вдруг, без всякого перехода, сказал он. — Что-то я устал. Пять минут — и пойдем.
Анна растерялась от этих его слов и от того, как тяжело он опустился на скамейку, как закрыл глаза и прислонился затылком к яблоневому стволу.
Сергей сидел на противоположном от нее конце облезлой лавочки, она видела его словно бы чуть-чуть издалека, и ей вдруг показалось, что из него как будто вынули стержень, который был в нем всегда, сколько она его знала…
— Сережа, ты прости меня, — почти испуганно сказала она. — У тебя правда вид совсем усталый, а я: скажи, скажи… Ты был в командировке?
Этот вопрос вырвался как-то сам собою, она и в мыслях не держала спрашивать, где он был, она уже много лет его об этом не спрашивала! Конечно, вряд ли он скажет: «Не твое дело», — но все-таки не надо было… Едва ли ему хочется ей отвечать.
— Нет, — не открывая глаз, ответил Сергей. — Не в командировке. Погоди, Анюта, ты подожди, я все потом скажу… Устал, — повторил он.
Анна замерла, словно малейшее ее движение могло его потревожить — еще больше взбаламутить в нем тяжелую усталость, которой весь он был охвачен так, что казался неподвижнее дерева, к которому прислонился головой.
Во дворе, окруженном со всех сторон стенами домов — таких же старых доходных домов, как тот, в котором Анна жила уже двадцать три года, — было на удивление тихо и пустынно. Изредка мелькали у подъездов люди, но в центре двора, под райской яблоней, Анна с Сергеем сидели только вдвоем.
Поэтому когда человек, вошедший с улицы в арку, торопливо огляделся, а потом быстро пошел к ним, ей стало не по себе. Никакой причины для этого не было — ну, идет себе человек, и пусть идет, ведь это даже не знакомый, который мог бы некстати привязаться с разговором. Но в этом его, явно именно к ним направленном, движении Анне почудилось что-то зловещее.
Он был очень высокий и, как она мгновенно успела заметить, очень красивый — той редкостной пламенной красотой, которую любая московская женщина может скорее вообразить, читая про какого- нибудь Хосе из «Кармен», чем увидеть наяву.
«Тореадор, смелее в бой!» — глупо мелькнул в голове мотивчик.
И в следующее мгновение Анна увидела, как этот высокий красавец быстро опускает руку в карман короткой кожаной куртки и так же быстро ее оттуда достает.
И как пистолет у него в руке блестит тусклым вороненым блеском, словно не наяву, а в жестоком городском романсе.
Глядя, как этот ненастоящий, романсовый пистолет поднимается все выше, Анна закричала так, что уши у нее заложило от собственного крика. Она не кричала ничего осмысленного, просто дикое «а-а-а», которое когда-то кричали вокруг нее женщины, рожавшие одновременно с нею детей.
Из-за этого своего крика она почти не расслышала выстрелов. Они были не громче, чем взрывы петард, даже еще тише, наверное, потому что не сопровождались свистом и огнем. Они просто треснули в светлом вечернем воздухе — и в ту же секунду Анна почувствовала, как что-то впивается ей в шею.
В это мгновенье она уже была рядом с Сергеем и зачем-то хватала его за плечи. Наверное, со стороны это выглядело так, будто не в меру страстная любовница бросается мужчине на грудь, а он изо всех сил отталкивает ее, и наконец швыряет на землю, и падает сверху сам.
Еще через секунду — или через минуту? Анна не улавливала никаких внятных временных промежутков, все слилось для нее воедино — она увидела, тоже как будто со стороны, что сидит на земле у скамейки, у Сергея за спиной, и из-за его спины смотрит, как тот высокий мужчина бежит в сторону арки, а Сергей медленно, словно никуда не торопясь, поднимает руку и стреляет ему вслед — раз, потом другой — и этот человек падает и катится по асфальту…
Она прижала руку к шее, наткнулась ладонью на что-то острое, взяла это острое пальцами, увидела у себя на ладони большую, вымазанную кровью щепку… Оглянувшись она увидела, что яблоневый ствол, к которому Сергей только что прислонялся головой, белеет содранным куском коры.
