Целую неделю мы прожили так, гуляя в лесу и в дюнах. Поездка на мотороллере за покупками, перевязки, приготовление жратвы, и каждый вечер телик, как у мирных буржуа. Не хватало только шлепанцев и верного пса. Мы делали себе бифштекс по-татарски из свежего мяса с сырым луком, солью и чесноком. Мы ели его каждый день, намазывая на хлеб и запивая молоком. Пьеро разрисовывал комнаты главным образом яйцами и прочими причиндалами. У изголовья кроватей он нарисовал портреты родителей: две огромные рожи, с неодобрением взиравшие на нас. Рот «мамы» напоминал куриный зад, руки скрещены в молитве. Обрюзгший и лысый «папа» выглядел человеком, страдающим болезнью кишечника. Серия стрелок вела изо всех уголков дома в сортир, где была изображена оргия, и непонятно было, кто на ком.
Мы рано ложились спать, и это сердило Пьеро. Он рычал каждый вечер. Но в конце концов засыпал, как младенец, не кончив фразу: «Скажи Жан-Клод, у тебя были срывы с девушками…» И раздавался могучий храп, напоминавший работающую стиральную машину. В конце концов мы разъехались по разным комнатам. Да, это был настоящий отдых! Через несколько дней энергия так и била из нас, но хобот Пьеро по-прежнему отказывался подниматься. Это было самым слабым местом в нашей предолимпийской подготовке. Он не переставал твердить: «Жан-Клод, мне нужна девка». И это звучало как рефрен популярной песни. «Нельзя, — отвечал я. — О нас только начали забывать, а ты хочешь попасться? Кто думает о девке, тот обрекает себя на неприятность. Пора бы понять. Если мы протянем руку обществу, оно нас не выпустит, пока не упечет в тюрьму. Тебе этого хочется? Мне — ничуть».
Но, признаюсь, я тоже все чаще думал о том же. Баба прямо застряла у меня в башке. Особенно по утрам. И я не знал, куда употребить свою энергию.
— Но ведь ты не собираешься угомониться, Жан-Клод, — спрашивал Пьеро, — только для того, чтобы о нас забыли?
Все так. Ясно, что в один прекрасный день нам придется сменить место жительства, уж не говоря о том, что наши финансы начали петь романсы.
— С девкой, я уверен, у меня все получится.
— Конечно. Но с какой?
Разумеется, мы всегда сможем найти чьи-то сиськи. Главное, сделать это, не привлекая внимания.
— Пошли к шлюхам, — предлагал Пьеро. — Можно подцепить какую-нибудь девку на балу. Привезем сюда с завязанными глазами, уложим в комнате Жаклин и займемся ею.
— Не может быть и речи, — отвечал я. — Бог знает, о чем ты болтаешь! Тебя так и тянет в тюрягу! Но там тебя в женское отделение не поместят.
— Тогда что делать?
Чем больше мы раздумывали, тем слабее становилась дисциплина. После ужина вечером мы стали позволять себе, как два пенсионера, прогулку до станции, стараясь только ни с кем не столкнуться.
Однажды, растянувшись в сосновой роще, мы увидели, как проехала клёвая машина. И тут у меня в мозгу что-то сработало.
— Пьеро!
— Ну?
— Я нашел!
— Что ты нашел?
— Выход!
Он перевертывается на спину, как влюбленный, почти прижавшись к моему лицу. Я же начинаю корчиться от смеха.
— Какой выход?
Взяв его голову в руки, отвечаю:
— Мы ищем сиськи, я нашел что надо. Мы ищем бабки? Я нашел бабки.
— У кого?
— У Мари-Анж.
— Парикмахерши?
— Вот именно. Подумай, все дороги ведут к ней. Она тянется к нам своими ручонками. Скучает по нас. Она ждет только нас.
— Почему?
— По трем причинам. Во-первых, чтобы мы ее трахнули. Согласен?
— Согласен.
— Во-вторых, чтобы с ее помощью отобрать деньги у ее хозяина. Согласен?
— Согласен.
— И главное: она нас пострижет.
— Ты спятил!
— Напротив. И под ноль, приятель. Чтобы мы могли ходить куда угодно, не боясь фараонов и их помощников! Мы превратимся в приличных людей. Ясно? Приличных!
И тут Пьеро так и покатился со смеху… Вот был праздник!
Радостные, возвращаемся домой, строя планы на будущее, и вдруг, можете себе представить, видим перед одной прекрасной виллой, где во всех окнах горит свет, премиленький оранжевый «порш» из Германии. Подходим. Ключи не вынуты. Подходим еще ближе: немец вместе с девкой в доме.
— Сорок миллионов, — говорит она. — Очень выгодное дельце.
— Я купит дом, если ты оставаться в нем со мной.
Та хохочет. Фриц хватает ее в объятия. Как деловая женщина, девица позволяет себя раздеть. Она продолжала хохотать и после того, как он завалил ее на диван.
Как бы вы поступили на нашем месте?
Мы вернулись к «поршу», отжали ручной тормоз и откатили машину в аллею, спускающуюся к морю. По мелкому песку, покрывавшему асфальт, она двигалась почти бесшумно. А затем, разогнав, вскочили в нее.
— Теперь им ни до кого на свете! Очухаются только завтра утром, — говорю.
И мягко выжимаю сцепление.
XI
Не знаю, приходилось ли вам держать руль «порша» 911-й модели. Быть может, вы сторонник скорости до 110 км/час, маниакально осторожны, кланяетесь каждому знаку «стоп», обожаете желтую линию, приветствуете полицейских-мотоциклистов? Может быть, вы профессиональный ябедник, записывающий номера машин, чтобы сообщить в газету, фараон — любитель большой скорости, которая все равно вам не по зубам? Допускаю, что вы также принадлежите к числу любителей семейного отдыха, привязаны к здоровенному заду своей жены, к бельгийскому фургончику, решаясь на обгон, когда уже поздно. Не сбрасывая ноги с газа, проклиная мотор, который якобы не слушается, вы все равно держите 93 — 94 — 95 км/час, стараясь добраться на перегруженной, набитой засранцами и собакой машине до места назначения. Не исключено, что тащите с собой заржавевший после двенадцатого взноса велосипед с радиальным каркасом и пневматическими шинами, который взяли в кредит, потому что, как вам объяснили, он годится для состязаний в Мане… Ну что за олухи! И нечего сгибаться над рулем велосипеда, как делает Пулидор на своей машине! Вы стали неудачниками еще в яйцеклетке, и, несмотря на пижонскую каскетку, сколько бы ни ругались, ни плевались, как бульдог, все равно останетесь позади. Так что поторопитесь пропустить машину с переливчатым клаксоном, все равно яйца мешают вам жать на педали!
Мы материмся в ваших же интересах, несчастные деревенщины, пользующиеся оплаченным отпуском! Чтобы раскрыть вам глаза! В конце концов, мы вас любим, слово даю! У нас сердце разрывается,
