серый плащ, и серый же, но едва заметно и дорого отливающий синим костюм, в котором нет нарочитого дендизма, но есть ненарочитая элегантность, и тонкий шерстяной шарф, на котором чуть заметно серебрится туманная пыль… Хотя, скорее всего, его просто водит по магазинам нынешняя жена, и, наверное, ей тоже нелегко бывает уговорить его на это.
Анна прошла в дальний угол магазина и принялась разглядывать небольшой обруч из засушенных роз и медных шариков; как она догадалась, это было авторское колье.
И тут ее внимание неожиданно привлекло летнее платье. Оно было так легко брошено на кресло, как будто какая-то неведомая хозяйка приготовила его для вечернего выхода и лишь на минутку где-нибудь задержалась. В том, что Анна его заметила, неожиданность была, собственно, только одна: она совершенно не собиралась покупать платье, тем более летнее, тем более такое легкое и праздничное. Она давно уже покупала одежду только когда это было необходимо, а сейчас, в феврале, никакой необходимости в покупке летнего платья не было.
— Аня, я правда никуда не спешу, — услышала она голос мужа и вздрогнула. Неужели ей так сильно захотелось примерить это нежное, беспечное платье, что даже со стороны стало заметно? — Можем здесь хоть заночевать, не то что платье померить.
Ей стало неловко под его внимательным взглядом, и, чтобы избавиться от этой неловкости, она взяла платье и поскорее прошла за расписную ширму.
Оно было шифоновое, действительно легкое, как воздух, и такого же неясного и прекрасного цвета, как подкрашенный всеми вечерними огнями февральский лондонский туман. На нем вручную были вышиты цветы, и даже не цветы, а только контуры, только абрисы странных цветов. Когда Анна надела платье, эти абрисы на ее плечах изменили форму — и свою форму, и форму ее плеч и рук, которые показались в контурах цветов какими-то девически тонкими.
Это было неожиданное и, что скрывать, приятное ощущение — собственная молодая утонченность, оттененная цветами. Анна вышла из-за ширмы и спросила:
— Ну как? — забыв на минуту, что Сергей совсем не обязан иметь какое-то мнение об ее внешности и тем более не обязан это мнение высказывать.
— Берем, — кивнул он.
— Прагматик ты, Сережа! — засмеялась Анна. — Я же просто впечатление спрашиваю.
Ей показалось, что выражение его лица — даже не лица, а только глаз — на мгновенье переменилось. Она не находила названия для этой перемены, тем более что длилась это действительно мгновенье, не больше. Кажется, в его глазах появилось что-то… беспомощное, что ли? Но это было так невозможно — что-то беспомощное в его глазах, что Анна не поверила своему мимолетному впечатлению. Да оно и исчезло так же быстро, как возникло.
— Ты забыла, что ли, что я пьяный? — обычным своим тоном сказал Сергей. — Язык у меня заплетается, так что никакого внятного впечатления я высказать не могу. Давай попросту это платье купим. Ты столько времени на мои дела потратила, что грех было бы хоть этим тебя не порадовать.
Может быть, он хотел сказать даже не «порадовать», а «поблагодарить» и только в последнюю секунду смягчил смысл своих слов. Но его слова все равно вернули ее к действительности. В самом деле, ну что она лезет к нему с расспросами о его впечатлениях? Как будто навязывает какую-то никчемную задушевность. Для нее, кстати, такую же никчемную, как для него.
С того дня, когда Анна сказала: «Я не думаю, что ты должен уйти», — они с Сергеем ни разу не говорили о том, как будут теперь строиться их отношения. Правила новых отношений получились неписаными и даже непроговоренными, но правила существовали, они оба их чувствовали. Да они и не сумели бы прожить рядом друг с другом восемь последних лет, если бы не чувствовали этих спокойных, не внешних, а вот именно внутренних, то есть для внутреннего спокойствия предназначенных правил.
