлив был что-нибудь такое от вас увидеть. — Юра тоже облегченно улыбнулся. — Вообще-то я не очень авантюрный, по-моему… Даже, наверное, довольно скучный. Мне, знаете, и на «вы» как-то естественнее с человеком говорить, я этого даже не замечаю. А Ева, сестра, та вообще с посторонними на «ты» не может разговаривать. Вот Полинка, младшая моя сестра, — это да! Увидите — четырнадцать лет, фейерверк, и рыжая к тому же. Когда захотите, тогда и увидите, — поспешил он добавить. — И вы не думайте, странно это или не странно, правда, Сона, совсем не думайте. Мы же не для кого-то живем, а для себя, на кого же оглядываться?
— Так смешно это от вас слышать: для себя… — снова улыбнулась она. — Это от вас, после всего! Может быть, вы и правы… Мне надо было бы у вас спросить: зачем я вам, такая? Но я знаю, что вы ответите… А я сейчас хочу вас послушаться, потому что все равно ничего не могу про себя понять. Понимаете, иду по коридору — и вдруг мне начинает казаться, что я иду вверх ногами. Или что это не я иду, а какой-то другой человек, и я начинаю даже себя ощупывать, вот так вот: есть я или нет? А к тому же руки ничего не чувствуют…
Она зажмурилась и быстро помотала головой, словно прогоняя наваждение.
— Я завтра подготовлю документы на выписку, — сказал Юра. — И завтра вечером мы уже можем… Завтра уйдем домой вместе.
Он замолчал, наконец ясно высказав то, о чем до сих пор они оба говорили обиняками, как будто только предполагая… А что, если она сейчас скажет: нет, это невозможно?
— Да, — кивнула Сона, опустив глаза. — Мы все-таки зачем-то попробуем, да?
Юра настолько поглощен был единственным желанием, что и в самом деле ни минуты не думал о родителях, об их реакции. Да и какой, если вдуматься, могла быть их реакция? Сыну двадцать шесть лет, закончил институт, работает. Решил жениться. А что они впервые узнают о существовании Соны, когда он уже приведет ее в дом как свою жену… Что ж, Юра всегда был немного замкнутым, и всегда мама с папой знали, что сын склонен сдерживать свои чувства, не показывать их окружающим. Так что едва ли они очень удивятся такому неожиданному появлению у него жены.
Так оно и получилось, как он предполагал. Когда в тот же вечер Юра сказал, что завтра придет с женой, которая пока еще лежит у него в Склифе после Армянского землетрясения, — это вызвало только краткий столбняк. Да и то не у всех. Полинка — та сразу завопила:
— Юрка женится! На восточной красавице!
И, пока родители приходили в себя от легкого шока, выяснила у брата, что его жена не грузинка, а армянка, но все равно красивая, как царевна Тина-тин из книги «Витязь в тигровой шкуре», что жить они будут в гарсоньерке, что свадьбу устраивать не надо, потому что Соне совершенно не до свадьбы после всего, что с ней случилось, и это надо понять.
— Но как-то странно… — наконец выговорила мама. — Не говорил ничего никогда… И почему же ты нас с ней даже не познакомил?
— Вот завтра и познакомитесь, — сказал Юра. — А не говорил ничего — ну что было заранее говорить? Я же не знал, согласится ли она за меня выйти…
— Слышала бы это покойная бабушка! — вдруг улыбнулся отец, до сих пор не проронивший ни слова. — Что кто-то может не согласиться за тебя выйти!
Папина улыбка сразу разрядила напряжение.
Правда, Юра все-таки слышал в родительских расспросах некоторую настороженность и понимал, с чем она связана. В том, что Юра любит эту девушку, они едва ли сомневались. А вот она… И не зря ведь он сказал: после всего, что с ней случилось… Они и правда хорошо знали своего сына, и Юра видел, что родители пытаются понять, выспрашивая у него подробности: может, он просто из жалости?..
Ему странно было читать это опасение на их лицах. Если бы они могли чувствовать хотя бы половину того, что чувствовал он при одной мысли о Соне!
— Я в Армении два раза был, — сказал отец. — На атомной станции. Очень красивая страна, интересная — совсем другая…
По тревоге, мелькнувшей в маминых глазах, Юра догадался, что и эта мысль ее тревожит: все там другое, не только быт, и любовь, может быть, тоже другая… И как все-таки относится к Юре эта неожиданная Сона?
Они жили вместе уже месяц, и весь он прошел в такой постоянной, ни на минуту не прекращающейся тревоге, какой Юра не испытывал в своей жизни никогда, ни с одним человеком.
Особенно первая неделя была мучительна.
В эту первую неделю ему казалось, что он больше не выдержит лихорадочного напряжения, в котором все время теперь находился дома. Раньше он, наоборот, сбрасывал напряжение, приходя домой, и весь словно подтягивался, уходя на работу. Юра привык к этому ритму, иначе с такой работой, как у него,
