— Во-первых, абсент вовсе не мой, я его сегодня впервые в жизни попробую. А во-вторых, Верлен сам себя угробил, — пожала плечами Анна. — Да и остальные тоже. При чем тут абсент, если они принципиально занимались саморазрушением?
— Но они были художники! — горячо возразил Павлик.
— Я и не против, — улыбнулась Анна. — Они занимались саморазрушением именно как художники.
— Павел Афанасьевич, отвлекитесь от абсента, — сказала Рита. — Какая вам разница, есть в нем наркотик или нет, если вы даже пива не пьете? Подойдите, пожалуйста, к моему столу и посмотрите, как лучше поставить фотографии к вашей статье: виадук сверху, а барак справа, или наоборот.
— Сверху и справа — это, собственно, не противоположности, — объяснил Павлик. — К тому же это не барак, а фабричное здание середины прошлого века.
— Барак и фабричное здание — это, собственно, один черт, — не задержалась с ответом Рита. — Итак, я вас внимательно слушаю.
Она всегда разговаривала с Павликом его же интеллигентными, завершенными фразами, внося в них насмешливые нотки, и поэтому всегда казалось, что она то ли воспитывает его, то ли над ним издевается. Впрочем, Павлу Афанасьевичу, судя по всему, ничего такого не казалось — он отвечал Рите серьезно и обстоятельно.
Именно такой его ответ, напоминающий лекцию по архитектуре, Анна услышала краем уха, уже выходя из редакции.
К вечеру надо было переодеться во что-нибудь простое и дорогое, потому что презентацию организовывало французское посольство, а перед французами так же неловко было бы появиться вечером в рабочей одежде, как и выглядеть, по французскому же определению, слишком тщательно одетой.
Лондонское платье с цветочными абрисами мелькнуло в шкафу, когда Анна снимала с вешалки зелено-опаловую, под цвет абсента, юбку. В Москве вторую неделю шел снег, и не верилось, что когда- нибудь можно будет это платье надеть.
В прихожей Анна побрызгалась легкими, с горьковатым запахом духами, которыми пользовалась во всех случаях, когда надо было производить именно такое впечатление, как сегодня — дорогой элегантности. Тут она вспомнила, что забыла в редакции сапоги — днем пришла с улицы, переоделась в туфли, а потом ушла прямо домой, вот и забыла, — а значит, придется заглянуть туда еще раз. Эти сапоги тоже являлись образцом дорогой элегантности — кожа тоньше, чем для перчаток, — поэтому заменить их другими было невозможно.
Она уже вышла на лестницу, когда зазвонил телефон. Возвращаться не хотелось — надо будет, на мобильный перезвонят. Но по обычной своей обязательности Анна все-таки решила вернуться.
— Скажи своему красавцу, чтоб не лез, куда не просят, — услышала она. Голос был странный: как будто говоривший специально растягивал слова. — Уж больно он у тебя упорный, так ведь и бошку потерять недолго.
— С кем я разговариваю? — спросила она ледяным тоном, чувствуя при этом, как сердце проваливается в пустоту. — Представьтесь, пожалуйста.
Номер звонившего, конечно, не определился.
— Щас! — хмыкнул тот. — Может, тебе еще данные паспорта продиктовать? Скажи, скажи, не забудь, — старательно растягивая гласные, повторил он. — Я ведь только по доброте душевной предупреждаю — тебя жалею. А его я не жалею, так что…
В трубке зазвучали гудки. Анна почувствовала, что у нее темнеет в глазах и трясутся руки.
«Этим и должно было кончиться! — лихорадочно мелькнуло в голове. — А чем же еще? Депутат этот его, какой-то дурацкий бизнес, конечно, криминальный, какой еще может быть у его депутата бизнес, или политика, еще хуже… Боже мой, что же теперь делать?!»
Можно было сколько угодно изображать спокойствие по телефону, но на самом-то деле какое могло быть спокойствие, когда Матвей, с его молодым упрямством и бесстрашием, все-таки впутался в какую-то жуткую историю, и гнусный голос с бандитской вальяжностью предупреждает ее об этом?
