— Может быть, ты и прав, Ификлид! Но если ты тут, значит, я нужен тебе?
— Нам, — холодно, без улыбки, бросает он. — Мы ждали грозу. Гроза пришла. Ты нужен.
Все-таки я сумел встать. Встать, накинуть фарос, подойти к окну. Вместо яблоневого цвета — зеленая завязь, на белесом жарком небе — беспощадный сияющий Лик...
— Агамемнон объявил войну Трое. Гекатомба началась, Диомед!
И вновь я не удивляюсь, откуда Чужедушец знает о Гекатомбе. Знает! И о ней, и обо мне, и о всех нас.
— Отец думал, что Гекатомба — это очистка Геи от полукровок, от всех, в ком есть хоть капля ИХ крови, — не оборачиваясь, отвечаю я. — И мама так думала. Но все гораздо хуже, Ификлид! ИМ нужна не только наша кровь!..
— Знаю... — тихо откликается он.
— Им нужны жизни тысяч и тысяч, чтобы вымостить дорогу на Восток, чтобы их кровью подпитать новые Грибницы...
— Знаю...
— Для дураков на площадях и в харчевнях — это месть за Елену. Для Агамемнона — завоевание Великого Царства. А для них — Великое Заклание. Овец заперли в загоне, затем открыли калитку, позвали мясника...
— Мы не овцы, Диомед! Мы — люди!
Повернулся, заставил себя взглянуть в его глаза...
На меня смотрела Вечность.
— Есть такой человек, Паламед Эвбеец. Он думает...
— Он так не думает! — резко перебил Иолай. — Он так говорит! Для тебя. И для других, кто поумнее. Но он прав, и те, кто послал его, тоже правы. Это не наша война, это ИХ война, но у нас есть только один выход — победить. Тогда еще есть надежда. Тогда посмотрим, кто кого. Мы не овцы, мы — люди! Слабого судьба тащит на веревке, того, кто сильнее, — за руку ведет...
— ...А самый сильный сам судьбой становится! — кивнул я. — Так говорил Геракл!
— Да, так говорил Геракл...
Вечность глядела мне в глаза. Я вздохнул и вдруг понял — жив! Я жив. Все еще. Снова. Жив!
— Кто ты, Чужедушец?
Он улыбнулся — впервые за весь разговор. Улыбнулся, покачал головой.
— Убей гидру, мальчик! Убей!
— Я, Диомед сын Тидея, ванакт Аргоса, Арголиды и всей Ахайи, повелитель Тиринфа, Трезен, Лерны, Гермионы, Азины, Эйона, Эпидавра, Масеты, Эгины Апийской и Калидона, заявляю вам, моим верноподданным, что с сего дня держава наша вместе с союзниками и друзьями нашими поднимает меч на вероломного Приама, именующего себя ванактом Трои, и будет вести войну на земле и на море, покуда враг не сдастся на милость нашу или не погибнет. И не пожалеем мы жизни нашей и добра нашего ради победы над врагами. Да помогут нам боги Олимпийские, что землей нашей владеют, и да будет жить наш Аргос вечно, вековечно! Я же клянусь вам, что не положу оружия, покуда последний враг не будет повержен. К оружию, аргивяне! К оружию, мой народ! К оружию!
* * *
Время табличек кончилось, настал час гонцов. Конские копыта отбивают дробь, стучат обитые медвю сандалии. Скорее, скорее! Война не ждет!
Золотой панцирь, сияющий шлем, неровная сбивающаяся речь. Хризосакос-хеттийец. Как теперь говорят — варвар.
— Диомед! Агамемнон спрашивает, когда посылать отряды на острова. Агамемнон спрашивает, когда лучше отплывать главному войску. Агамемнон спрашивает, хватит ли восьмисот кораблей. Агамемнон спрашивает, начинать ли с Трои.
Война! И мы уже не препираемся о том, кто из нас Ахейский ванакт. Потом разберемся — в Трое. Или там, где тлеют бледные асфодели.
Гонец ждет, ждет свежий конь у дворцовой коновязи. Надо отвечать.
— Передай Агамемнону: сейчас, весной, после штормов, нужна тысяча, начинать не с Трои — с моря. Повтори!
Повторил, кивнул, повернулся. Простучали по лестнице бронзовые сандалии.
Атрид — первый воевода. Я — второй (не первый, ха!). Но именно мне составлять план. Даже не один — два плана: настоящий для нас и... совсем как настоящий — для Приама. Война не ждет!
Вместо золота — серебро. Вместо меча — тяжелая палица.
— Ратуйся, ванакт! Ферсандр, басилей Фив и всей Виофии, желает тепе здрафствовать и говорит: мы готовы. Шесть тысяч, тысяча конных. Нужны корапли.
— Передай — будут!
А рука уже тянется к кисточке. Маленькому Ферсандру нужны корабли. Сорок... Нет, больше — пятьдесят, и то если по сто двадцать человек размещать. Хватит ли тысячи? Ой, не хватит! Даже с Идоменеевыми кораблями (пригодились!) — не хватит! А еще — высадка на острова, ведь война не ждет!
Высокий, в кожаном панцире, в легком, до бровей, шлеме.
— Радуйся, ванакт! Аякс сын Теламона говорит: мы готовы. Двенадцать кораблей, тысяча человек.
Нет колесниц. Небогато! Зато у бычелобого есть корабли, значит, именно его можно послать первым к Авлиде. Война не ждет!
— Э-э, койрат! Радуйся, койрат! Сто лет живи, койрат! Двести лет живи!
Меховая накидка, черная борода... Все ясно!
— Басилей Андремон говорит: радуйся, сынок! Басилей Фоас говорит: радуйся, брат Диомед! Заварушка у вас, говорят. Поможем, говорят. Сорок кораблей пошлем, говорят. Только объясни нам, кто такая Елена и почему из-за нее такая заварушка, говорят. Почему из-за какой-то женщины, понимаешь, такая война случилась?
Да-а-а! Вот и объясняй! А война не ждет! Дорогой плащ, золотая фибула, цепкий острый взгляд... Да мы уже, кажется, встречались! Только не здесь — и Калидоне.
— Радуйся, ванакт! От Одиссея, басилея Итаки...
Любимчик? Жив!
На дорогом папирусе — неровные кривые строчки. Сам небось писал, грамотей! Это тебе, Лаэртид, не из лука стрелять!
«Радуйся, Диомед! Я дома, на Итаке. Пенелопа родила мальчика. Рыжего Гуляем...»
Все еще ничего не понимая, я взглянул на невозмутимого посланца. Как же так? Ведь Одиссей в Трое, схвачен, в темнице!
«...Нас обманули, Диомед. Нас всех обманули. Мы с Приамом договорились, он согласился. А потом нам сказали, что Агамемнон объявил войну...»
Вот оно что! Ловко! И поздно спрашивать, поздно узнавать, кто все это придумал. Война не ждет! Бедняга Любимчик, зря старался. Хотя... Почему зря? Мы тут воюем, он гуляет. Завидно! Ага, тут еще что- то!
«Ты не представляешь, Диомед! Елена постарела, даже смотреть страшно...»
Елена!..
ЭПОД
...На месте храма — черная плешь. Все выжгла ненависть, ничего не оставила! Ни стен, ни крыши, ни золотого кумира. Даже камни фундамента вывернуты, в сторону отброшены. А сквозь пепел уже трава
