А может, другая клятва вспомнилась. Вспомнилась — де забывалась никогда...
« — ...На этом камне, пред ликом владыки нашего Зевса Величайшего, Повелителя Ясного Неба, царя богов и царя мира мы, Семеро, клянемся честью, кровью и жизнью своей...»
Ты тоже клялся, папа!
СТРОФА-II
Вот и гоним — чашу за чашей...
— Еще!.. Еще одну — и все! За новобрачных! Гера, Гестия, хай!
— Ха-а-ай!
Пьян Любимчик, вино проливает, со скамьи валится. Да и мы все не трезвее. Словно после боя — отпускает. Понемногу, понемногу...
— За Елену! За Менелая! Ха-а-ай!
...Белым было лицо Менелая Атрида, когда Прекрасная надела ему на голову венок. Белым — одни глаза жили. Упал на колено, прижался к ее руке...
Неужели она мои мысли прочитала? Или не нужно ей это, сама все поняла? Богиня!
— Слушай, Дио... Диомед! — Любимчик навалился, задышал на ухо. — А мне Тиндарей девушку одну сосватает! Вроде бы как в награду. Пенелопа, дочь Икария. Познакомили уже — красивая! И хозяйственная, шить умеет.
— Поздравляю! — смеюсь я. — Чтобы лучник да без добычи уехал!
— Э-э-эх! — взлетает вверх иссеченная тетивой ладонь. — Пенелопа — хорошо, конечно... Ну, скажи, Диомед, чего твоя сестра замуж так рано вышла? Я бы... Она такая!.. Обнимешь, губами кожи коснешься... Да ты чего?
Убить его, рыжего, что ли?
Ох, мама, мама!
— Выпьем! — Тевкр Теламонид вскакивает, опрокидывает гидрию прямо на пол...
...Тр-р-ра-ах!
— На счастье! На счастье! — вопит пьяный хор.
— Выпьем! — не сдается саламинец. — За наш союз! За наше братство! Братство лучших! Братство героев! Братство Елены!
— Ха-а-а-а-ай!
— И если что, мы все, как один... Все, как один, бронзовой... железной рукой!..
— Ха-а-а-а-а-а-а-ай!
— Сразу видно — братья, — шепчу я грустному Капаниду, за весь этой пьяный вечер не проронившему даже слова. — Друзей обычно выбирают.
— Жа-а-алко! — вздыхает Сфенел. — Елену — замуж! Жалко... Я, знаешь, думал... Нет, Тидид, я все понимаю, но все-таки!.. Думал...
Вздыхает, бедняга! Что тут скажешь? Наверное, каждый из нас об этом думал — хотя бы на миг краткий. Тонкие золотистые руки, невесомая тяжесть венка из роз на голове...
Будь счастлива, Прекрасная!
— А выпьем еще за!..
Не договорил Тевкр — со скатертью поцеловался. То-то!
А Любимчик на кратер критский, осьминогами расписанный, покосился, чашу в сторону отодвинул:
— В-все! Дионис, хайре! Слушай, Диомед, ты меня с собой на войну возьмешь? Ты же обещал!
Я только моргнул. Видать, не только Дионис ему пригрезился, но и сам Арей Эниалий!
— На какую войну, Лаэртид?
— На такую! — твердо ответствовал рыжий.
Еще и война ему! Хорошо Одиссею, ему с невестой об овцах и козах итакийских толковать (ведь хозяйственная!), на свадьбах гулять — Менелаевой и своей... и о войне мечтать («Колесницы-ы-ы-ы впере-е-е-ед!»). А нам домой пора! Ванакту-челноку самое время мчаться в Аргос, потому что Атрей уже сидит на микенском престоле, игра продолжается, вот-вот снова выбросят кости...
...А я так соскучился по Амикле! Так соскучился!
Ничего, маленькая! Скоро буду!
Скоро!
«...Ванакт — солнце, а солнце сжигает тех, кто стоит слишком близко. Пожалей эту девочку, спрячь ее, увези!..»
Зачем, мама, ты это сказала?
* * *
...Близкой грозой дышала туча — громадная, непроницаемо-черная, клубящаяся скрытым огнем. Я замер, застыл, превратился в камешек на речном берегу, в тающую ледышку...
— Радуйся, внук! — пророкотал гром. — Радуйся!
— Радуйся и ТЫ, — с трудом выдохнул я. — Кем бы ТЫ ни был...
Громыхнуло. Острая молния унеслась куда-то в близкую бездну.
—Я — это Я!
Закрыть глаза, замереть, исчезнуть... Не могу! Да и есть ли у меня сейчас глаза? Я камешек, я ледышка...
— И я — это Я, ДЕД! Каждый из нас это — Я.
— Узнаю свою кровь, Диомед! — захохотал гром. — Слушай, внук! Ты сделал то, что нужно было МНЕ, — и Я подарю тебе великую славу. Ты ведь этого хочешь?
И снова молния — еще ближе, еще страшнее. Горячая боль опекла лицо...
— Мне... Мне не это нужно, ДЕД!
Гром обрушился со всех сторон — сверху, снизу, отовсюду. Туча клубилась, горячий ветер открывал клочья, УНОСИЛ прочь.
— Остальное завоюй себе сам, мой нахальный внук! Открою тебе секрет: покорностью от НАС ничего не добьешься. Мне было не легче твоего, Диомед! Мой отец тоже был сумасшедшим. Дерись! Сражайся, пока не победишь — или не погибнешь!
— С кем? — проорал я прямо в черную тьму. — С кем драться? С ВАМИ? С вашей Семьей? С ТОБОЙ?
Мир замер. На миг почудилось: сквозь темную пелену на меня смотрит ЕГО Лик. Холодно, надмирно, безразлично. Но вот что-то живое вспыхнуло в ярких, как утреннее небо, глазах.
— А хоть и со МНОЮ, мальчик. Если бы Я боялся, то до сих пор прозябал бы в чужой утробе. Вам, людям, легче — вам нечего терять! Кем лучше быть — овечьим стадом или львиной стаей? Я не стану помогать. Я превращу тебя в серый пепел, если станешь мешать МНЕ. Но все равно — сражайся! Иначе ты — не МОЙ внук!
Полыхнуло, закрутилось огнем, желтым, невыносимо жарким пламенем, я сгинул, исчез, провалился в Тартар, в безвидность, в никуда...
— Сражайся! — все еще грохотало в ушах. — Сражайся!
