— А ты все ещё обижаешься на меня? — спросил он, глядя на неё глазами виноватого ребенка.
— С чего ты взял, что я на тебя вообще когда-нибудь обижалась? — усмехнулась она.
— Но ты же ушла…
— Это не от обиды, — снова усмехнулась Полина. — Ладно! Ты куда шел?
— Да в общем никуда.
Он пожал плечами, чуть дернулась его голая шея. Игорь никогда не носил шарф и никогда при этом не простуживался — говорил, что знает специальные практики, которые делают простуду невозможной. Раньше Полине было интересно посмотреть, как эти его практики скажутся во время эпидемии гриппа, но теперь её это уже не интересовало.
— Ну, тогда пока, раз никуда, — сказала она и взялась за выдвижную ручку своей сумки на колесиках.
— Могу тебя проводить, — торопливо предложил он. — Полина, знаешь…
— Знаю, — перебила она. — Без меня дом пустой.
Она дергала заевшую ручку и ждала, чтобы он наконец ушел. Но он не ушел и даже не стал ей ничего объяснять, как можно было бы ожидать.
— Я только что из Питера вернулся, — сказал Игорь.
— Эрмитаж посещал?
Полина невольно улыбнулась: его манера говорить то, чего от него совсем не ждешь, тоже не претерпела изменений. Она ведь с самого начала заметила, что они разговаривают, как Маленький Принц с летчиком, каждый о своем.
Она была в Петербурге раз десять, но больше всего запомнила первую поездку. Когда ей, шестилетней, вдруг ужасно захотелось посмотреть «Последний день Помпеи», просто потому что она где-то услышала, что это очень большая картина, и папа повез её в Петербург, тогда ещё Ленинград, и заодно с «Последним днем Помпеи» показал Эрмитаж и волшебные пригороды, и все белые ночи они не спали, а гуляли по городу, как взрослые, и она ужасно этим гордилась, а потом, когда вернулась домой, то проспала пятнадцать часов подряд, до смерти перепугав маму.
Все это Полина вспомнила мгновенно, услышав одно только слово Питер. Но рассказывать про это Игорю ей и в голову не пришло. Зачем?
— Там есть очень близкие мне люди, — сказал он. — Они пытаются создать такую систему — я бы сказал, разновидность крийя-йоги, но довольно своеобразную. С ментальным использованием символа невидимости. То есть, если рядом появляются люди, которые им неприятны, то для этих людей они становятся невидимыми.
— Неприятные люди — это в смысле менты? — уточнила Полина.
Она довольно хорошо представляла себе всех этих создателей систем ментальности. Как правило, создание подобных систем шло под наркоту, поэтому символ невидимости был, конечно, очень кстати.
— А клуб уже оформили, — сказал Игорь. — Тот, помнишь, для которого я шахматы делал. Он тут рядом совсем, за углом. Может, зайдем? Шахматы посмотришь…
— Я уже видела.
— Ты на мониторе видела. А в натуральном виде они лучше. Если тебе неприятно, я не буду про крийя-йогу рассказывать, — добавил он почти жалобно.
— Ну ладно, ладно, без самопожертвования! — засмеялась Полина. Очень уж смешно он заманивал её разными, в его представлении, интересными вещами. — Пошли, посмотрим, чего ты там навалял. Едят в этом твоем клубе или только в шахматы играют?
Клуб «Небесные шахматы», расположившийся в первом этаже свежевыкрашенного фисташкового особнячка на Малой Ордынке, показался Полине не столько клубом, сколько рестораном. Во всяком случае, хотя столики и были застелены скатертями в виде шахматных досок, но все же это были скатерти, а значит, столики предназначались для еды.
— Вообще-то убого, — поморщилась она, разглядывая набор для специй, выполненный в виде шахматных фигур, ладьи и коней. — Слишком уж символично, могли бы что-нибудь и поизящней придумать.
— Сервировку ведь не я придумывал, — пожал плечами Игорь. — Мое только вот это.
Полина уже и сама заметила огромную прозрачную доску, установленную на возвышении в углу. Доска была та самая, которая так восхитила её, когда впервые возникла на экране Игорева компьютера: прозрачная, изнутри светящаяся холодноватым зеленым светом. И огромные шахматы, тоже прозрачные, стеклянные, стояли на доске в неведомом порядке начатой партии, и на плоском мониторе, расположенном под доской, мелькали города и страны — Нотр-Дам сменялся Кельнским собором, потом Кремлем, потом небоскребами-близнецами нью-йоркского Центра международной торговли…
— Хорошо получилось, — сказала Полина, садясь за столик. — Учти, у меня денег нету, так что давай уж по своим возможностям заказывай.
— Меня здесь бесплатно обещали кормить, — сказал Игорь. — Может и не всегда, но время от времени. А злоупотреблять я не буду, они знают.
— Божья ты птичка, — усмехнулась Полина.
— Они с девушкой приглашали прийти, и я захотел с тобой. Ты же у меня единственная девушка, — улыбнулся он.
Он охмурял её точно так же, как когда-то в первый раз, а потом во второй. И она дважды поддалась на этот незамысловатый и, в общем-то, искренний охмуреж — на обаяние Игоревой беспомощности… Но теперь она знала цену всему этому, и обаянию его, и беспомощности, так что старался он, конечно, напрасно. Полина даже хотела сказать ему об этом, но не сказала. А зачем говорить? Все равно она посидит здесь с ним и уйдет, и какая разница, с объяснениями она это сделает или без объяснений?
Она ткнула пальцем в первое попавшееся название в меню. Название оказалось смешное — «Детский мат».
— Это что? — спросила Полина официанта, одетого в костюм шахматного слона — точнее, офицера.
Название «офицер», кажется, было неправильное, но Полине оно нравилось больше, чем правильное «слон».
— Это пицца, — сообщил официант-офицер.
— А что же в ней матерного? — удивилась Полина.
— Количество компонентов, — объяснил тот. — Столько же, сколько ходов требуется для детского мата. Это, если вы знаете, мат в три хода.
— Ну, давайте вашу трехходовку, — кивнула Полина.
Как назло, вспомнилась курица, которую они с Георгием ели в нескладный вечер его отъезда, и аппетит совсем пропал.
— Может быть, ты хочешь что-нибудь пооригинальнее? — спросил Игорь. — Зачем же обычную пиццу?
— Да какая разница, обычную или необычную? Это ерунда, — ответила Полина и сразу же опять вспомнила Георгия.
Он говорил «это ерунда» довольно часто, и глаза у него при этом так светлели, что по сравнению с этим ей все казалось ерундой.
«Зато принесут быстро», — подумала она.
Сидеть с Игорем в ресторане — это было все равно что разбирать лески с подковами. Хоть какое-то занятие, и только.
Пиццу действительно принесли быстро, и она действительно оказалась незамысловатой. Большая, на всю тарелку квадратная лепешка была расчерчена на белые и черные квадраты. Квадраты были сделаны из грибных ножек и шляпок, а воткнутые в них маленькие пешки и фигуры — из сыра и темно-красной ветчины.
Игорь собрал со своей пиццы ветчинные фигурки и переложил их на Полинину тарелку.
— С глазами так и не ешь? — вспомнила Полина.
