— Я тоже так думаю.
— Мне показалось, вы должны быть летчиком. Вы двигаетесь так легко, как будто летите. Но я просто не разбираюсь в знаках… как это… родов войск.
Она старалась говорить так, чтобы собственные слова не мешали ей слышать его сердце. Это было нетрудно: сердце его билось так, чтобы он мог слышать каждое ее слово.
— Я в самом деле летчик. Вы не ошиблись.
— Но вы сказали, военно-морские силы…
— Я служу в авиации военно-морских сил. То есть еще не служу. Только получил назначение после Академии.
— Вы уезжаете сегодня?
Она почему-то знала, что это именно так. Весь он был — один краткий и великий миг.
— Да.
— Далеко?
— В Перл-Харбор. Это в Тихом океане. На Гавайях.
— Вы, наверное, с детства мечтали там побывать.
— Да. Не то чтобы именно там, но вообще… Мне хотелось увидеть разные необыкновенные страны. У меня в детстве были рыбки, барбусы с Суматры. И я думал, что, когда вырасту, обязательно увижу остров, на котором они родились.
— Вы его обязательно увидите.
— Знаете… Только не смейтесь, пожалуйста.
— Я не буду смеяться.
— Мне хотелось бы увидеть его вместе с вами.
— Как покататься на роликах в Центральном парке?
Она все-таки улыбнулась. Но совсем тихо, чтобы он не почувствовал ее улыбки близко бьющимся сердцем.
— Ну конечно. Я очень хотел покататься здесь на роликах, но даже не представлял, что это будет так прекрасно. А это потому так получилось, что вы… тоже катаетесь.
— Там очень опасно, в этом вашем Перл-Харборе?
— Совсем не опасно. Там тихо и спокойно. Кругом только небо и океан. Знаете, я… Я попросил бы вас, чтобы вы дали согласие еще раз покататься со мной на роликах. Когда у меня будет отпуск.
— Что же вам мешает меня об этом попросить?
— Но ведь я не знаю, скоро ли он теперь будет. Из-за войны. Непорядочно просить девушку ждать слишком долго.
— Когда вам надо прибыть… ну, не знаю, куда там… Чтобы отправиться по назначению?
— Уже сейчас. В моем распоряжении был всего час.
— Спасибо, Кевин. Это был прекрасный час моей жизни.
Эстер отняла голову от его груди и поцеловала его в висок. Его светящиеся глаза были совсем рядом. Они смотрели внимательно и ясно.
— Моей тоже, — сказал он.
Нога в самом деле нисколько не болела. Хоть Кевин и сказал, что это просто оттого, что она побыла в покое, но Эстер думала все же, это оттого, что он прикоснулся к ее лодыжке. Руки у него были так же преисполнены чудом, как глаза светом.
Они вместе вернулись на вокзал и забрали узлы из камеры хранения.
— Знаете… — сказал Кевин. — Мне кажется, у вас есть затруднения с устройством на ночь. Это правда?
— Есть немного, — улыбнулась Эстер. — Но вообще-то не особенно.
Она уже и сама не понимала, почему всего пару часов назад пребывала в такой панике. На скамейке собиралась ночевать… Будто в Нью-Йорке нет дешевых отелей! В какой-нибудь из них она сейчас же и отправится. А завтра пойдет в русский ресторан «Чайная», о котором слышала в голливудском Клубе русских американцев так часто, что даже адрес его был ей известен: на 57-й улице, возле Карнеги-холла. О «Чайной» рассказывали восторженно — там бывали балетные и оперные артисты, заходил после концертов сам знаменитый дирижер Кусевицкий, давались музыкальные вечера… И может, ее возьмут туда работать если не в качестве артистки, то хотя бы в качестве официантки? Во всяком случае, что-нибудь ей там да посоветуют касательно ее нового жизнеустройства…
— Дело в том, — сказал Кевин, — что я сейчас встречаюсь со своим другом Генри Мак-Дугласом. Мы вместе учились в Академии и вместе летим на Гавайи. Он живет в Нью-Йорке, и его родители тоже. Я бывал у них в гостях, это очень доброжелательные пожилые люди. Я думаю, они будут рады, если вы переночуете у них.
— Это совсем не надо, Кевин, — покачала головой Эстер. — Меня не надо опекать. Я не слишком слабая женщина.
— Я не хотел вас обидеть.
— Вы и не обидели. Где вы встречаетесь с вашим другом?
— На Централ Сквер. — Он улыбнулся, словно извиняясь за свой интерес к достопримечательностям. — Я был в Нью-Йорке всего один раз в жизни, поэтому мне хотелось побольше в нем увидеть, хотя бы мельком.
— Если вы не против, я провожу вас до Централ Сквер, а уж оттуда отправлюсь в отель.
— Спасибо.
Он сказал это совсем тихо. Глаза его были светлее светлого дня, хотя над городом сгущались сумерки.
Когда Эстер увидела его друга, то еле сдержала смех. Генри Мак-Дуглас оказался таким рыжим, что, глядя на его голову, даже и по-военному коротко остриженную, хотелось зажмуриться.
— Вас обоих раз увидишь, не забудешь! — сказала Эстер после того, как Кевин представил ее Мак-Дугласу.
— Меня, конечно, из-за головы. А его из-за чего? — тут же поинтересовался Генри.
В его взгляде сквозил интерес к девушке, которая так неожиданно появилась рядом с другом.
— А его… — Эстер вдруг поняла, что не может объяснить, как называется то необыкновенное, что было в лейтенанте Давенпорте. — А у Кевина глаза очень светлые! — нашлась она.
— Это да, — весело кивнул Мак-Дуглас. — Мы всегда смеялись над ним. Говорили, он может взглядом освещать ночное небо перед своим истребителем.
Они поболтали еще минуту-другую втроем. Потом Мак-Дуглас взглянул на часы и сказал, что у него кончились сигареты и что он отлучится ровно на три минуты, чтобы срочно пополнить свой запас.
— Я могу вам написать, Эстер? — спросил Кевин, проводив его взглядом.
— Можете, — кивнула она. — Только у меня пока нет адреса.
— Давайте я напишу на адрес родителей Генри, а вы зайдете к ним и заберете письмо, — предложил он. — Это не слишком затруднит вас?
— Совсем не затруднит, — улыбнулась она. — А почему вы решили стать военным летчиком, Кевин?
Ей в самом деле было непонятно, почему юноша с такими глазами решил летать на истребителе.
— Во-первых, я просто хотел стать летчиком, — глядя на нее прямым и спокойным взглядом, ответил он. — Потому что люблю небо. А во-вторых, если ты кого-то защищаешь, у тебя никогда не возникнет чувство, что ты живешь напрасно. Ведь с таким чувством нельзя жить, правда?
— Правда, — кивнула Эстер.
Все, что тревожило и мучило ее в собственной жизни, что казалось чередой неудач, которым она искала и не находила причин, — все это он высказал с той великой ясностью, которая освещала изнутри его глаза.
Это было то, что вело его по жизни. Это было так просто, что Эстер почувствовала, что сейчас то ли рассмеется, то ли расплачется.
Но она не рассмеялась и не расплакалась. Она посмотрела ему в глаза и сказала:
