Диомед, сын Тидея

— А-а, хочешь! — козопасы, в два голоса. — Ну, тогда спой! Спо-о-ой! Про баб! А мы нальем!

Так это же аэд! Сразу надо было догадаться! Кто же еще так напивается?

— О-о-о-ох!

Долго-долго голову поднимал, долго-долго лиру из сумы, что под столом стояла, вытаскивал...

— Про баб! Про баб! Как Зевс баб из свиней сотворил! Зна-а-акомая песня!

— О-о-о-о-ох-х!

Я понял — конец лире. Сейчас как рванет струну!..

— Про баб! — уже втроем, с кентавром вместе. — Про ба-а-а-аб!

— Тре-е-ень...

И вдруг что-то изменилось. Поначалу показалось — струна лопнула (да как ей не лопнуть-то было?). Или все струны сразу. Или крыша на нас свалилась.

Нет, не крыша! Тишина! Замерла толпа, застыла, словно кто-то всем пьяные их глотки запечатал.

А пьяница-аэд уже не сидит — стоит, и лира в руках, и пальцы не трясутся...

— Медью воинской весь дом блестит,
Весь оружием полон дом — Арею в честь!
Тут шеломы как жар горят,
И колышутся белые
На них хвосты...

Еле смог оглянуться, от пальцев его, что по струнам неспешно ходили, взгляд оторвать. Слушают! И как слушают!

— Там медные поножи
На гвоздях поразвсшаны,
Кольчуги там.
Вот и панцири из холста
Вот полные, круглые
Лежат щиты.
Есть палицы халкидские,
Есть и пояс, и перевязь,
Готово все!..

Странное дело! Песня как песня, военная, у нас ее каждый эфеб знает. Правда, порою важно не что поют, а как. Ну и голосина у этого оборванца! Мороз по коже!

— Ничего не забыто здесь;
Не забудем и мы, друзья,
За что взялись!
Трое проклятой скоро гореть!
И возьмет ее с нами вместе
Бог Ахилл!
Эй, микенцы, острите мечи!
Ждет нас море, ждет нас поход,
Победа ждет!

Тишина... Мертвая, глухая, только слышно, как дождь по крыше стучит. И наконец, единое, дружное:

— А-а-а-а-а-а-а-а-а!

А что аэд? Да вот он — снова носом в стол уткнулся! Странное дело, словно бы видел я его уже! И лицо незнакомое, и голос...

А все-таки встречались!

* * *

Первым, кого я за Львиными воротами встретил (они для козопасов Львиные, а вообще-то ворота Солнечных Львиц), оказался... Любимчик! Собственной богоравной особой! Я на него посмотрел, он — на меня... — Диомед! Ну, знаешь! И — лапищами. Хотел убежать — да куда там! Ой!

Слушаю, как кости мои бедные трещат, а сам глазам не верю. Он, Лаэртид! На подбородке — две волосины (почти как у меня), на плечах — плащ шерстяной, пастуший, вместо сандалий — сапожки, тоже пастушьи. Но все равно — он!

— Лаэртид! Ты же на Итаке! Ты же приплод считаешь!

Погрустнел, вздохнул, волосину рыжую на подбородке дернул.

— Да тут такое дело, Диомед...

В общем, в Палаты Пелопсовы (в Микенах они тоже — Пелопсовы) мы вместе направились. Тем более у рыжего и колесницы не было. Верхами примчался. Удалец!

— На один день в Герею заехал! Всего на один день! Там стада наши, я с сидонцами договорился кое-что продать, а тут — гонец! От Атрида! Приезжай, мол, срочно. Ты чего-нибудь понимаешь, Диомед?

Понимать-то я понимал. Но не все. Зачем Агамемнону я понадобился, догадаться можно. Аргос Микен не слабее, по крайней мере, на суше. А вот зачем Любимчик? Или без превеликого воинства итакийского Парис Елену не отдаст?

А во дворе Палат Пелопсовых — суета. А во дворе — слуги толпятся, колесницы с повозками разгружают. Начал я считать — сбился. Ба-а-альшой заезд богоравных нынче! Это кто же пожаловал в Златообильные? Колесницы серебром-золотом блестят, кони — прямо с Олимпа, на нас, сирых, даже глаз не косят.

— А ведь война будет, — вновь вздохнул Любимчик. — Точно будет, Диомед! Только я им в этом деле не помощник!

Поглядел я на Лаэртида — ничего не ответил.

* * *

— Богоравного басилея Диомеда, сына Тидея, просят пожаловать...

Скрипнул я зубами (сами вы — басилеи!), но делать нечего — пожаловал. Мимо хризосакосов в доспехах сверкающих — прямиком в тронный зал. Под красные своды, что колоннами золочеными, с каймой пурпурной, подпираемы. Говорят, этот дворец Пелопс не просто так строил. Велел он, Танталид, себе точное подобие Дворца Миносов в Кноссе, что ныне в руинах лежит, воздвигнуть. И зал, как у Миноса, и колонны, и фрески, и трон...

Выше туч нос задирал Пелопс! Длинный был у него нос, говорят, подлиннее, чем у его богоравных потомков!

А вот и трон. Вокруг него, как водится, даматы с теретами[31] столбами стоят. А на троне — само собой, нос. Длинный, естественно. Над носом — венец золотой,