перехватить ручку другой рукой. — В нем вся моя жизнь. Это сокровище… Андрей! Наука… нам этого… не простит.
Чемодан потянул Ивана к себе, и тот вынужден был окунуться, следуя за чемоданом, — и это движение было комическим со стороны, но наверняка ужасным для Ивана Ивановича — так и не выпуская чемодана, он последовал за ним в глубину, спасательный круг встал на ребро и на поверхности в его кольце оказались лишь ноги крестьянского сына и его длинные полосатые трусы.
Андрей в два гребка оказался рядом и, обхватив крестьянского сына руками за пояс, дернул его на себя — сопротивление чужого тела было велико — Андрей почувствовал, что вот-вот надорвется — но все же хоть и с неохотой, море выпустило голову Ивана — глаза выпучены, рот раскрыт, лицо перекошено мучительной гримасой — он жадно дышал — все-таки удержался, не нахватался воды! И главное, пальцы его были судорожно сплетены вокруг ручки чемодана.
Андрей, чувствуя, что инерция движения закидывает Ивана назад и сейчас он снова уйдет в воду, только затылком вперед — поддержал его, стараясь свободной рукой освободить чемодан из его пальцев, но Иван зарычал — хотя только что был почти в беспамятстве — и стал рваться из рук Андрея. Андрей понял, что в помраченном сознании Ивана осталась лишь одна цель — спасти чемодан.
— Ну и черт с тобой! — закричал Андрей. — Так ты сам погибнешь и еще меня утянешь.
— Я поделюсь, ты поймешь, — хрипло закричал Иван, — это нельзя погубить — это важнее для нас… это важнее, чем Шлиман — клянусь — это будет наша с тобой общая находка.
Андрей отлично понимал, что в чемодане лежит груз опиума, стоящий немало тысяч рублей — светлое будущее, каким оно представляется корыстолюбивому мозгу Ивана Ивановича.
Иван плакал — странно было видеть и угадывать слезы на мокром от морской воды лице.
— Андрей, я тебя умоляю… я назову сына твоим именем!
Почему именно это обещание должно было растрогать Андрея, неясно, но Иван оставил его напоследок как тяжелую артиллерию.
Во время обмена репликами Андрею все время приходилось поддерживать и чемодан, и его владельца. Он устал и начал крутить головой в надежде увидеть какую-нибудь доску или бревно, чтобы можно было положить на него чемодан. В рассказах о кораблекрушениях по соседству с терпящим бедствие героем всегда оказывается доска или бревно — но ничего подобного Андрею не попалось — впрочем, много ли бревен и досок на палубе военного транспорта?
Так что Андрею, чтобы не слышать более стенаний крестьянского сына, пришлось плыть рядом с ним, поддерживая проклятый чемодан и подгребая одной рукой.
Плыть таким образом было нелегко, и Андрей уже готов был плюнуть на все и отправить чемодан на дно, как увидел, что на них надвигается нос шлюпки, — это была шлюпка с миноносца, в которой было уже немало спасенных, — к счастью, вода была такой теплой, что те, кто не погиб с пароходом, имели все шансы дождаться помощи. Матросы сначала отказывались взять на борт переполненной шлюпки чемодан, но Иван Иванович кусался, вырывался из их рук, предпочитая сгинуть в пучине вместе с чемоданом. Пришлось вступиться Андрею, он сказал мичману, который командовал шлюпкой, что в чемодане важные научные материалы. Лейтенант смилостивился. Чемодан был спасен.
Когда шлюпка подошла к миноносцу и надо было подниматься на его, такой низкий после борта транспорта борт, Ивана Ивановича оставили силы — он лежал на дне шлюпки, прижимая к себе чемодан. Андрею пришлось вместе с чертыхающимся матросом втаскивать Ивана и чемодан на палубу, где Иван отказался опускаться в кубрик, потому что боялся утонуть, когда и миноносец утонет.
Андрей потерял интерес к свихнувшемуся археологу и пошел по узкому и такому тесному миноносцу, заглядывая в лица тех, кого подняли на борт, — почему-то ему так хотелось найти девушку, прыгнувшую с верхней палубы в море и подавшую Андрею пример, — он был уверен, что узнает ее. Спасенные женщины — большей частью сестры милосердия, были закутаны в простыни и одеяла — их звали внутрь; но почти никто не согласился. Как и Иван Иванович, они более всего сейчас боялись закрытого пространства.
