взять это на себя.
Я беру губку и начинаю решительно тереть ей лицо под холодной водой. Она пробовала воспротивиться, но я крепко держал ее шею. Я чистил ее. Я снимал килограммы напластований. На дне раковины собрались всевозможные краски?! Мне казалось, я чищу палитру. И постепенно стал вырисовываться подлинник.
— Почему ты хочешь видеть меня такой? — стонет она.
Когда осталась только кожа, морщины да темные круги вокруг глаз, я закрыл воду и стал осторожно вытирать ей лицо, как хрупкой античной статуе.
— Каприз, — отвечаю. — Можешь ничего не говорить. Я твой лучший клиент… Если нам никогда больше не удастся увидеться, я хочу тебя запомнить вот такой, твои настоящие глаза, твою настоящую кожу.
Пьеро и я сели пить кофе. Мама не знала, чем только нам угодить. Она предлагала выпивку, жратву. Но мы от всего отказались — от омлета, пирожков, какао, горячей ванны, куска сыра. Тогда она села рядом с нами и налила себе рюмочку сухого Казанис. Мы смотрели, как она пьет. А когда рюмка оказалась пустой, мы все трое переглянулись, не сказав ни слова, словно только что умер отец.
У мамы слипались глаза.
— Иди спать, — сказал я.
Она отказывалась, раз я тут… Я настаивал. В конце концов я встал и проводил ее под руку до кровати. И заставил лечь. Целую ее в лоб. Она берет мои руки.
— Что вы собираетесь делать?
— Обождем восхода солнца. Уйдем, когда рассветет.
— Разбудишь меня в пять часов?
— Если хочешь.
— Тогда я не заведу будильник.
Она подбирает старый будильник и нажимает кнопку «стоп».
— Ты ничего не замечаешь? — спрашиваю.
— Нет. А что?
— Что у меня нет волос.
— Каких волос?
— Я их срезал.
— Действительно.
— Разве не заметно?
— Нет.
— Я не изменился?
— Нет. Да. Не знаю…
— Дело дрянь!
Скверная была новость.
— Я принесу тебе завтрак в постель, — говорю.
Она уже спала. Я натянул на ее плечи одеяло и вернулся к столу, где сидел Пьеро. Мы подсчитали деньги. Наш брадобрей оставил нам «лимон» и всякую мелочь. Да еще пятьсот тысяч Мари-Анж. Немало для таких молодых ребят, как мы.
Я сунул пачку в сто тысяч под подушку матери, сделав отличный рождественский подарок, и мы смылись, не разбудив ее, стараясь не привлекать внимания, чтобы какие-нибудь негодяи не обчистили нас. Не следует прогуливаться с большими деньгами в таком районе, как этот.
— Поехали к Карно, — предлагаю. — Купим у него какую-нибудь тачку.
«А теперь — хватит делать глупости», — думал я. С заблудшими в ночной темени забулдыгами, с меланхоликами, задремавшими на материнской груди, покончено. Такое времяпрепровождение очень опасно. Дрожь пронимает, когда думаешь, что сидишь и попиваешь кофе в домашней обстановке, пока фараоны делают все, чтобы обнаружить тебя по приметам. Может быть, повесить на стене стрелки с указанием, где наше гнездышко?.. Пора было нажать на сигнал тревоги. Заниматься пустяками можно всегда, важно только вовремя взять себя в руки.
XIV
Спустя несколько дней произошло много всяких событий.
Мое серое вещество снова потребовалось в полной мере. Нельзя же внезапно стать идиотом!
Кроме того, нас почтила своим вниманием пресса. Все обернулось статьей под названием «Месть подонков». Там писалось, что новому нападению подвергся несчастный парикмахер, которого, видимо, хотят погубить. Бедняга решительно ничего не мог понять. Сначала у него похитили машину, потом избили, а спустя две недели те же негодяи явились ночью в салон и учинили там погром. Его ограбили, побили, хотят разорить! Более того: была изнасилована его лучшая служащая! Пострадавший брадобрей еще не получил ордена Почетного Легиона, но это был вопрос дней. На него должны были распространить закон о помощи пострадавшим при стихийном бедствии. Наши портреты теперь занимали целую страницу. Мы стали настоящими маленькими народными героями, которых давно разыскивают. Подруга же Мари-Анж оказалась на высоте. Она не проболталась, что остригла нас. Для всех стражей порядка мы были по- прежнему волосатиками, грязнулями, которых совсем не трудно обнаружить. Были проведены облавы среди хиппи. Все это существенно подняло наше настроение.
Даже Карно не сразу узнал нас. А ведь мы столько лет были знакомы! Понадобилось целых пять минут, прежде чем он разобрался, кто мы такие.
Из всего этого я сделал следующие два заключения: во-первых, никогда не следует доверять реакции матери, которая распознает свое чадо даже в темноте или с завязанными глазами. Таков уж феномен пуповины, она получает сигналы. Во-вторых, если такой старый волк, как Карно, всегда опасающийся засады, не узнал нас, значит, это не удастся полуслепым фараонам. Волосатики и подонки сгинули! Мы стали такими же нормальными людьми, как все. Надо уметь пользоваться оружием врага.
Поэтому мы могли расслабиться. Что мы себе и позволили в течение целой недели.
Мы здорово расслабились. Освободили от напряга мускулы и нервную систему. Ни один сустав у нас не скрипел, складки на одежде были в идеальном состоянии. В деньгах мы не нуждались. Мы были красивы, нам было хорошо. Мы мурлыкали. На нас приятно было смотреть. Мы так и лучились, никто бы нас не узнал, мы помолодели на десять лет. Я сам себе не верил, что рядом со мной на мягком сиденье развалился Пьеро. Я пребывал в шоке, когда разглядывал себя в зеркальце машины.
Теперь мы выглядели двумя вполне приличными молодыми людьми, которые со всеми мерами предосторожности катили на почти новой машине, не превышая 110 км/час. К тому же это была машина марки «диана-6». Мы строго выполняли все правила движения, правила вежливости и вообще все прочие правила.
Мы стали людьми, которых можно было звать в гости.
Мы тормозили, чтобы пропустить вдову или сиротку, мы тормозили всякий раз, чтобы пропустить несчастного слепого.
Нас ставили в пример. С нами сравнивали. Женщины завидовали нашим матерям, у которых такие воспитанные мальчики. Их собственные волосатые и прыщавые сынки с ходу подвергались суровому разносу.
Мы бессовестно подлизывались. Улыбались маленьким детям, доказывали мамашам, что их младенцы похожи на них.
Невероятно приятно было разыгрывать из себя хоть какое-то время обыкновенных буржуа… Можете себе представить, какой это приносило результат! Мы словно впервые увидели солнце, голубое небо и облака… Мы покачивались, как новорожденные, решившие сразу встать на ноги, чтобы поскорее вылезти
