Пиранья. Алмазный спецназ

эту информацию можно двумя путями. Первый — ты все равно выложишь требуемое, но с величайшей неохотой, и оттого к концу... интервью превратишься в ошметки. В прямом смысле. Второй — ты сам, не ерепенясь, распустишь язычок, а значит, останешься цел, невредим и даже какой-то процентик с этого дела получишь.

— Ушам своим не верю, — сказал Мазур. — Ты настолько благороден, что отпустишь меня на все четыре стороны? И даже процентик отслюнишь? И отомстить не попытаешься? Я что, должен этому верить?

— Должен. Потому что это бизнес чистейшей воды. Напортил ты мне крепко, настолько, что я, признаюсь, с трудом удерживаюсь, чтобы не вломить тебе как следует. Но это, повторяю, бизнес. Если я на тебе заработаю достаточно, чтобы компенсировать убытки, упущенную выгоду — черт с тобой, живи. Даже — с процентиком. Что скажешь?

— А что тут сказать? — пожал Мазур плечами. — Ну не нравитесь вы мне. Не нравятся мне ни ваша розовая кофточка, ни ваши сиськи. А если серьезно, Стробач, откуда мне знать, что ты в серьезной игре? Может, ты тут вовсе и ни при чем? Я имею в виду, не имеешь отношения ни к последним покушениям на президента Кавулу, ни к ракетам на «Орионе»? Краем уха что-то прослышал и под этим соусом хочешь срубить денежек по-дурному?

— Ах, во-от оно что, — процедил Стробач, криво, неприятно усмехаясь. — Тебе полной ясности хочется? Ну, изволь. Для милого дружка — и сережку из ушка...

Он достал из кармана небольшой прозрачный пакетик с чем-то белым и сыпучим, похожим на обыкновенную соль, раскрыл, запустил туда два пальца и без малейшей брезгливости, с недрогнувшим лицом извлек содержимое. Покачал отрезанным ухом перед лицом Мазура. Осведомился:

— Знакомо?

Серьгу Мазур узнал моментально — массивную, серебряную, крест на полумесяце, если верить Егору, настоящую казачью, старинную. Вот, значит, как... Кое-что проясняется...

Он остался спокоен — видывал в жизни вещи и пострашнее отрезанного уха (тем более принадлежавшего совершенно чужому человеку, ни свату, ни брату, ни сослуживцу). Просто-напросто голова работала в режиме «максимум». Нужно было искать выход.

— К превеликому сожалению, мы до этого козла добрались слишком поздно, — сказал Стробач. — Но зато уж не церемонились, сам понимаешь. На корабль ты успел... Но вот смыться уже не вышло.

— А как вы узнали, кстати, где я? — небрежно спросил Мазур. — Или тоже секрет?

— Да какой там секрет, Степаныч, — усмехнулся Стробач. — Мы теперь с тобой одной веревочкой повязаны, можно и откровенно. Если договоримся, никому не проболтаешься. Не договоримся — тем более. Этот шакаленок послал за тобой свою шестерку. Очень он опасался, что ты его как-то обманешь, кинешь, а ему ж хотелось хорошие денежки загрести. Между прочим, его и в самом деле кинули — его подполковничек, своего оператора притащил, хитрован, наплевав на договоренности. Но это уже не наше дело... В общем, он за тобой послал хвоста. При здешнем курортном многолюдстве дело нехитрое и беспроигрышное, тут любой Штирлиц проглядит слежку... Но опоздали мы с ним, опоздали, — повторил он с нешуточным сожалением. — Успел ты, гад, напакостить... Ну что же, платить придется.

— Ну что, уважаемый, — глядя мимо него, обратился Мазур непосредственно к капитану, — понятно теперь, во что впутались? Эти приятные люди, если вы до сих пор не поняли, готовили покушение на президента соседней державы... к чему и вы оказались пристегнуты ненароком.

Он видел по лицу бравого служителя закона, что тому очень и очень невесело. Извечная беда продажных винтиков государственного механизма: никогда не знаешь заранее, беря денежки, во что именно со своими благодетелями вляпаешься... Но старается держаться молодцом, обормот...

Капитан — определенно собрав всю силу воли в кулак — ответил сухо:

— Представления не имею, о чем вы. Ни в каком покушении я не участвовал... и эти господа; тоже. Подобные обвинения нужно доказывать на следствии и в суде, а у вас... — он вдруг улыбнулся Мазуру почти спокойно: — А у вас, мне почему-то представляется, крайне мало шансов добраться до следователей и судей...

