- да я. Тихо сидим, тихо пьем. И разговариваем тихо.
– Я в Дельфах был, у пифии, - улыбается Асклепиад. - Спросил - вдруг подскажет. А она мне вопит: 'Небо! На всех упадет небо! Поезжай туда, где небо тебя не задавит!' - В Херсонес Карийский, - улыбаюсь я в ответ. - Он со всех сторон горами окружен. Если что - только накроет, как крышкой ларца…
Смеемся, хоть смеяться и не над чем. Стая мертвецов ищет место среди Номосов. Призрак Великого Царства снова бродит среди нас, распадаясь на мелкие смешные обрывки. Великое Царство Гунея Кифийца, Великое Царство Филоктета Олизонца…
– Ты думал, Тидид, всех их собрать? - кивает Подалирий на разгулявшихся Царей Великих. Пожал я плечами. Думал. Уже не думаю. На Кипре нас немного, еще меньше в Азии, в Кили-и, Сирии, Финикии. Те, кто пошел со мной, - Аргос Корабельный, уже высаживаются в Аласии и на побережье Киццувадны, но их все равно слишком мало. Эта пьяная орава очень помогла бы Амфилоху Щербатому против хеттийцев и воинов ванакта Кеми. Но я уже понял - бесполезно. Эти орущие - уже не войско… …Не войско? Проснулся на миг во мне Дамед, владыка жестокий, оскалил зубы. Не войско - но польза будет. Накинутся эти недобитки на хеттийцев и кемийцев - найдется чем соседей пугать! А как помрут они, уже всеконечно, под копьями и булавами, так и мне спокойней станет. Вот только Менелая белокурого жалко.
Послушал я Дамеда-ванаку, послушал себя-прежне-го - ох и стыдно стало. Стыдно, тоскливо…
– Ты им объяснишь? - словно услыхал мои мысли Асклепиад. - Завтра, как проспятся?
И вновь пришлось плечами пожимать. Объясню, конечно. На пальцах растолкую, что порознь нечего и пытаться Номос Востока покорить. Да вот послушают ли? …Ой, не послушают!
– Ливия моя! Моя! Так и называйте меня: Гуней Ливийский!
– А я Пеласгийский!
– А я этот… кра… тра… Фракийский!
– Молчите все! Я Me… Менелай! Я Т-трою завоевал!
– Рога ты завоевал, зятек! Утю-тю-тю, наш рогатенький!
Ну вот, уже кулаками машут. Переглянулись мы с Подалирием. Встали, прочь пошли - от мертвецов разбушевавшихся.
– Тебе будет нужен лекарь на Кипре, Диомед? Теперь он уже не улыбался, сын Асклепия.
– Нужен, - кивнул я. - А еще нужнее мне будешь ты, Подалирий…
Дрожит рыба-остров от ора мертвячьего, плавниками-скалами дергает. Качается меднокованое небо, качается - вот-вот рухнет, И хохочут ОНИ, невидимые всемогущие. Верным путем идете, герои- разгерои! Самые смелые под Троей погибли, самых упорных добивать пришлось. А вы и без НАС в Гадес приползете!
Остров Халка.
Пир мертвецов.
А чем я лучше их? Чем? Тем, что все-таки выгрыз зубами кусок Номоса и теперь смогу душу потешить - на троне сидеть, щеки надувать, казнить, миловать, города жечь? Снова возьмет меня в плен Дамед-ванака, владыка жестокий?
'…И ответил Господь Противоречащему, сказав: 'Поведай Мне, слуга лукавый, когда раб становится свободным?'
– Э-э, куда смотришь, Диомед-родич? Туда смотри, вперед! Там Кипр, там земля наша. Там твой Аргос теперь будет, там свой город построишь!
