— Я не о покупке. То есть я даже не диплом имею в виду, а университет.
— Университет… Тут, понимаешь, мам, такая вышла параша… То есть неловкость, — поправился он, зная, что мама не любит выражений, которые, как она говорит, «через пять лет ни одному человеку уже не будут понятны». — Из университета меня, пока суд да дело, отчислили.
— Так надо же срочно восстановиться! — ахнула Анна. — А если в армию заберут?
— Уже.
— Что — уже? — не поняла она. — Как — уже?! Откуда ты звонишь, Матвей?!
— Ма, да не волнуйся ты так, я не со сборного пункта еще — со своей личной трубы звоню, из своего личного «бумера»! — перебивая ее крик, завопил он. — Я домой еду, мама, ну и решил тебе позвонить!
— Объясни мне, пожалуйста, четко и внятно, что произошло. — Анна села на козетку; у нее дрожали колени. — А еще лучше направь свой восхитительный «бумер» прямо в мою сторону.
— Не-а, — отказался Матвей. — Я тебя боюсь, ты ругаться будешь.
— Буду, — подтвердила Анна. — А ты бессовестный и трусливый ребенок, боишься в глаза мне посмотреть!
Его зеленые «подзаборные» глаза представились ей при этом во всей их бесстрашной красе.
— Конечно, боюсь, — легко согласился Матвей. — Поэтому излагаю по телефону. Приносят мне тут как-то повестку…
— Как тебе могли принести повестку, если ты прописан у нас? — перебила его Анна.
— Так давно ведь ловят, — объяснил Матвей. — Меня ж не вчера из универа выперли, я тебе просто говорить не хотел. Ну, и вычислили как-то. Может, в деканате реальный адрес узнали, хрен теперь поймешь. Приносят, говорю, повестку. Я-то сам тоже баран — спросонья дверь открыл не спросивши. И куда уж было деваться? Расписался в получении. А тут как раз все совпало… Депутата посылаю подальше, а он, скотина, давай меня грузить — кто, мол, я такой, да такими, как он, не бросаются, да без него я пропаду, как щенок подзаборный… Мало-мало в морду ему не заехал — сдержался нечеловеческим усилием воли. Дай, думаю, схожу в военкомат, погляжу, что там и как.
— Поглядел? — спросила Анна.
Ребенок говорил о совершенно ужасных вещах, ведь вся его жизнь могла дать жуткий крен! Но он каким-то удивительным образом рассказывал об этом так, что она слушала почти спокойно. И что за невозможное это их ермоловское дарование?!
— А то! Я и не думал, что где-нибудь такая советская власть живет и побеждает, — все так же весело сказал Матвей. — Кругом чисто унтеры Пришибеевы сидят. Одно приятно: среди красивых девочек голый погулял.
— Унтер Пришибеев у Чехова, советская власть здесь ни при чем, — машинально сказала Анна. — И откуда голые девочки в военкомате?
Матвей захохотал.
— Маманька, я из-за тебя еле в поворот вписался! Не девочки голые, а я перед ними голый! Медкомиссию же я проходил, не будешь же после каждого врача одеваться.
— И что? — еле выговорила Анна.
— Да ничего, здоров как бык. Хотя, скажу тебе, не больно-то эти айболиты меня изучали. Руки- ноги есть, голова на плечах виднеется — значит, здоровый.
— Матвей, прекрати надо мной издеваться! — воскликнула она. — Ты что, в самом деле в армию собрался?
— Так я тебе о чем же толкую? — подтвердил он. — Какая ты, мамуля, у меня непонятливая! И что ты так волнуешься? Я же в познавательных целях. Учиться я уже поучился, бизнесом тоже позанимался, даже в коридоры власти краем глаза заглянул. Теперь посмотрю, чего там в армии творится.
— Господи… — Анне показалось, что она теряет сознание. — И ты вот так спокойно, мимоходом, с мобильника, мне об этом сообщаешь?! Да ведь Чечня, да и без Чечни… Ведь там одни наркоманы, сплошные убийства каждый день, деда… до… дедовщина!..
Тут она наконец заплакала, и Матвея это, конечно, сразу проняло.
