них — никто не знает. И Северный Номос тоже — наглухо. Нас просто заперли!..
— Зато Восточный... — перебил я.
— Зато Восточный, — согласился Иолай. — Зато Восточный...
Последние два года только и разговоров у нас, что о Востоке. Все торгуют. И не просто торгуют! Уже и на Кипре поселенцы высадились, и в Киликии, и даже в земле филистимлян. Мирно, спокойно, без войны. Местные царьки сами приглашают! С Домом Мурашу — дружба, пираты Лаэртовы вкупе с молодцами Идоменея, Минотаврова племяника, мечи с копьями спрятали, товары возят. И вправду, зачем воевать? Приам Троянский, на что из пиратов пират и всем пиратам отец родной, и тот посольство прислал с Энеем-племянником во главе — договариваться. Не к Агамемнону, не ко мне — к Менелаю в Спарту. Визит якобы родственный.
Неужто и в самом деле — Золотой Век?
— А еще — свадьба, — внезапно усмехнулся Копейщик. — Слыхал? Фетида Глубинная вышла замуж за Пелея Эакида. Богиня за человека! Не Елена — настоящая богиня, из титанид! И все боги на свадьбе гуляли, и нектар за счастье всеобщее пили...
— Золотой Век, — вздохнул я. — Мы и ОНИ — снова братья навек!
— Именно... А вот мы почему-то с тобой не рады, Диомед сын Тидея!
В очаге умирали красные угли. Да, холодная весна, а ведь уже скоро Равноденствие. День Антесфорий — праздник Деметры. Говорят, она тоже была на Пелеевой свадьбе...
— Что же выходит, Диомед? Новый Золотой Век, благоденствие, богатство, мир. Мир на земле, привыкшей воевать. Мир среди людей, даже спящих с оружием. Оракулы успокаивают, боги снова сходят на землю... А что говорит твоя мать?
Я вздрогнул. Еще тогда, в Спарте, я понял — знает! Знает, Чужедушец! Но как я могу говорить о маме? С чужим! С тем, кому еще рано верить!
— Нас не слышат, — он понял, улыбнулся. — Здесь ОНИ не услышат!
— Хорошо, — вздохнул я. — Она не понимает. Она думает... надеется, что ДЕД отказался от Гекатомбы...
— По-жа-лел?
Так и сказал — по слогам. Словно выплюнул.
— Нет. Не пожалел. Восточный Номос — мы нужны там.
— Грибница?
Я ждал пояснений, но Иолай Копейщик вновь замолчал. Переспрашивать я не стал, узнаю. Просто надо запомнить — Грибница...
— Что будет, если пьянице долго не давать вина? Кормить, ублажать — но не подпускать к чаше? Как думаешь, Диомед?
Я не стал отвечать, но Иолай Первый и не нуждался в ответе. И так ясно — не выдержит пьяница, сорвется. Дверь с шипов, мордой в пифос — и вволю! До смерти!..
— Нам не дают воевать, хотя мы не можем не воевать. Нас не приучают к миру — нас заставляют жить мирно. Растут мальчишки, которым снится война, стареют воины — те, кто недовоевал. Достаточно толчка. Я видел, что бывает в таких случаях с человеком. А если не с человеком — со всем народом? Со всем нашим Номосом?
Тяжело звучали его слова. И вновь показалось, что со мною говорит кто-то другой. Старый, все повидавший. Тот, для кого рубежи Номосов — не рубежи, ворота без створок...
— И еще — Восток. Нас к нему приваживают, как к хорошему вину. Мы торгуем, основываем поселения. А если это все отрезать? Одним ударом? Котел кипит, закроем крышку...
Замолчал Иолай, Иолай Копейщик, Иолай Чужедушец. Может, и права была пифия? Проще не знать, проще верить в Золотой Век...
— И чем помочь, не знаю. Я не бог, Диомед, и боги меня не послушают. Ты ванакт, тебе смотреть. Говорят, дядя... Геракл, он верил в тебя. Знаешь, он считал, что вы очень похожи!
Другой бы после таких слов возгордился. Да что там, возгордился! На Олимп бы вознесся без всякого Пегаса!
Другой — не я.
— Похожи, Ификлид? Чем? Тем, что оба... больные?
— И этим тоже, — его голос прозвучал спокойно, без тени сочувствия. — Мой... дядя много лет не мог с этим справиться. Тебе все-таки легче, ванакт, ты, кажется, сумел. Когда ему... Алкиду было плохо, его спасал брат, Ификл. Дядя заметил, что твой друг...
— Сфенел, — усмехнулся я. — Богоравный из богоравных Сфенел Капанид. Когда один богоравный превращается в Дурную Собаку, другой слегка сдавливает ему горло. Помогает!
— Не в этом дело, — негромко возразил Чужедушец. — Просто твой друг оказывается рядом. Ты еще не понимаешь... Поймешь! Потом...
Спорить не хотелось. Может, Копейщик и прав. Может, и пойму... Пора было уходить. Я встал, помедлил.
— Как мне сделать Третий Шаг, Иолай? Может, тогда смогу...
Он качнул головой — медленно, не глядя на меня.
— Третий Шаг — это Шаг богов. Вернее, тех, кто называет себя богами. Попробуй!
Уже у порога я обернулся. Странно, с Гераклом было легче. Мне даже иногда казалось, что мы с дядей — сверстники.
— Когда мне было шесть лет, Иолай, мы с другом решили убить гидру. В Лерне, у моря...
— Ну и как?
Хотелось просто пошутить, но он даже не улыбнулся. Я развел руками:
— Убежали!
— Мне было тогда двенадцать, — холодно бросил он. — Я не бежал. Мы ее убили.
* * *
Если не хочется возвращаться...
Мокрая дорога под колесами, топот копыт, мелкий дождик в лицо. Славно! Так бы и ехал — до края земли и дальше, за край, к гипербореям, к Гесперидам. За край — а потом обратно. А может, и не надо будет обратно! Ведь говорят, мир наш вроде шара большого, и если бы не границы, что между Номосами легли, кругом объехать можно. Сначала один раз, затем другой...
Хорошо!
Особенно если не хочется возвращаться домой...
* * *
— Как тебе мое новое ожерелье, ванакт? Камни ничего, но работа все-таки не критская. Надо бы с торговца шкуру спустить, чтобы не врал! Застежка! Ну, разве это критская застежка?
Кроме ожерелья, на моей супруге больше ничего не было. В гинекее она так и ходит — голой. Даже зимой. Вначале я надеялся — простудится, сляжет. Да где там!
— Мне надо в Пелопсовы Палаты...
— Успеешь!..
Богоравная Айгиала сняла ожерелье, аккуратно уложила его в алебастровый ларец, качнула худыми бедрами.
— Я, кажется, еще не вдова!
Я застонал — мысленно, конечно. Увы, она не вдова, а я — не вдовец. А я еще думал когда-то, для кого боги эту страхолюду сотворили? Оказалось, для меня. Худая, ребра кожу рвут, конопатая, левый глаз в сторону смотрит. И хорошо, если в сторону. Но сегодня в мою богоравную в очередной раз вселились даймоны. Это бывает — когда я на несколько дней уезжаю. И когда в Палате Печатей задерживаюсь. И по храмовым праздникам. И по полнолуниям. И просто так.
И тогда Айгиала, дочь Амфиарая Вещего, вспоминает, что она еще не вдова.