Анна немедленно набрала Матвеев номер. Конечно, дома его не было.
«Если и мобильный недоступен, я с ума сойду», — подумала она.
Но мобильный, к счастью, был доступен, и сын ответил сразу.
— Ты где? — спросила Анна, от ужаса забыв поздороваться, хотя сегодня она еще не разговаривала с ним.
— Привет, мамуль. А что? — удивленно спросил Матвей.
— Я хочу тебя видеть, — еле сдерживая дрожь, сказала она.
— Я тебя тоже, как всегда, — засмеялся Матвей. — Но, может, давай завтра, а? Я, понимаешь, не совсем в Москве, неохота по темноте возвращаться.
— Ты в Ростове? — спросила Анна.
— Почему в Ростове? — снова удивился Матвей. — На Клязьме. Да что с тобой, ма?
— Что можно делать в такую погоду на Клязьме?
Анне представились темные заснеженные леса и заледеневшая речка.
— Вообще-то ничего особенного. — Голос у него был спокойный, но мало ли какой у него голос! — Встреча тут у меня. А погода ни при чем, я же не на улице встречаюсь.
Анна сразу представила, как при этих словах сверкают зеленой хитростью его глаза.
— Матвей, мне надо срочно с тобой поговорить, — сказала она. — Объясни точнее, где ты, я сама приеду.
— Мамуль, если срочно, то суть дела я и по телефону прекрасно уловлю, — сказал он. — А подробности при встрече. Завтра буду, честное слово! Ну, излагай — я весь одно большое ухо.
Поняв, что увидеть сына немедленно ей не удастся, Анна сочла за благо и в самом деле изложить суть дела хотя бы по телефону.
— Мне минуту назад позвонил какой-то человек, застал меня на пороге, я только случайно еще не ушла. По голосу явный бандит — такой, знаешь, с претензией на нечто…
— С понтами? — уточнил Матвей. — Ну-ну, и чего?
— И того, что он сказал предупредить тебя, чтобы ты не лез, куда не просят, а иначе, сказал, недолго и голову потерять.
— Интересное наблюдение, — хмыкнул Матвей. — Но, согласись, неопределенное.
— Очень даже определенное! — воскликнула Анна. — Матвей, у меня руки дрожат, я вообще вся дрожу, не знаю, куда идти и что делать.
— А куда ты собиралась идти? — спокойно поинтересовался он. — Ну, ты же сказала, что он тебя на пороге остановил?
— Господи, да какая теперь разница, куда я собиралась идти?! Объясни мне, во что ты ввязался, почему этот человек звонит!
— Ма, да если б я знал, почему какой-то козел тебе звонит, разве ж бы я сразу не объяснил? — честным голосом уверил ее Матвей. — Не обращай внимания, вот нашла о чем думать!
Ясно было, что ничего кроме сказки про белого бычка она от ребенка не услышит. Да вообще-то и удивительно было бы, если бы Матвей взял да и рассказал маме какие-нибудь опасные подробности своих нынешних занятий… Он и' раньше ничего подобного не рассказывал, и уж точно не стал бы этого делать теперь, когда она и так с ума сходит из-за этого непонятного звонка.
— Ты хотя бы покажись сразу же, как только вернешься, — вздохнула Анна. — Слышишь, Матвей? И будь поосторожнее.
— В ту же минуту, — с готовностью пообещал он. — А осторожный я и так — дальше некуда.
— С трудом верится… Ладно, приезжай.
Наверное, при этих словах она вздохнула так тяжело, что даже Матвея, который явно не ужаснулся маминому сообщению, проняло ее волнение.
— Мам, ну не переживай ты так, — попросил он. — Серьезный человек не будет такую фигню нести, а раз несет, значит, дешевка какая-нибудь, нечего и бояться.
— Но сам факт звонка тебя нисколько не удивляет, — поймала его на слове Анна. — Значит, ты прекрасно знаешь, в чем дело.
