— Что с возу упало — слыхал такое? — осклабился матрос.
Андрей навсегда запомнил его улыбку и золотые коронки во весь сверкающий рот, лица не запомнил — а запомнил улыбку.
— Пошел, пошел, чего разговорился! — Андрея толкнули в спину дулом карабина, и он, чтобы не потерять равновесия, вынужден был пойти вперед. Он оглядывался — теперь уже не из-за портсигара, а чтобы увидеть Лидочку, потому что вдруг понял, что, потеряв портсигар, стал самым обыкновенным человеком, которого могут убить и вернее всего скоро убьют, и он больше никогда не увидит Лидочку.
На площади перед вокзалом, заранее подогнанная туда, стояла длинная черная тюремная фура. Арестованных быстро, с криками, чтобы не задерживались, толкая и ругаясь, погнали через площадь.
Лидочка бежала за арестантами.
Андрей помахал ей и крикнул:
— Не бойся! Я вернусь!
В тюремной фуре было тесно — туда набилось человек двадцать.
Стояли, держась друг за друга и за стены. В фуре пахло блевотиной и мочой. Было душно.
Фура дернулась и нехотя покатилась по мостовой. Внутри было темно и люди молчали, они старались сохранить равновесие.
Путешествие было недолгим, но Андрей очень устал.
Потом фура остановилась, задняя дверь раскрылась. Андрей сразу догадался, что они находятся в тюремном дворе.
Снаружи стояло несколько матросов и тюремные стражники в серых, плохо сшитых мундирах.
— Руки назад! Выходи по одному! — закричал матрос. Матросы и тюремные надзиратели, не скрывавшие недовольства прибытием арестованных, выстроились в два ряда, пропуская задержанных. В стороне какой-то чин, видно начальник тюрьмы, собачился с молодым телеграфистом в шинели. Он отказывался принять заключенных, а человек в шинели угрожал ему именем революции.
В ожидании конца спора заключенные остановились, стараясь не дотрагиваться друг до друга, как будто каждый подозревал соседа в заразной болезни и надеялся, что начальник тюрьмы окажется победителем, а матросы будут вынуждены отпустить их по домам. Но человек в студенческой шинели нашел неотразимый аргумент, который подействовал даже на привыкшего ко всему начальника тюрьмы:
— Тогда мы их прямо тут расстреляем!
— Почему?
— Не вести же их назад?
Этот революционер и подчиненные ему матросы были настолько серьезны, что начальник тюрьмы махнул рукой и велел старшему надзирателю:
— Принимай партию.
Андрея провели в низкое, с серыми захватанными стенами и решетками на окне помещение, где за столом сидел писарь крысиного облика, а посреди комнаты стояли три надзирателя, которым было скучно и которые спешили оформить новую партию заключенных. Они быстро и равнодушно обыскивали людей. Когда очередь дошла до Андрея, надзиратель провел руками по бокам, по бедрам и между ног, вытащил из карманов все мелочи, высыпал их на стол и, не найдя ничего подозрительного, ссыпал в мешочек.
— Когда будете покидать тюрьму, — сказал писарь крысиного вида, — получите назад все по описи. Если что, то отдадим родственникам. Так что не волнуйтесь.
— Я не волнуюсь, — сказал Андрей.
И успокоился. Он понял, что если бы пришел сюда с портсигаром, его бы все равно отобрали.
Камера, в которой очутился Андрей, была переполнена. Судя по нарам в два этажа, она предназначалась для восьми заключенных, а в нее набили человек двадцать или более того. Многие остались на полу, особенно вновь прибывшие.
День за окном был тусклый, в камеру попадало совсем мало света. Прошло несколько минут, прежде чем глаза Андрея настолько привыкли к полутьме, что он смог отыскать себе место у стены, рядом с грустным лохматым человеком, который сидел на корточках, прижавшись спиной к стене, и, казалось, дремал.
— И где вас взяли? — спросил сосед, не раскрывая глаз.
— На вокзале, — сказал Андрей.
— И сейчас вы скажете, что совершенно случайно.
— Случайно, — сказал Андрей.
— Я так и думал.
Лицо лохматого человека казалось надменным — нижняя губа презрительно оттопырена. Разговаривая с Андреем, он смотрел мимо него.
— Офицер? — спросил лохматый.
— Нет, я студент. Мы с женой приехали из Батума и пошли на вокзал за билетами.
— Ой, только не говорите мне, что вы студент!
Андрей не стал отвечать — в конце концов он никому не навязывался в собеседники.
Андрей почувствовал голод и удивился себе. Вот ты сидишь в тюрьме и ждешь разрешения своей судьбы — а так как ею правят сейчас чужие люди, они могут решить, что тебе больше не следует жить на свете. И они выведут тебя к кирпичной стене, уже забрызганной кровью других людей, таких же, как ты, случайных и ни в чем не повинных.
— А вы не правы, — сказал лохматый человек. — Категорически не согласен с вами. Невиноватых не бывает. Особенно когда в России революция. Революция должна карать, и если вы покажетесь невиноватым, то она в вашем лице накажет вашего отца или деда, которые были угнетателями народа.
— Я не угнетал, — сказал Андрей.
— Мне и это все равно, — сказал лохматый. — Индивидуально мне вас жалко. Но исторически я оправдываю вашу смерть.
— А вы большевик?
— Не сходите с ума! Неужели я похож на Гавена и компанию? Будем считать, что я — случайный обыватель, схваченный, как и вы, потоком времени и насилия.
— Потоком времени? — Андрей насторожился, уловив в этих словах возможный намек на обстоятельства, известные лишь ему.
— Назовите иначе, — не стал настаивать лохматый человек. — Назовите наш век шабашем, назовите, если хотите, прологом к светлому будущему.
— А вам самому как кажется?
Лохматый не ответил, он резко обернулся, потому что со скрипом отворилась дверь. В дверях стоял надзиратель. За его спиной виден был еще один.
— Зачем спешить? — спросил лохматый. — Гильотина ждет на рассвете.
— Обед! — объявил надзиратель. — А ну, давай от дверей!
Из лохматого словно выпустили воздух. Он сполз по стене и лежал, подогнув ноги, словно чудом избегнул гибели.
— У меня живое воображение, — сказал он. — При всем моем равнодушии к смерти, которая мне, кстати, не грозит! — последовал острый взгляд, словно лохматый проверял, поверили ль ему. — При всем моем стоицизме я не могу не воображать. И знаете, что я вижу? Мрачный зал в тюрьме Консьержери, аристократы, красавицы света, герцоги, архиепископы, генералы, матери семейств — все смотрят на якобинского капрала со списком в руке. Сейчас его губы назовут твое имя…
Заключенные по очереди подходили к двери и принимали от надзирателя миску с супом и ложку. Второй надзиратель внимательно следил, чтобы миски и ложки были возвращены по счету. Андрей и лохматый тоже получили свою порцию. Пожилой усач с отвислым лицом, в морском офицерском кителе без погон, посторонился, освободив край нар, чтобы им было где поесть.
Похлебка была горячая, больше ничего хорошего о ней нельзя было сказать. Но Андрей не чувствовал вкуса. Горячее — было приятно. А вкуса не было.
Лохматый, видя, что Андрей отвернулся от него, обратился к усачу, который уступил им место на койке:
