— Я ему говорила, — загорячилась Лида, кивая на молчавшего дхара. — Можно договориться, хотя бы у нас, на Малой Грузинской. И вообще, Фролу нужно учиться.
— Вот, елы! — не выдержал дхар, слышавший это явно не впервые. — Хватит уже, выучился! Один техникум, в карету его! Снится даже… Я, Лид, просто вижу — и рисую. И чего тут особенного?
— Акын, — прокомментировал Лунин. — Вообще-то говоря, загнать бы твои шедевры, воин Фроат, не мешало. Не при дамах будь сказано, наши депансы…
— Да я что? — пожал плечами Фрол. — Только кто их купит, елы? Сейчас таких картин в Столице хоть…
Он не договорил и смущенно покосился на Лиду.
— Я могу попытаться, — влез вездесущий Мик. — Есть на примете чувак… Вы не возражаете, Фрол Афанасьевич?
— Михаил! — возмутился Корф. — Помилуй, заниматься гешефтами? Да я лучше часы продам! Они все-таки серебряные, «Бурэ»…
— Ну, дядя Майкл! — вытаращил глаза правнук. — От тебя ли слышу? Ты будто не из Канады, а из Тургенева!
Барон, сообразив, что увлекся, смолк. Рисунки было решено отдать Мику, тем более, что ни Лида, ни Фрол и не думали возражать. Деньги, включая скромные сбережения покойного Лунина-деда, были на исходе, а на стипендию Мика, равно как и на мифические канадские доходы Корфа всерьез рассчитывать не приходилось. Мик пообещал устроить это дело как можно быстрее, заодно намекнув, что исследование таинственного значка с усатым профилем успешно приближается к финалу. Подробностей он по-прежнему не сообщил.
Говоруха позвонил на следующий же день. Мик был в институте, и барон направился в библиотеку сам.
Давний знакомый Корфа действительно вполне сносно помнил латынь. Впрочем, особых трудов рукопись не доставила: переписчик оставил многословные заглавия каждого раздела, а заодно и многочисленные глоссы — комментарии на полях. Нужное место Говоруха отыскал почти сразу, тем более, что оно было единственным, где упоминалось о воскрешении. Впрочем, старик сразу же разочаровал Корфа, пояснив, что собственно об оживлении мертвых речь там не шла.
— Понимаешь, Миша, — увлеченно частил Говоруха, сам весьма заинтересовавшийся далекой от его пенсионной жизни проблемой, — у католиков, судя по всему, вопрос о воскрешении мертвых, как бы это точнее сказать… ну, особо не муссируется. То есть, они, само собой, верят в конечное Воскресение: христиане все-таки. Но что касаемо воскресить в данном, так сказать, конкретном случае…
— Ага, — сообразил Корф, — что-то помню… Ведь даже Спаситель — и тот воскресил одного Лазаря!..
— Ну, не одного, — поправил Говоруха. — Еще минимум двоих, но, в общем, ты понял. В Житиях случаи воскрешения особо не акцентируются. А вот у святого Иринея этот вопрос вообще ставится иначе. Ты, наверно, помнишь, Миша, что Ириней был великим борцом с бесами…
— Конечно, помню, Славик, — улыбнулся полковник. — Регулярно перечитывал Иринея… Особенно перед атакой.
— Да, извини, — в свою очередь улыбнулся старик. — Ты прав. Да и в России Иринея не особо знали. Короче, боролся он с бесами, а они, в свою очередь, стремились его искусить. Вернее сказать, тщились — и не могли, само собой. Но пару раз они были близки к успеху, и этот случай как раз из таких.
Говоруха замолчал, неторопливо перелистывая тяжелые пожелтевшие страницы.
— Вот этот раздел, Миша. Тут Ириней еще сравнительно молод, хотя и достаточно известен. Итак, в одном городе жил некий всеми уважаемый муж. Нищих оделял, на церковь Божию жертвовал, — всем хорош был, но, увы, увлекся чернокнижием. И уловил его тот, кого поминать не станем, в свои сети. И когда сей муж умер, то не успокоился, а стал, как здесь сказано, не жив и не мертв: страх для ближних и укор для благочестивых. Упырем стал, одним словом…
Барон вздрогнул, вспомнив Кору.