И, если подумать, ничего особенного в таковых правилах не было. Когда все это случилось, Анна стала замечать, что если не все, то очень многие семьи живут согласно подобным же правилам, которые кому-то, может быть, кажутся странными, но для семейного пользования очень удобны.
Ее однокурсница Катя Козлова сразу после университета уехала с мужем на Камчатку «за романтикой», родила двоих детей, развелась, после развода родила от бывшего мужа еще одного ребенка, но в Москву к родителям почему-то не вернулась, хотя у бывшего была уже другая семья, и со времени развода не первая.
— А что мне здесь делать? — без тени страдания или хотя бы недовольства сказала она. Это было лет пять назад, Катя приехала навестить родителей и сестер и заодно попала на встречу однокурсников, где под водочку и поболтала доверительно с давней подружкой Аннушкой. — При стариках пристраиваться, гавриков своих им на голову сажать? У меня же там все — работа, друзья-приятели. Там я человек, а здесь кто буду? А Витька — что Витька… Ну, не может он с одной женой всю жизнь прожить, так и флаг ему в руки. Он, кстати, тоже человек: меня уважает, детей любит, к младшему даже на родительские собрания ходит. Квартиру, между прочим, нам оставил, по выходным навещает, насчет денег никакого отказа, правда, и я совесть имею. В общем, живу дай Бог каждой, а что спит он не со мной, так ведь мне не восемнадцать лет, понимаю уже, что есть вещи и поважнее. У каждого, Ань, в семье какие-нибудь заморочки, мои еще не худшие.
Анна понимала, что и ее собственные «заморочки» далеко не худшие в жизни и самое правильное — относиться к ним с Катиным спокойствием. Первое время ей это не удавалось, а потом наконец удалось. И не было никакого смысла в том, чтобы нарушать так нелегко давшееся спокойствие из-за какой-то хмельной беспечности.
«Да я сама бы первая свихнулась, если бы он ко мне с задушевностями полез!» — сердясь на себя, подумала Анна.
— Спасибо, Сережа, — сказала она. — В самом деле, красивое платье, я буду рада, если ты мне его подаришь.
В конце концов, она же не считала великой своей заслугой то, что время от времени выполняла протокольные обязанности его жены. Ну, а он делает ей подарок, который кстати попался под руку. Для всего этого не надо никакой особенной задушевности, это происходит само собой, потому что они интеллигентные люди, уважающие друг друга.
Сергей заплатил за платье — Анна даже не успела узнать, сколько оно стоит, — и они вышли на улицу.
Что-то произошло за те пятнадцать минут, которые они провели в магазине. Что-то изменилось в их настроении, и изменилось так сильно, что Анне показалось даже, будто перемены произошли и во внешнем мире.
— Туман развеялся, — сказал Сергей, и она вздрогнула: он как будто подслушал ее мысли. — Я уж думал, завтра не улетим, но ничего — развеялся.
Ей почему-то показались неловкими его слова. Было в них что-то… чрезмерное, ненужное, большее, чем требовала привычная жизнь. Хотя сказал ведь он всего лишь о погоде.
— Когда у нас самолет? — спросила Анна. — И где мы сейчас, кстати — далеко нам до дому идти? Хорошо бы выспаться, — объяснила она.
— Далеко. Сейчас возьмем такси, — ответил Сергей.
Глава 12
Короткая и ничем особенным не примечательная лондонская поездка вывела Анну из душевного равновесия, в котором она так благополучно пребывала. И она сердилась на себя за то, что поддалась невнятному смятению, для которого просто невозможно было найти разумного объяснения. Восемь лет назад ей пришлось приложить такие серьезные усилия, чтобы это смятение в себе усмирить, что теперь она просто не могла себе позволить повторить все заново.
Правда, едва ли это было бы теперь возможно, повторить все заново. То, что происходило с нею, когда она узнала — вернее, не узнала, а осознала, — что Сергей любит другую женщину и что это не пройдет ни через месяц, НИ через год, было сродни даже не землетрясению, а просто концу света. И как