Ей казалось, что она делает все это очень медленно.
— Помоги мне! — крикнул Сергей.
Оказывается, он уже не сидел на земле у скамейки, а что-то делал над лежащим на асфальте человеком. Анна тоже вскочила и подбежала к нему.
— Почему кровь? — быстро на нее взглянув и тяжело дыша, спросил Сергей. — У тебя — почему?
Очень длинный черноволосый мужчина лежал лицом вниз на асфальте; Сергей прижимал его спину коленом.
— Просто щепка от дерева отлетела, — ответила Анна. Это было необъяснимо, но она не чувствовала сейчас ничего, похожего на страх. Может, потому что просто не верила, что это происходит наяву? А может, и по другой какой-нибудь причине. — Это щепка, Сережа, не беспокойся.
Она сказала «не беспокойся» таким тоном, словно он спросил, например, есть ли у нее деньги, чтобы купить помаду, или еще о чем-нибудь подобном, спокойном и не слишком существенном.
— Помоги, Анюта, — повторил он. — Ногу ему перетяни чем-нибудь, а то он кровью изойдет. Я его держу, не бойся.
Ей некогда было объяснять, что она совсем не боится. Анна присела на корточки рядом с лежащим — и почему он не кричит, даже не стонет, только корчится, пытаясь выкрутиться из-под Сергеева колена? — и вытащила из кармана плаща длинный шелковый шарф. Рита привезла ей этот шарф из Мадрида, очень правильный, стильный шарфик с орнаментом в духе Пикассо.
— Выше раны, — сказал Сергей. — Как жгутом. И рану чем-нибудь заткни.
Шарфа хватило и на то, чтобы туго перетянуть ногу, и на то, чтобы перевязать рану, из которой текла кровь.
— У тебя телефон с собой? — спросил Сергей. — Звони в «Скорую» и в милицию. И последи, пожалуйста, чтобы никто пистолет не схватил — видишь, вон валяется? Только сама его не трогай.
— Это твой пистолет? — спросила Анна.
— Мой у меня в кармане. Это его. Чертов мачо! Очень ты испугалась, Анюточка? — спросил он.
Взгляд у него был совершенно не испуганный, но очень виноватый.
— Совсем нет, Сережа, — ответила она. — Сейчас позвоню.
Глава 15
— А если бы ты его убил? — с ужасом спросила Анна.
— Ну зачем бы я стал его убивать? — Она не разглядела в полумраке улыбку, но почувствовала, что Сергей улыбнулся. — Похож я на такого же придурка, как он?
— Но ведь ты мог случайно…
— И случайно не мог. Если мне от армии вышла какая-нибудь польза, то главным образом в том, что я научился стрелять. Забыла?
Конечно, она знала, что он хорошо стреляет. И, конечно, помнила, как когда-то он жаловался, что от идиотизма гарнизонной жизни только тем и занимается с удовольствием, что всаживает пули в мишень, как какой-нибудь пушкинский Сильвио, но у того хоть мечта о мести была, а мне-то зачем, совсем я поглупел, Анютка, скоро сам в пистолет превращусь…
— Не думай об этом, — приказал Сергей; наверное, почувствовал, как она вздрогнула. — Посмотри, мы дома, и этого всего уже нет, правда? Вот и не думай.
Этого всего действительно уже не было. Но это кончилось всего какой-нибудь час назад и до сих пор стояло у Анны в глазах и звучало в ушах.
Тревожно крутящиеся «маячки» на милицейской машине и на машине «Скорой», толпа, собравшаяся вокруг них, голоса в этой толпе: «Да я, товарищ капитан, все из окошка как есть разглядела, этот, чурка-то, первый начал стрелять, а наш, Сергей-то Константиныч, только потом, в защиту свою,
