Через некоторое время гости стали расходиться. Бен уделил четверть часа беседе с хозяйкой дома, которая посвятила симпатичного иностранца в некоторые подробности столичной театральной жизни, и уже выжидал момент, чтобы на прощание переговорить с Бертяевым, когда из прихожей донесся звонок. Афанасий Михайлович, извинившись перед гостями, вышел, и через минуту в комнате появилась молодая темноволосая дама в мокром осеннем пальто. Хозяйка, всплеснув руками, бросилась к гостье, уговаривая раздеться и обсушиться, но та отрицательно закивала головой и что-то быстро сказала вошедшему за ней Бертяеву. Афанасий Михайлович кивнул, наскоро простился с гостями и открыл дверь своего кабинета.
Теперь гостей провожала хозяйка. Бен отошел в сторонку, желая дождаться Афанасия Михайловича. Пользуясь возможностью, он заглянул в огромный книжный шкаф — и поневоле удивился. Кроме столь уважаемого аборигенами Пушкина он заметил там толстые тома Библии на разных языках, богословские труды — и тут же сочинения по химии, механике и даже астрономии. Нашел он и своего любимого Леконта де Лиля и уже совсем было собрался достать небольшой томик с золоченым корешком, как дверь кабинета отворилась.
Бертяев выглядел спокойным, но от его добродушия не осталось и следа лицо стало холодным, даже жестким. Он поддерживал даму за локоть — и не зря. Глаза молодой женщины припухли от слез, а губы кривились жалкой, вымученной улыбкой. Похоже, она изо всех сил пыталась казаться веселой, но это удавалось очень плохо.
Хозяйка вновь всплеснула руками и подошла к гостье. Афанасий Михайлович начал что-то пояснять, его супруга — вздыхать и качать головой, но тут Бертяев заметил Бена и кивнул. Молодой человек поспешил подойти поближе.
— Хорошо, что вы меня подождали, — озабоченно проговорил драматург. — Мне надо будет срочно отлучиться… Вы не могли бы проводить Викторию Николаевну? Она живет рядом, на Арбате, но, знаете, уже поздно…
Бертяев говорил по-английски. Бен охотно согласился, прикинув, что, еще ни разу не видел Арбата, о котором был наслышан от родителей. Воспользовавшись тем, что хозяйка дома все-таки сумела завладеть вниманием молодой дамы, драматург отвел Бена в сторону.
— Что-нибудь случилось? — забеспокоился тот.
— Если о наших делах — то нет. — На лице Бертяева появилось подобие улыбки. — Нам даже повезло: Лапшин рассказал, что Тернем сейчас на «тюрположении» и работает в Теплом Стане. Там какой-то секретный институт. Не знаю, можно ли верить — особенно после сегодняшней истории с упырями…
— Спасибо, Афанасий Михайлович, мы… То есть я проверю.
— А насчет упырей… Знаете, Бен, Лапшин редка ошибается. Он ведь назвал настоящие фамилии, и кроме того… Я его слегка разговорил, и он упомянул об одном молодом человеке — сотруднике Большого Дома. По его версии, этого сотрудника похитили то ли упыри, то ли ведьмы… Но этот человек действительно существует, я с ним знаком. И он в самом деле пропал… Извините, что представил вас даме иностранцем: будет меньше вопросов.
— По-моему, сейчас ей не до новых знакомств, — заметил Бен.
Бертяев вздохнул:
— Да. У нее большая беда. Что-то очень плохое случилось с ее другом. Если б я мог помочь… Между нами, порой приходится жалеть, что в Столице нет подполья. «Вандея», думаю, все же утопия… Знаете, Бен, хотел вам сказать потом, но раз пришлось к слову… Не рискуйте, вас здесь не поддержат. Вы видели моих гостей, это не худшие люди. Вы не найдете здесь организованной силы. Разве что мелкие, прячущиеся по углам группки — и то…
— Я понял. — Бен тут же вспомнил странное «Политбюро». — Мы будем осторожны.
— Заходите почаще. — Драматург крепко пожал Бену руку. — Я вас еще ни о чем не расспрашивал, а, признаться, тянет. Да и вам, даст Бог, что посоветую…
На улице моросил дождь. Бен поднял воротник пальто и подал даме руку.