Улыбаюсь я чернобородому Мантосу, верному другу-гетайру. Улыбаюсь, головой качаю.,
– Там? Еще не знаю…
Серое осеннее море вокруг, бескрайнее, бездонное. Впереди Аласия, Кипр, Медный остров. Но я не гляжу вперед, на восток, чужой Восток, так и не ставший мне родным. Я смотрю назад, на уходящее от меня царство Эреба, отныне тоже мне чужое, где никому не нужен Диомед-изгнанник. Забывшая меня земля не спрашивает, обойдусь ли я без нее, не околею ли от тоски, как собака под стеной чужого города…
Чужой Восток, чужой Запад. Что теперь искать? Но вот почудилось - на миг, на одно биение сердца, что за серыми волнами, за отторгнувшим меня миром, нежданной серебристой зарей блеснула вечная плоть Седого Океана.
Идоменей-критянин хочет умереть Миносом. А чего хочу я?
– Горе! Ибо пришли дни последние, и станут они первых хуже, ежели не покаетесь вы, аласийцы, народ жесто-ковыйный!..
Я протиснулся поближе. Все такой же пророк - голосистый, истовый. Разве что седины в бороде прибавилось. - - Покайтесь! Ибо настал час, явился в наш мир Ахве-Единый, ступил пятой Своей на землю грешную нашу. Ведет Он народ Свой по пустыне Синайской, и столп огненный путь народу Его указует!..
Пророк все такой же, да вот народец на базаре славного города Аласии иным стал. Уже не вяжут крикуна, не тащат воду в кожаных ведрах. Слушают.
– И построит в дни недальние народ Господа державу Его, и поставит Скинию Его в Храме, и разнесется слово Ахве-Господа по всем мирам, так что и мертвые услышат слово Его в своих гробах!
Кивают аласийцы, переглядываются. Видать, обломал их пророк за эти годы. Обтесал! Да только недоволен седобородый. Крутнулся волчком, палец худой вперед выставил:
– А вы, аласийцы, народ жестоковыйный! Слышите вы - но не внемлете. Обступили меня тельцы тучные во множестве своем, годные лишь для заклания! Простелите пути Господу! Покайтесь! Отвернитесь от богов своих, ибо они лишь камень и дерево. Ибо Он - Господь ревнивый, немилосердный! Пошлет Он на вас, грешников закоренелых, и мор, и голод, и земли трясения, и страшного Даме-да-ванаку, о котором вы напрасно забыли!..
В Аласию мы тихо пробрались, без шума. Да и к чему шуметь, в трубы дуть, в щиты медные бить? Был Дамед-ванака - да весь вышел.
И надо же, еще помнят!
– Отцов ваших Дамед наказывал плетьми, вас же станет карать 'скорпионами'!..
– Эй-эй, почтенный! - не выдержал я, про 'скорпионы' услыхав. - Зачем людей пугать-то?
Дернулась седая борода. Темным огнем загорелись безумные глаза.
– Ты?!
Вздохнул я, руками развел. Я и есть.
Тряхнул косматой гривой пророк, шагнул ближе.
– Почему ты здесь, Дамед, владыка жестокий? Разве было тебе повеление губить людей этих? Разве не дано им время покаяться? Уйди в ад, откуда ты вышел, уйди!..
Терпеливей стали аласийцы, добрей. Но тут уж и они не выдержали. Охнул пророк, за руки схваченный. А вот и веревку несут! Вот и ведро с водой…
– Не обижайся, уважаемый гость. Вечно этому бедняге Дамед-ванака мерещится!..
Это уже мне. Не узнали, видать! И хорошо, что не узнали! Повернулся, начал сквозь толпу пробираться.
– Дамед! Дамед! Слушай меня, владыка жестокий!
Даже оборачиваться не стал. Что взять с безумца?
– Слушай, что говорит тебе Элохи-пастырь!.. Замер. Не поверил. Почудилось!.. …Пастушье царство Ездралеон, камень Гилгал, лепешка, переломленная над ночным костром…
– Элохи-пастырь велит тебе основать город великий возле желтой реки, и в том городе расцветет слава Ахве-Господа, и вырастет вокруг него новый мир - мир Божий, и прогремит имя Его по всем иным мирам…
Вздохнул я, головой покачал. Все-таки бредит! Донесся до безумца слух о хранителе Гилгала, в уши влез, из уст выкатился. …Желтая река - проклятый Скамандр. Трою мне, что ли, отстраивать? Бред! Но
