— Извините, а нельзя ли сделать как-нибудь так… Ну, например, если я во всем согласен с истицей, если у меня нет никаких имущественных претензий… Нельзя ли в таком случае рассмотреть дело без меня? Чтобы мне просто не приходить, и все?
Даже в том странном, сомнамбулическом состоянии, в котором находилась Лера, эти слова поразили ее. Она открыла было рот, чтобы что-то сказать, — и промолчала. Что было говорить? Разве ей необходимо, чтобы Костя приходил сюда еще раз, разве необходимо видеть его здесь?
— Если истица согласна, — пожала плечами женщина в очках, — напишите еще одно заявление: мол, в командировку длительную уезжаете. Ведь не в суде, детей нет, можно и без вас.
— Ты извини, — торопливо говорил Костя, когда они вышли на улицу. — Вероятно, я должен был с тобой посоветоваться… Но мне действительно тяжелы все эти формальности, что я могу поделать с собой? И я слышал, что могу не присутствовать, если ты согласна…
— Люся сказала? — спросила Лера. — Ладно, Костя, мне все равно. Я одного не понимаю, — медленно добавила она. — Как же я жила-то с тобой? Что это было?..
«Любовь освящает все? — думала она, двигаясь в неторопливом потоке машин по Петровскому бульвару. — Или прощает? Или просто позволяет ничего не замечать?»
Ближе к родам, в начале августа, окончательно подтвердилось, что девочка лежит неправильно и придется делать кесарево.
— Не надо волноваться, Лерочка, — успокаивала невозмутимая Вера Кирилловна. — Ведь это еще и легче — кесарево. Уснешь, проснешься — и уже при ребеночке!
Лере хотелось плакать, когда она слышала эти слова, хотя она, конечно, понимала, что Вера Кирилловна произносит их только для нее, а на самом деле так не думает.
Разве ей хотелось — легче! Ей не дано будет пережить того, что должна пережить каждая женщина: почувствовать, как приходит на свет ее ребенок… У нее будет просто плановая операция под наркозом — все равно как аппендицит вырежут.
И Лера едва ли не со слезами прислушивалась к каждому движению девочки у себя внутри. Ей стало почему-то казаться, что та уже сейчас обижена на нее, свою маму — из-за того что она не хочет родить ее по-человечески…
Лето было жаркое, изматывающее. Лера пыталась вспомнить особенное, неуловимое ощущение летнего московского очарования, которое пережила два года назад, когда вернулась одна в августовскую Москву и попала прямо в круговерть у Белого дома.
Но вспомнить было невозможно. Что-то в ней ушло безвозвратно, и очарования больше не было, а было только жаркое лето, пыль, пот и желание бежать отсюда куда глаза глядят.
— Лерочка, ты поехала бы к тете Кире на дачу? — просила мама. — Там все-таки воздух свежий, малина в этом году у нее изумительная…
Мама говорила робко, полувопросительно, и Лере жаль было обижать ее отказом. Но что было делать? Уехать сейчас, в разгар летнего сезона, — это было совершенно невозможно. Каждый день происходило что-нибудь, требовавшее только ее участия.
Их турист на Канарах пьяный сел за руль, разбился, попал в больницу — уже достаточно! А тут еще выяснилось, что Кирилл позволил ему оформить страховку не в «Московском госте», а в какой-то неведомой страховой компании, которая теперь не бралась оплачивать лечение. И надо было звонить, объясняться с консулом, с главным врачом больницы, еще с кем-то, потом ехать куда-то, куда никто, кроме нее, поехать просто не мог…
Куда она могла уехать в такое время?
Сусанна — та вообще поглядывала на нее испуганно.
— Лера, — не выдержала она наконец, — ты что, совсем свихнулась?
— Почему?
Лера сидела у себя в кабинете и ждала очередного звонка. Ей даже и уходить не очень хотелось. Здесь, по крайней мере, работал кондиционер и не чувствовалось изнуряющей жары.
