Столицу изрядно похорошевшей за последние годы.
Очевидно, Бертяев заранее предупредил супругу о госте из «посольства». Бен постарался не ударить лицом в грязь, а его безупречный смокинг окончательно довершил впечатление — даме определенно понравился молодой иностранец…
— Рад вас видеть! — Бертяев встретил его на пороге большой гостиной.
Говорил он по-английски, и Бен вздохнул с некоторым облегчением: французский всегда казался ему излишне жеманным.
На драматурге на этот раз не было фрака, зато он облачился в теплую «профессорскую» стеганую куртку с непременным галстуком-бабочкой и все тем же моноклем. Кроме него в гостиной был лишь джентльмен в очках, немного напоминающий богомола.
— Не у всех такая английская точность, — улыбнулся хозяин дома. Большинство собирается позже… А пока прошу знакомиться…
Богомол оказался Михаилом Сергеевичем Колонковым, детским писателем и драматургом. Он попытался заговорить по-английски, но результат был таков, что Бен предпочел тут же перейти на русский, правда, сохранив на всякий случай легкий акцент.
— О, так вы понимаете по-русски! — обрадовался Колонков. — Знаете, это так приятно…
Трудно сказать, в чем именно заключалась «приятность» данного факта. Впрочем, развивать эту тему Михаил Сергеевич не стал.
— Позвольте вам презентовать… Ради знакомства, если можно так выразиться…
Бен согласился, что так выразиться можно, и тут же получил в дар небольшую книжечку в бумажной обложке, которую автор поспешил украсить надписью «Моему другу Бену» и размашистой подписью.
Раздумывая над тем, насколько быстро здесь завязывается дружба, Бен раскрыл книжку. Вверху стояло гордое «Писатель-орденоносец Михаил Колонков», а ниже — «Про дядю Петю-милиционера».
— Оу! — вполне по-английски удивился гость. — Это детектив для детей, да?
Автор немного смутился, сообщив, что данная книжка написана в несколько ином жанре. «Дядя Петя», в общем-то, не детектив, а рассказ об очень хорошем и добром милиционере, который охотно помогает старушкам и журит излишне обнаглевших хулиганов. Такие книги должны с детства воспитывать у будущих граждан СССР любовь к родной милиции.
— Оу! — отреагировал Бен. — Вам, наверно, заказал эту книгу НКВД?
Богомол, вновь смутившись, начал объяснять, что понятие «социальный заказ», о котором так часто говорится на писательских форумах, надлежит понимать широко. Оно несводимо к конкретным заказам различных советских учреждений. Лично он. Колонков, написал про дядю Петю исключительно из осознания своего писательского долга.
Бен решил блеснуть своими знаниями современной советской литературы и упомянул о поэме Гатунского, посвященной бойскауту Морозову. Реакция была неожиданной: Колонков вначале пожелтел, а затем побагровел:
— Уважаемый… дорогой господин… мистер Бен! Не обращайте внимания на этого графомана! Разве так пишут? Разве можно так, извините, в лоб развивать патриотическую тему? Молодежь надо воспитывать исподволь, ненавязчиво… И вообще, между нами, его печатают только из-за связей в ЦК! Из-за таких, как он, мое «Избранное» не может выйти уже третий год…
К счастью, подоспевшая супруга Афанасия Михайловича отвлекла внимание рассерженного Богомола. Бертяев улыбнулся и отвел Бена в сторону:
— Будьте осторожнее, Бен! Не наступайте на любимый мозоль. Еще немного — и товарищ Колонков начал бы уговаривать вас организовать перевод его «Дяди Пети» в Лондоне… Мы, писатели, люди странные…
— Вы правы, — развел руками Бен, — мне вообще лучше молчать.
