Не отвечает мой друг репконосый, богоравный баси-лей, потомок царственного рода Анаксагоридов. Даже на меня не смотрит. Странный такой. Чужой…
– Постой, Капанид! Погоди! Из-за чего мы поссорились? Из-за венца царского? Ну, дурак я, конечно, надо бьмо сразу понять, что нечего мне на троне делать, что не я - ты законный ванакт. Неужели ты все эти годы обиду копил?
Молчит Сфенел, сын Капанея Исполина, мой лучший друг. Беззвучно ступают сандалии по пыльному камню.
– Будь он проклят, это венец! - кричу я. - Проклят! Я не хочу больше править, не хочу, чтобы золото голову пекло! Я ведь сам ушел из Аргоса, сам!..
Глохнет крик в вечерних сумерках. И тут я понимаю - -что-то не так. Совсем не так. Глубокий старец идет рядом со мною. Беззвучно упирается в камень мостовой деревянная клюка, в никуда глядят незрячие, навек погасшие глаза.
– Сфенел!..
Остановился, медленно-медленно повернул голову.
– Ты прав, Тидид… Проклят!.. И все без толку. Помнишь, дядя Амфиарай говорил…
Сгущается тьма, и уже не мы - тени в Аиде скользят мимо Белого Утеса.
– Капанид… - шепчу я. - Не надо, не надо… Не откликается тень.
Хорошо, когда много забот. Хорошо, когда не надо сидеть лицом к югу, а надо метаться ткацким челноком, надо поспевать всюду, думать обо всем сразу. …И не вспоминать.
– Значит, так, Калхант. С сегодняшней ночи - не спать, на звезды смотреть. Нужен календарь, но не наш, а такой, чтоб к этим местам подходил. Чтобы лето - летом было, весна - весной…
– Бо-о-о-оги-и-и-и! Великие-е бо-о… Гм-м-м… Да я уже думал, Тидид, даже со жрецами здешними толковал. Есть у них календарь, только очень неточный. А сколько месяцев в году будет? У нас - двенадцать, а у них восемь.
– А почему - восемь?
– Грес! Поговори со своими, особенно с теми, кто помоложе. Хватит нам раздельно жить, поселяйтесь в городе.
– Ау-у-у-у-у-у!
– И не 'ау-у-у-у-у'! Мессапы, слыхал, тоже город строят, уже частокол поставили. И певкеты потихоньку город свой лепят. Больше вам за девицами осенью не бегать! Вот пошлют они корабль за море, накупят бронзовых мечей…
– Ау-у-у-у-у! Ну, почему ты не хочешь волком стать, регус Диомед? Волком жить так хорошо!.. А у меня свой дом в городе будет?
– Посольство от брутиев, ванакт. Они начали войну с луканами, просят помочь…
– Посольство от луканов, ванакт. Они начали войну с брутиями, просят помочь…
– Нет, ванакт Диомед, стену цельную, из камня, стро-гь не будем. Сам знаешь, всякую стену тараном пробить ожно. Поэтому мы с двух сторон каменный панцирь сделаем, а между ними камни поменьше положим со щебенкой вместе да известкой зальем. И к башням стены впритык идти не должны. Сотрясет Поседайон землю, все вместе и рухнет. Поэтому оставляем зазор…
– Ты бы, Тидид, к Одиссею зашел. Не то что-то с ним. Заперся, никого не пускает…
Хорошо, когда много забот! Хорошо, если нужно думать обо всем сразу, когда можно не вспоминать, не вспоминать, не вспоминать… Но Прошлое уже шло ко мне, ступало широкими шагами, оно было уже совсем рядом, совсем близко!.. -…Ну что ж, это когда-нибудь должно было случиться, Идоменей. Значит, Западный Номос теперь открыт не только для нас, но и с востока, из Эллады?
– Еще не знаю. Мы эти корабли в море встретили, на полпути… Думаю, об этом лучше пока не говорить.
– Ты прав, Минос. Есть у Пана одна очень вредная дочка… Так откуда, говоришь, корабли? Из Пилоса? И что они везли?
– Везли, Тидид… вести. Из Аргоса вести…
– Не надо… Не хочу слышать!
– Эту придется выслушать, Диомед. В Аргосе ты объявлен узурпатором… тираном, захватчиком престола. Надписи с твоим именем уничтожены, твой дом…
– Идоменей!
– Это не все. К сожалению. Ванактиса Айгиала, дочь Амфиарая Вещего, твоя жена… Идоменей… -… казнена по повелению Сфенела Капанида, басилея Аргоса. Мне… побыть с тобой, Диомед?
– Нет, я… я лучше один… Лучше сам…
'Ты… мой супруг! Богами… богами данный!.. Понял? Ты будешь сеять только в меня! Я - твоя жена. Твое семя - мое!..' 'Ты слишком долго не возвращался, Диомед… Слишком долго… Знаешь, может быть, я смогла бы тебя полюбить…' Мы никогда не ладили с тобой, ванактиса. Но ты была моей женой. Увы, это помнил не только я…
– Уеду! - бормочет Любимчик, пустую амфору критскую ногой по полу катая. - Уеду, уеду… Уеду!
Камнем из катапульты врезалась в стену ни в чем не повинная амфора.
Вдребезги!
– Здесь… Здесь мне кажется, все время кажется, будто Итака совсем близко, я даже на море смотреть не могу, Диомед, все боюсь, что дом увижу…
Зря я к Одиссею зашел! Свое у него на душе - неподъемное. Да вот только идти было некуда.
– Я трус, Тидид, понимаешь? Трус! Надо было плыть на Итаку, надо было всех их перерезать, передушить, передавить… -…На воротах повесить, - вздохнул я.
Десять дней висел в воротах Лариссы Неприступной труп Айгиалы. А потом почерневшее тело ванактисы выбросили псам. За что ты мстишь мне, Сфенел? За венец ванакта? За свою Астарту? Или ты просто завидовал мне. Дурной Собаке?
Не услышал меня Одиссей. Не до того ему.
– Тебе хорошо, Тидид! Ты всюду свой, тебе любая земля родной становится, ты не понимаешь, что такое дом, жена, семья!..
– Не понимаю, - вновь соглашаюсь я. Уткнулся Любимчик лицом в ладони, головой рыжей мотнул.
– Уеду! На запад, к Энею и Протесилаю, буду на Океан смотреть! Лучше Океан, чем… чем…
Вино, густое, лучшего местного винограда, почему-то отдавало гнилью…
Прощай, Айгиала!
Хайре!
И ты, Сфенел, прощай… …И не было сил даже поставить чашу, даже уронить ее на пол. Почему я не остался на Фимбрийской равнине - вместе с малышом, с Аяксом, с Фремонидом Одноглазым? Прав Любимчик, все мы - трусы!..
И мама тоже права - нужно умирать вовремя!
– Эге, Диомед! Да чего с тобой такое? Отвернулся я от его протрезвевшего взгляда.
– Ничего… Заживет!..
Мы пришли слишком рано. Гелиос Солнцеликий еще не успел на своей золотой колеснице к полудню.
– Вольно-о-о!.. Щиты к ноге-е-е!