Андрей взглянул туда, где потонул «Измаил». Там было совсем тихо и спокойно — только одна из шлюпок медленно пересекала это пространство, на котором виднелись плавающие предметы, но не было более видно человеческих голов.
Андрей представил себе, что обтекаемое акулье тело «Измаила» уже достигло дна, подняло тучу ила и осторожно и важно устроилось на вечную постель в мертвой, без живых существ, глубине Черного моря. Там, внутри корабля, еще не все погибли — в некоторые помещения вода не проникла — переборки и двери удерживают пузыри воздуха. И там, в кромешной тьме — не понимая еще, что никто никогда не придет к ним на помощь, ползут к дверям раненые, разматывая по полу бинты, и зовут сестер или доктора — и есть среди них сестры, которые не побежали наверх со здоровыми, а остались с немощными, потому что в том был их христианский долг. Они не думают о смерти, только о долге — и сейчас, в последние минуты, пока не хлынула, не прорвалась холодная вода, сестра милосердия шарит руками в темноте, отыскивая стонущих и зовущих ее страдальцев и стараясь тихим голосом утешить их, обещая помощь и спасение, а может, и сама веря в то, что помощь придет… И радостно откликаются раненые на стук в переборку — стук снаружи! И не знают, что стучат такие же, как они, жильцы еще одной обреченной планеты — еще одного пузырька воздуха.
С палубы миноносца Андрею было видно, как из глубины моря вырывался воздушный пузырь, взболтнув спокойную воду и разбегаясь по морю концентрическими кругами.
На борту миноносца было тихо — а может быть, Андрей, занятый наблюдениями и погруженный в мысли, ничего не слышал. Но его вывел из задумчивости шум машин миноносца, слышный на маленьком корабле куда явственнее, чем на транспорте, и даже передающийся трепетом железной палубы под ногами. Миноносец начал делать широкую эволюцию, как бы совершая печальный круг почета над местом гибели «Измаила», затем он постепенно разогнался — и вот уже перед его носом появился белый бурун, «Фидониси» взял курс на Батум.
На месте гибели транспорта миноносец был не одинок — сюда уже подтянулись рыбачьи шаланды и яхты, подоспели два буксира из порта, а чуть далее дрейфовала канонерская лодка «Воитель». При виде уходящего к порту миноносца прочие суда тоже начали поворачивать к берегу, за исключением небольших шаланд, хозяева которых занялись мародерством — или, если сказать лояльнее, — очисткой моря от предметов, выброшенных водой из «Измаила».
Андрей, убедившись, что больше на поверхности воды не осталось ни одного живого человека, повернулся к палубе. Прижимаясь к надстройкам, сидели и стояли люди. Андрей увидел Ивана Ивановича, сидящего на корточках, прижимая к груди бесценный чемодан, — он встретил взгляд Андрея и виновато улыбнулся, но Андрей не ответил на улыбку. Он не смог бы объяснить ему, что винит его в исчезновении той сестры милосердия — будто бы Андрей успел отыскать ее и спасти, если бы не этот проклятый и никому не нужный чемодан.
— Андрей, — позвал его Иван.
Андрей вынужден был подойти ближе.
— Присядь, — попросил Иван.
Андрей присел на корточки рядом с крестьянским сыном.
Сейчас все в нем раздражало — даже то, что ранее нравилось — былинная внешность, голубизна доверчивых очей и соломенные волосы — теперь потемневшие и прижатые к узкому черепу.
— Ты только не думай, что я завтра забуду, — сказал Иван. — Ведь ты бы мог уплыть — кто бы об этом узнал? Мог бы и утопить меня, — опять возникла робкая улыбка, — я же плавать почти не умею. А ты помогал. На берегу будем, я тебе покажу, ради чего ты жизнью рисковал. Это теперь наше общее, — Андрею послышались заглавные буквы во всех этих словах.
— Ладно, не надо, — сказал Андрей. Зачем обижать человека, который искренне к тебе расположен?
— Ты меня презираешь, да? Но ты не прав в этом, совершенно не прав. Я бы всю контрабанду потопил собственными руками — но есть вещи святые.