— Это вы верно подметили, — сказал Мазур рассеянно. — Ну что же, самообладание у вас есть, хвалю... И все же вы сами понимаете, что прочно пристегнуты к этому делу, не зря же этот тип, — он кивнул на Стробача, — ничего не имеет против того, чтобы мы и дальше вели разговор по-английски. Чтобы вы лучше представляли, во что влипли, и у вас не появилось бы дурацкого желания соскочить... Ага, он снова, я так понимаю, грозится всех раскатать и вывести на чистую воду...

И кивнул в сторону телевизора — там на экране вновь возник бравый подполковник, энергично тараторивший что-то в камеру и в такт выкрикам грозивший кулаком неизвестному супостату. Лицо капитана заметно омрачилось (Мазур явно попал в точку, тут и понимать не надо, мимики достаточно), но он держался. Двигаясь почти непринужденно, прошелся по комнате, задергивая шторы на обоих окнах, — ну да, не хотел, чтобы до непосвященных подчиненных долетело хоть словечко, да и увидеть могли нечто неподобающее. «Будем работать, — подумал Мазур почти весело. — Ох, придется. Не сдаваться же?»

Какое-то время стояла тишина. Время от времени Анка ворочалась, что-то неразборчиво мычала, меняла позу — одним словом, старательно изображала в дым пьяную поблядушку, прихваченную для второстепенных дел. Если у Егора сложилось такое убеждение — а оно наверняка сложилось — то он его Стробачу передал, а как же иначе, тот временами сторожко косится на постель, но что-то в его поведении подсказывает: наживку он заглотал и Анку считает неопасной... Так, что у нас в активе? Стробач — неплохой профессионал диверсий и деликатных акций, старательно выученный рухнувшей в небытие империей... и не более того! Всегда ходил в исполнителях, до серьезной командирской роли подняться не успел, потому что империя обрушилась. Подался на вольные хлеба, здесь, сейчас, у своих — безусловный атаман... но сути-то это не меняет. По прежнейсвоей жизни он не командир, не стратег, не планировщик. Вот и двинем Ахиллеса по его беззащитной пяточке...

Мазур поднял голову, улыбнулся Стробачу открыто, безмятежно, можно сказать, беззаботно:

— Знаешь, в чем твоя беда, Тимош? (Он по-прежнему говорил по- английски, чтобы и продажного капитана охватить игрой). Да в том, что ты, как был мелкой сошкой, так и остался.

— Это оскорбление или как? — спросил Стробач, напрягшись.

— Ну что ты, — сказал Мазур. — Мы же профессионалы, ты сам это повторяешь, чтобы я не забыл... К чему нам глупые эмоции вроде оскорблений? Это, уж прости, констатация факта. Ты всегда был рядовым. Рядовым членом группы, я имею в виду. Никогда не командовал. Сомневаюсь, что успел дослужиться до кап-три, прежде чем обрушился Союз...

— Успел.

— Поздравляю, — сказал Мазур. — Но сути дела это не меняет, мне думается. Той независимой украинской державе, о который ты с таким пафосом поминал, ты, вероятнее всего, попросту не служил. Ну какие там могли быть серьезные дела для подводного спецназа? Мне представляется, ты довольно давно подался в свободное плаванье... Прав я?

— Предположим. Что с того?

— Так я ж и объясняю... — сказал Мазур, подпуская чуточку снисходительного презрения, чуточку пока что. — Речь не идет о твоих качествах боевика. Они, я уверен, выше всякой похвалы. Нас всех неплохо учили, Тимош. Но ведь это далеко не все... Повторяю, я и не собираюсь тебя оскорблять. Просто обрисовываю ситуацию с профессиональным цинизмом. В нашем с тобой положении есть существенная разница. И я ее подробно изложу, раз уж у нас тут начался сущий фестиваль «Славянский базар»... Итак, ты и я. Ты, Тимош если смотреть правде в глаза, всего-навсего классический белый наемник, фигура, для Африки насквозь привычная на протяжении последней полусотни лет, но, признай, довольно мелкая. Это не фигура, а пешка... Солидные бизнесмены тебе заплатили, чтобы ты пришил президента. Моральную сторону предприятия я цинично выношу за рамки — не мое дело читать мораль, меня она как-то не интересует. Черт с ней, с моралью. Каждый зарабатывает, как может. Я не о том. Так вот, ты, голубь — обычный наемник, которому бизнесмены заказали президента. И не более того. На Джеймса Бонда это ничуть не похоже — да и до Конго-Мюллера или Майкла Хора тебе, как до Китая раком...

Он сделал точно рассчитанную паузу, чтобы посмотреть, как его тирада будет воспринята. И