— Ну зачем же? — вновь усмехнулся Бертяев. — Лучше всего рассказывайте несмешные анекдоты, поясняя, что это настоящий британский юмор. А если серьезно, скоро должны прийти несколько весьма интересных личностей. Если вас интересует кто-нибудь конкретно…
— Афанасий Михайлович… — Молодой человек немного замялся, но затем все же рискнул: — Меня просили узнать… Есть один известный физик, его фамилия Тернем. Может, кто-нибудь из ваших гостей…
Бертяев на минуту задумался:
— Тернем… Нет, не знаю. Но мы постараемся узнать. Все, кажется, великий сход начался…
В передней уже слышался шум — гости сходились. Бен отошел в сторону, стараясь не привлекать к себе внимания. Впрочем, с «иностранцем из посольства» стремились познакомиться все — Бену приходилось улыбаться, кивать, всячески избегая ответа на вопрос, какую державу он конкретно представляет. Вскоре в гостиной стало тесно, гости разбились на небольшие группки, оживленно беседуя. Бен, отделавшись от очередного любопытного, занял позицию в кресле у окна. Между тем Бертяев подошел поближе, разговаривая с немолодым лысым господином, о котором Бен уже знал, что это известный лирический поэт.
— Нет, еще не читал, — сообщил драматург в ответ на какую-то реплику гостя. — Знаете, я сейчас вообще бросил читать беллетристику.
— Перешли на изделия Агитпропа, батенька? — хмыкнул лирик.
Очевидно, это было шуткой, смысл которой до Бена не дошел: понятие «Агитпроп» было ему неведомо. Бертяев же усмехнулся:
— Ну, это для Гатунского. Представьте, увлекся современной физикой…
Он бросил быстрый взгляд на молодого человека. Бен понял и обратился в слух.
— Решили писать новую пьесу? — отреагировал лирик. — Про научно-исследовательский институт? Любовь старого профессора и юной комсомолки? Или разоблачение китайского шпиона, устроившегося старшим буфетчиком?
— Вы подали неплохую мысль, — с совершенно серьезным видом кивнул Бертяев, — хотя, если серьезно, меня заинтересовала проблема ответственности. Человек совершает открытие, но знания приносят не только добро. Вы, наверное, слыхали, исследованиями в области атома заинтересовались военные…
— Тогда вам придется писать о загнивающем Западе, батенька. О наших осинах лучше умолчать…
— Жаль… — На лице драматурга появилось искреннее огорчение. — А я как раз заинтересовался судьбой одного талантливого физика. Может быть, слыхали, его фамилия Тернем…
Лирический поэт кивнул:
— Ну кто в Столице лет пятнадцать назад не слыхал о Тернеме! Русский Эдисон! Только сейчас этот Эдисон является объектом далеко не научных интересов… Да и работает не в Академии наук…
— Его… тоже? — тихо спросил Бертяев.
— Да, еще в тридцатом, по-моему. Но затем выпустили — во всяком случае, так говорят… Знаете, батенька, лучше спросить Лапшина, он-то все знает.
— Тут вы правы! — кивнул драматург. — Чтоб Лапшин — да не знал!
Оба писателя искренне рассмеялись, очевидно вспомнив неведомого Бену Лапшина. Молодой человек понял, что большего ему покуда не узнать. Впрочем, это уже кое-что: Тернем жив, арестован, но сейчас, похоже, на свободе. Оставалось подождать еще одного знающего гостя.
Между тем некий молодой, но уже весьма потертого вида джентльмен, о котором Бертяев сообщил, что он «известный художник», подсев к Бену, начал забрасывать его вопросами о каких-то лондонских знаменитостях. Можно было заявить, что гость из посольства представляет не Великобританию, а иную державу, к примеру Канаду, но Бен решил поступить иначе. Он сделал строгое лицо и на прекрасном английском пояснил любопытному интервьюеру, что специфика его обязанностей в Столице не дает возможности предоставить информацию подобного рода. У гостя отвисла челюсть, он кивнул, и на его лице появилась заговорщицкая улыбка. Бену оставалось лишь гадать, за кого его приняли — за сотрудника секретной спецслужбы или за официанта посольского ресторана.
Тем временем в центре комнаты, где теперь находился Бертяев, явно назревал какой-то спор. Бен прислушался и понял, что сдетонировала нехитрая уловка драматурга о его интересе к современной