— Спасибо, — проговорила она по-английски, затем внимательно взглянула на молодого человека. — Извините, мистер Бен, вы действительно иностранец?
— Действительно, — охотно сообщил приятель Чифа на чистом русском языке. Я здесь, так сказать, инкогнито…
— Еще раз прошу прощения, мистер Бен. Я, кажется, нарушила вашу конспирацию?
Женщина улыбнулась, на этот раз по-настоящему. Улыбка была приятной, лицо незнакомки сразу же стало красивым.
— Не называйте меня «мистером», пожалуйста, — попросил Бен, чувствуя себя немного неловко. — Просто Бен… или Саша…
Женщина рассмеялась:
— А я подумала, что вы истинный сын Альбиона по имени Бенджамен. Вы действительно похожи на англичанина, Саша…
…Они вышли на Садовое Кольцо и пошли по пустому в этот поздний час тротуару, держась подальше от проносившихся по мокрой улице автомобилей.
— Бен — это от фамилии, Виктория Николаевна. Понимаете, в детстве мне моя фамилия не очень нравилась, а «Бен» — это как-то… — Он чуть было не произнес «по-американски», еще более смутился, и закончил: …по-современному.
— Но вы ведь русский, Саша? Извините, может, я не должна вас расспрашивать…
— Помилуйте! — усмехнулся Бен. — Просто вопрос не такой простой. Но если Фонвизин, Кюхельбекер и Фет — русские поэты, а Романовы Голштейн-Готторпские — русские цари, то почему бы и мне не стать русаком? Я лично не возражаю.
Виктория Николаевна на мгновение остановилась и взглянула Бену прямо в лицо:
— Скажите, Саша… Там, за границей… Они представляют, что здесь происходит? Хотя бы немного?
Бен не знал, что ответить. То, что ему было известно еще в Сент-Алексе, не настраивало на оптимистический лад.
— Боюсь, что нет. Многие, по-моему, просто куплены, а некоторые верят, что здесь идет, так сказать, великий эксперимент.
Женщина кивнула, и по ее лицу Бен понял, что на эту тему больше говорить не стоит.
— А ваши предки, Саша, — из Столицы?
— Из Петербурга, — не без гордости сообщил Бен, — коренная питерская бюрократия. Только мой отец не поддержал семейную традицию — ушел на фронт в четырнадцатом…
Теперь они шли молча. Наконец они оказались у нужного перекрестка и повернули налево. Молодой человек с интересом принялся осматриваться:
пустая, залитая дождем улица и была знаменитым Арбатом. Пройдя пару кварталов, они свернули в небольшой переулок.
— Не бывали еще здесь? — поинтересовалась Виктория Николаевна.
— Нет. Но слыхал немало. Признаться, первое впечатление не вдохновляет…
— Тут надо бывать весной, когда цветет сирень, — вздохнула женщина, — как раз в такое время, когда люди расходятся по домам. Здесь очень тихо… Раньше вечерами на улице играли бродячие музыканты. Я помню старого шарманщика, у него был попугай и настоящая обезьянка. Но их уже давно нет… Знаете, Саша, какое странное совпадение: вам не нравилась ваша фамилия, а мне очень не нравится мое имя. «Виктория» — звучит так по-барабанному! Как название военного корабля. А «Вика» — так это просто ужасно… Друзья помогли — перевели с латинского на греческий.
— Ника? — догадался Бен. — По-моему, очень красиво!
— Ну вот мы и пришли. — Женщина кивнула на чугунные литые ворота двухэтажного особняка, окруженного негустым садом. — Спасибо, что проводили, Саша…
Бен хотел сказать что-то ободряющее, но не нашел нужных слов. Он поцеловал холодную узкую руку и учтиво, по последней тускульской моде, приложил руку к своему кепи…
Чиф оказался на месте. Бен облегченно перевел дух: всю дорогу он боялся, что опоздает и Джонни-бой попадет в лапы опричников с малиновыми петлицами. Лу также успела вернуться. Она сидела
