Авдеев.
Андрей поднялся ему навстречу.
— Что нового? Скоро будет погребение?
Авдеев теперь сделал ставку на сенсационное погребение первых императоров. Ему нужна была слава — он должен был написать несколько статей во французские и английские журналы, а может быть, и монографию: «Как я нашел гробницы императоров Трапезунда». Успенский ее не нашел, а он нашел — «русский Шлиман» — будут его называть журналисты. И Авдееву хотелось, чтобы его так называли.
Но пока гора породы, перемешанной с камнями, росла на площади перед башней, а гробниц не было. Может быть, их уничтожили турки еще пятьсот лет назад?
При виде профессора землекопы начали сильнее махать ломами, солдаты встали в углах башни и принялись строго смотреть перед собой.
Профессор изнемогал от жары. Он уселся на плиту в тени, под стеной. Андрей велел старшему землекопу напоить профессора. Тот зачерпнул воды из бочонка, который привозили каждое утро от родника. Вода согрелась, но Авдеев пил ее жадно, давая струйке стекать по бороде и по волосатой черной груди.
— Моя интуиция подсказывает, — сказал он, напившись, — что мы находимся на пороге значительного исторического открытия. Не сегодня — завтра.
Иван Иванович незаметно пожал плечами.
— Когда найдете первую гробницу, — сказал профессор, — тут же вызывайте Карася, хоть из-под земли.
Авдеев собрался было встать и отправиться дальше руководить раскопками в иных местах, но, поднявшись, схватился за грудь, побледнел и другой рукой стал шарить за спиной, чтобы снова сесть на камень.
— Что с вами? — шагнул к нему Андрей.
— Ничего, ничего, сердце… мое старое больное сердце, которое не хочет работать — ну как все вокруг — не хотят работать и все тут, — профессор криво усмехнулся. Он уселся на камень и откинулся, чтобы опереться спиной о стену.
— Давайте я помогу вам дойти до машины, — сказал Андрей.
— Нет, не стоит, меня не стоит сейчас двигать — по этой жаре каждый шаг для меня может оказаться последним. И как назло Ольга занемогла…
— У нее лекарство? — спросил крестьянский сын.
— Вот именно — сердечные капли, мое спасение.
— Я съезжу, — сказал Андрей.
— Будьте любезны, и как можно скорей. Мне не хочется умереть в такой неэстетичной позе.
Профессор храбрился, старался шутить, и Андрею стало его жалко.
Он выбежал на раскаленную площадь, дозвался шофера, который укрылся в тени на той стороне площади, и через пять минут был в «Галате».
— Госпожа Авдеева у себя? — крикнул он на бегу.
Портье, размягченный жарой до желеобразного состояния, попытался шевельнуть языком — но Андрей уже видел, что ключа на месте нет — значит, княгиня Ольга дома.
Город был поражен зноем, убит им, растоплен — и единственным человеком, передвигавшимся быстро, оказался Андрей. Вот это несоответствие двух скоростей существования и чуть не послужило причиной трагедии.
Андрей спешил спасти профессора, поэтому он не успевал подумать о деталях собственного поведения. Остальные люди были размягчены и потому не успевали отреагировать на слова и поступки Андрея. Так случилось и у дверей Ольги Трифоновны — у них с профессором были соседние апартаменты.
Андрей коротко и громко постучал — он спешил спасти профессора.
Никто ему не ответил. Он постучал еще раз — так же пулеметно — в ответ прозвучало какое-то мычание, и Андрей принял его за разрешение войти. Он толкнул дверь, она не поддалась — Андрей толкнул ее сильнее, совершенно не рассчитав своих сил — и сорвал крючок, на котором держалась дверь. Дверь распахнулась, Андрей вбежал в апартаменты и пробежал несколько шагов по инерции, прежде чем сообразил, что он не видит ничего вокруг — жалюзи были опущены, шторы сдвинуты и потому в комнате было полутемно и вроде бы даже чуть прохладнее, чем снаружи.
Стараясь разглядеть, куда попал, Андрей оглядел большую, заставленную мебелью комнату, и взор его упал на преувеличенно широкую кровать под розовым балдахином. На кровати лежало невероятное существо — у него было несколько ног, много рук, но отсутствовало лицо. И лишь проморгавшись, Андрей сообразил, что на ложе находятся любовники, замершие в страстной позе, так что пятки задранных полных ног Ольги Трифоновны находятся на уровне груди Андрея. Перепуганные стуком в дверь и грохотом появления Андрея, любовники замерли, вернее окаменели… Андрей сам растерялся настолько, что стал вести себя как человек, нарушивший всего-навсего мирное чаепитие.
— Простите за беспокойство, мне только надо взять капли для профессора. Ему дурно с сердцем. Я возьму и уйду, не беспокойтесь, я на минутку.
Ответом была тягучая пауза, в ходе которой Андрей смог, хоть и не хотел того, разглядеть ягодицы ветеринара и впившиеся в эти ягодицы сильные пальцы профессорши.
— Да скажи ты ему в конце концов! — глухо отозвался наконец голос Метелкина. — Пускай возьмет!
— На столике, на столике у зеркала, — также приглушенно сказала Ольга Трифоновна, и ее пятки начали медленно опускаться к простыне, а пальцы оторвались от ягодиц.
— Вы отдыхайте, отдыхайте, — сказал Андрей, потому что молчать было совсем уж неприлично, — я не хотел вас отрывать.
— Какое уж отдыхайте, — зло сказал окончательно опомнившийся Метелкин, слезая с профессорши, которая сразу отвернулась на бок, подальше от Андрея, натянула на голову простыню.
Андрей подошел к столику, там стояло несколько пузырьков.
— Простите еще раз, — сказал он, — а какой пузырек?
Ответа не было, и Метелкину пришлось вмешаться:
— Ольга, тебя же спрашивают — какой пузырек?
— Зеленый, — прозвучало чуть слышно, и плечи княгини Ольги начали дергаться — она рыдала.
— Берите и уходите, — строго сказал Метелкин. — Что за манера у вас, Берестов, всегда оказываться в ненужном месте и в ненужное время?
Андрей не смог разобрать, какой пузырек зеленее прочих, и потому сгреб все и начал рассовывать по карманам.
Совершенно обнаженный Метелкин подошел к Андрею.
— Юноша, — сказал он, — я надеюсь на вашу порядочность.
— Простите, — сказал Андрей, — я спешу, профессору плохо.
Он ушел, громко хлопнув дверью и этим показывая свое неодобрение, хотя, впрочем, ему было уже смешно — история была достойна того, чтобы рассказать ее знакомым, но делать этого нельзя. А жалко. Жалко бывает, что ты взял на себя функцию порядочного человека и всю жизнь приходится соображать — чего можно, а чего нельзя порядочному человеку.
Когда он вернулся в башню и стал вытаскивать из карманов пузырьки, оказалось, что один из них пролился — он удушающе пахнул, но, к счастью, это оказался не самый нужный из пузырьков.
Профессор сидел на краю плиты из белого мрамора. Его зоркий взор тут же заметил лишние флаконы.
— Что случилось с Ольгой Трифоновной?! — вскричал он.
— Ничего особенного, — сказал Андрей. — С ней все в порядке.
— Тогда объясните, какого черта вы собрали все лекарства из моего номера, включая средство от мозолей, и притащили сюда?
— Простите, профессор, — Андрей старался изобразить из себя не очень умного, но преданного