— Вызвали Иринея, — продолжал Говоруха, не заметив реакции Корфа. — Тот, не имея еще должного опыта, а попросту, не зная, что подобные случаи лечатся только осиновым колом… Это я уже от себя, Миша…
Корф опять вздрогнул и даже как-то поежился.
— …Решил попытаться. Молился, изгонял беса — и без всякого результата. А тут Нечистый и явись… Не в собственном, натуральном, обличье, а под видом некоего ученика Иринеева. И предложил средство…
Корф стал слушать очень внимательно, хотя какой-то непонятный страх начал подкатывать к горлу.
— Это было заклинание. Ученик, то есть не ученик, а тот, кто себя за него выдавал, посулил, что, произнеся заклинание, Ириней сможет отпустить заклятую душу. То есть, как видишь, не воскресить, — это вещь вообще невозможная, — а именно спасти душу, разорвать цепи, так сказать. Попросту
— подарить нормальную смерть, без осинового кола…
— Я понял, — прервал его Корф неожиданно хриплым голосом.
Старик, внимательно поглядев на него, покачал головой и вновь заглянул в книгу.
— Ириней усомнился. Всю ночь он молился, а под утро, как и следовало ожидать, было ему видение. Явился ангел и возвестил, что заклинание это — ловушка. Тот, кто его произнесет, действительно снимает заклятие с жертвы, но одновременно сам становится заклятым — то есть берет проклятие на себя. Ну, Ириней и шуганул этого лжеученика, а богача-чернокнижника, — тут не сказано, но подразумевается, — излечил осиной. Бесы в очередной раз осрамились, вот и сказке конец. Все…
— Значит, — неуверенно поинтересовался Корф, — прочитай Ириней это заклинание, то сам бы стал вампиром?
— Всенепременно. Во всяком случае, так пишет этот Гийом де Ту. Типичная жутковатая католическая байка, так Мише Плотникову и передай. И мой ему совет: пусть поменьше таким чтивом балуется.
— Так и передам, — пообещал барон. — Слушай, Славик, а самого заклинания в тексте нет?
— Да что ты! — достаточно естественно возмутился Говоруха. — Это в католическом-то Житии?
— Покажи это место, — потребовал Корф, любивший доводить любое дело, даже подобное, до конца.
— Нет тут его! — решительно заявил старик, но тут же прибавил тихим, еле слышным голосом: — То есть, в основном тексте, конечно, нет, да и быть не может, но на полях… Там есть глосса более поздняя, сделана совсем другим почерком. Смотри, Миша… Только, видит Бог, зачем тебе это?
Барон вгляделся в указанный абзац. На полях тонким мелким почерком зелеными, чуть выцветшими от времени чернилами, было написано несколько строчек.
— Могу продиктовать, — предложил Говоруха. — Если хочешь, конечно. Не думал, что ты любитель подобной экзотики…
— Не хочу! — резко заявил Корф. — Насколько я понимаю, вслух это произносить нельзя. Ты мне это напишешь — кириллицей. И вот что, Славик: Мику, то есть Мише Плотникову, об этом ни слова. Саму историю расскажи, да я и сам ему изложу, а об этом — молчи!
— Охотно, — кивнул Ростислав Вадимович. — Признаться, эти увлечения мне никогда не нравились. Католическая мистика, да еще худших времен. Тогда во Франции как раз расплодились катары..
…Корф несколько раз прочитал написанное на клочке бумаги заклинание, затвердив его наизусть. Сам листок, выйдя из библиотеки, он разорвал на мелкие кусочки и сжег в ближайшей урне.
Мик был разочарован, заявив, что Ириней попросту струсил, а Овернский Клирик оказался до тупости нелюбознательным. Впрочем, подумав, Плотников решил, что еще не все потеряно, и он сядет за второй том Папюса. К тому же, юный Плотников был изрядно занят: исследования странного значка подходили к концу, вдобавок Мика ожидали хлопоты с рисунками Фрола и авангардистскими изысками Лиды, которые он собирался «толкнуть». Корф несколько успокоился — его наследник, кажется, сумел избежать сетей, в которые чуть было не попался тот, чье житие описал французский монах…