— Ты посмотри на себя! — всплеснула руками Сусанна. — Хочешь родить где-нибудь на лестнице или вообще за рулем?
— Да, правда, — кивнула Лера. — Это я прекращу — за рулем самой, буду с водителем ездить.
— Да разве только это! В твоем положении сидеть в офисе, да еще летом, да еще работать!
— А что же делать в офисе, Сусанночка? — улыбнулась Лера. — В офисе надо работать.
— Не надо тебе работать! — возмущенно ответила та. — Не надо — и все. Надо о своем ребенке думать, а не о каком-то пьяном идиоте на Канарах! Да по мне, пусть бы он хоть сдох в этой больнице, твое какое дело? Думаешь, он тебе спасибо скажет, алкоголик чертов?
— До него — никакого мне дела. Но ведь нам с этими партнерами дальше работать, нам другие группы отправлять. Как их примут там, ты представляешь, после такого прокола?
— Пусть не ездят, — решительно заявила Сусанна. — Подумаешь, необходимость какая — на Канары кататься! Твоя это забота?
— А чья же, Суса? — Лера обхватила голову руками. — Наверное, я не умею работать, ты права. За все приходится самой браться, за все!..
— Кирюшу лиши двух зарплат — и не придется за все самой браться, — посоветовала Сусанна. — Очень помогает. А вообще, тебе здесь, конечно, такой человек нужен, на которого ты можешь во всем положиться.
— А на тебя, Суса? — тут же спросила Лера.
— Нет-нет! — предупреждая ее вопрос, замахала руками Сусанна. — Лерик, я тебя люблю и очень тебе сочувствую, но я не могу! Мне своей работы и своей зарплаты вполне достаточно. У меня муж, сын, они внимания требуют. А так — я знаю: по выходным приходить, еще что-нибудь… Ни Боже упаси! Тем более, он у меня ревнивый. Надо бы, конечно, мужчину тебе в замы найти ответственного, но это проблема. Ответственные, они уже при своем деле… Или женщину незамужнюю, чтобы домой не торопилась.
Но тут в Сусанниной комнате зазвонил телефон, и она выбежала, прервав наставления.
«Хорошо всем рассуждать, — с тоской подумала Лера. — Кто бы делать взялся?»
Конечно, нельзя было сказать, что никто ничего не делал. «Московский гость» работал неплохо, и не одними Лериными усилиями, она это прекрасно понимала. И все-таки, как только возникали неординарные ситуации, все бежали к ней, и с этим ничего нельзя было поделать.
И тут она поняла, кто тот единственный человек, на которого она могла бы положиться в делах, — и, поняв, едва не вскочила из-за стола, забыв о своем животе.
«Вот чукча тупой: зачем ходить, когда можно позвонить?» — вспомнила Лера старый анекдот, набирая Зоськин номер.
Сусанна словно напророчила. Правда, Лера не родила за рулем, но плохо ей стало прямо в офисе; она едва успела проститься со своим телефонным собеседником.
Зоська вбежала в кабинет на испуганные крики секретарши Галочки.
— Боже мой! — ахнула она, увидев Лерино побелевшее, перекосившееся от боли лицо. — Так я и знала, что ты до этого добегаешься! Галка, что ты стоишь как столб — вызывай «Скорую»!
И ничего она не видела: ни улицы в золоте сентябрьских листьев, ни зеленых стен приемного покоя, ни белых — операционной, ни слепящего света ламп над столом, — ничего… Она даже понять не успела, что это и есть то самое, каждый раз неповторимое и каждый раз загадочное — рождение ребенка…
Глава 21
В конце сентября, когда Леру выписали из больницы, маму наоборот — положили. Это произошло в один и тот же день, и Надежда Сергеевна плакала, садясь в «Скорую».
— Ну что ты, мама? — пыталась ее успокоить Лера. — Ничего ведь страшного, приступ небольшой