— Мам, ну перестань, — расстроенно попросил он. — Ну извини, не буду больше стебаться. Вот правильно я сделал, что по телефону сказал, а то б ты меня в слезах утопила! Во-первых, в Чечню меня не посылают. Во-вторых, ты глянь на меня, какая может быть дедовщина?
— А куда? — всхлипнула Анна. — Откуда ты знаешь, что тебя в Чечню не посылают?
— Вот если б ты не плакала, а внимательно слушала, то и дослушала бы до счастливого конца, — назидательно заметил Матвей. — Посылают в Таджикистан.
— Куда?! При чем Таджикистан к российской армии?
— Так в погранцы берут, я ж тебе говорю, а ты не слышишь. В Пянджский погранотряд. Кто окно в Европу сторожит, а я буду дырку в Азию. Еще, может, и собаку дадут, Мухтара какого-нибудь. А что, я собак люблю. Все-все, мам, сказал же, что стебаться не буду! — закричал он, расслышав, как она всхлипнула, почти вскрикнула. — Ну, мне предложили в погранцы, я и согласился. Там они все контрактники, в этом Таджикистане, а я им, видно, подхожу. Все-таки постарще, чем обычно в армию идут, универ почти что закончил. Пройду учебку и поеду. А куда мне податься, мама? — вдруг совершенно серьезно сказал он. — Пусть меня научат? Уже учили. Ничего я сейчас про себя не знаю. А раз не знаю, то и нечего пристраиваться куда зря.
Анна поняла, что все это уже решено и обсуждению не подлежит. Вообще-то в самом факте его необсуждаемых решений не было ничего нового, но такого она от него все-таки не ожидала. Матвей, с его упрямством, с его нежеланием и даже, она подозревала, неумением подчиняться чужой воле — в армию!
— Ты папе уже сказал? — вздохнула она. А что ей оставалось, кроме вздохов?
— У него пока мобильник выключен. Может, он в самолете. Включится — скажу. А ты на меня не сердись, а? — жалобно попросил он. — Что поделаешь, такой уж я у вас уродился. Ничего, вернусь с рубежей нашей родины и сразу начну лелеять твою старость! Или это, вроде бы, уже не нашей родины рубежи? Ладно, там разберусь.
— Старость! Бессовестный ты нахал, — сквозь слезы улыбнулась Анна. — И когда… все это будет?
— Да в общем… довольно скоро. Но не завтра. Не попрощавшись, не уеду, — заверил ее Матвей. — Завтра предстану пред твои гневные очи. А ты пока за ночь переваришь информацию и поостынешь, так что тактика моя правильная.
— С ума я сойду за ночь, а не информацию твою переварю. Ты лучше сейчас же… — начала было она.
— Все, мамуль, у меня телефон разряжается, — предупредил Матвей. — Завтра буду.
— Ты куда сейчас едешь? — спросила она, но ответом ей были только гудки.
Пока Анна слышала его голос, хотя бы и по телефону, она только умом понимала кошмар того, что он говорил. Но как только не стало слышно и голоса, все, что ожидало ее сына, предстало ей совсем в другом свете.
Сколько угодно он может смеяться, и шутить, и уверять ее, что все восхитительно, потому что ему вот-вот дадут собаку! Она-то прекрасно понимает то, чего он, с его мальчишеским любопытством и бесстрашием, совсем понимать не хочет! Что в армии может случиться все что угодно. Что произойдет какая-нибудь неразбериха с документами, и его все-таки отправят в Чечню. Что все его навыки рукопашного боя не помогут, если какой-нибудь остервенелый наркоман начнет поливать сослуживцев из автомата. Что даже и двадцать лет назад, в тихом белорусском гарнизоне, от военной техники вечно что-то отваливалось кому-нибудь на голову, что-то замыкало не там, где надо, и било током, или взрывались какие-нибудь боеприпасы, которые взрываться не должны. А уж теперь, нетрудно догадаться, подобное происходит в сто раз чаще!
При мысли о том, что все эти опасности ожидают ее сына — да не ожидают, а уже просто стеной его обступают, — у Анны потемнело в глазах.
«Господи, и как я могла так спокойно все это слушать? — покрываясь холодной испариной, подумала она. — Надо сейчас же его отговорить! Может быть, еще не поздно все исправить — Сергей,
