— А вы расскажите. Я послушаю. Времени-то у нас — вагон, с позволения сказать… Да, история была длинной. Она началась на первом курсе. Он хотел писать курсовую по Древней Греции, но его группу закрепили за кафедрой истории народов России. Юрий вспомнил тонкий лист бумаги, ходивший по рукам — список тем курсовых работ. Первокурсники робко ставили свои фамилии напротив названий. Дело шло быстро, и, пока бумага дошла до Орловского, все самое интересное было уже разобрано. Впрочем, кое-что осталось, Юрий пропустил модные «социально-экономические» темы и внезапно заметил нечто любопытное. Конкретизировалось это так: «Русская экспансия на Севере. С. Курбский». Почему-то зеленый первокурсник решил, что машинистка ошиблась и речь идет о знаменитом Андрее Курбском, о его богатой приключениями жизни. Кто знает, может, будущий враг Ивана Грозного в молодости завоевывал не только Казань, но и Север? Юрий решился — и написал свою фамилию. Очень скоро он понял, что влип. Во- первых, машинистка не ошиблась — речь шла именно о С. Курбском — князе Семене Ивановиче, жившем лет за семьдесят до Андрея. Во-вторых, руководителем курсовой был не сотрудник кафедры, а почасовик, читавший спецкурс в университете. Звали его Родионом Геннадьевичем Соломатиным.
Несмотря на русское имя-отчество, Родион Геннадьевич работал в Институте народов Востока и руководил сектором истории и культуры дхаров. Его настоящее имя было Рох. Рох, сын Гхела, из рода Фроата племени Серых дхаров…
Курсовую он все-таки написал. Помогли упорство и пробудившийся интерес к совершенно неизвестной ему истории небольшого народа, в далеком XV веке защищавшего свою свободу от войск Покорителя Севера князя Семена Курбского, носившего у дхаров странное прозвище Владыка Молний.
Оказалось, что главным источником, кроме коротких строчек летописи, является дхарский эпос — «Гэгхэну-цорху». Вдобавок этот эпос был не только не переведен на русский, но даже и не издан. К счастью, Орловский был еще на первом курсе, в возрасте, когда такие препятствия только раззадоривают. Дхарский он, конечно, не выучил, но читать эпос со словарем он все-таки смог. Словарь был тоже рукописный, составленный лично Родионом Геннадьевичем… Курсовая была защищена блестяще. Никто из студентов-коллег не работал с неопубликованными источниками. На защите Юрий не удержался, продекламировав отрывок из эпоса о поединке Сумх-гэгхэна — князя Семена — с дхарским вождем Гхелом Храбрым. Сначала на дхарском, а потом на русском в переводе Родиона Геннадьевича. Члены комиссии лишь покачали головой и поставили «отлично»…
На втором курсе Юрий наконец-то смог заняться Древней Грецией. Правда, в Институт народов Востока он продолжал наведываться — ему приятно было встречаться с Родионом Геннадьевичем и его учениками — молодыми деревенскими ребятами, которым недоставало знаний, но зато хватало упорства и желания учиться. Они пили чай — травяной, по старинному дхарскому рецепту, и беседовали. За импровизированным столом говорили в основном по-дхарски (некоторые плохо знали русский), и понемногу Юрий смог овладеть разговорной речью. Ему было интересно. Многие его однокурсники, особенно из «бывших», знали французский или немецкий, кое-кто учил латынь и древнегреческий, но дхарский, не только на курсе, но и на факультете, знал он один.
Несмотря на юные лета, Юрий быстро понял, что работа в дхарском секторе идет медленно. Попросту не хватало людей с образованием. Дхарские школы только начинали создаваться, студенты заканчивали русские, и то, как правило, начальные. Даже сам Родион Геннадьевич, глава Дхарского культурного центра, смог в свое время проучиться лишь три года в Петербургском Императорском университете: помешал арест и многолетняя ссылка. Нужны были люди с настоящей научной подготовкой, но столичные ученые — и молодые, и постарше — мало интересовались историей и культурой маленького народа…
…Юрий уже договорился, что будет писать диплом по истории Этолийского союза, и начал всерьез читать Полибия по-древнегречески: языки давались легко. Этолийский союз — свободная федерация греков, воевавшая с всесильной Македонией, а после — с непобедимым Римом. Это было интересно, этим заниматься стоило. Юрий разбирал сложные периоды Полибия, думая о тех, кто дрался с «непобедимой и легендарной» Красной Армией, защищая свободу родной земли. «Без похорон и без слез, о прохожий, на этом кургане мы, этолийцы, лежим, три мириады бойцов…» Где-то там, в таврической степи, лежали его брат, дядя Миша, их друзья и товарищи. «Без похорон и без слез…» Третий Рим, ставший Третьим Интернационалом, не давал оплакивать героев. Но Юрий мог писать об этолийцах — также, много веков назад, защищавших свободу…
Полибия дочитать не удалось. Лето 27-го, арест — и бывший студент Орловский мог смело забыть все: и ненаписанный диплом, и древнегреческий, и возможность закончить образование. Он бродил по Столице растерянный, убитый — и как-то по привычке завернул к Родиону Геннадьевичу, в его гостеприимный кабинет на втором этаже Института…
С сентября он снова учился. Родион Геннадьевич сумел сделать невозможное оформить перевод Юрия из университета на третий курс дхарского отделения Института. Он не был единственным русским, к этому времени уже четверо любознательных ребят изучали древний, красивый и загадочный язык дхаров…
Свою первую статью о дхарах Юрий напечатал на пятом курсе. Он написал о том, чем занимался еще на первом, в университете, — о последних боях дружины Гхела Храброго с войсками «мосхотов» — так дхары по традиции называли русских. Одновременно он начал помогать Соломатину готовить к изданию «Гэгхэну-цорху»: появилась возможность напечатать его во «Всемирной литературе». Орловский умолк и с силой провел ладонью по лицу. Стоп, кажется, увлекся. Этому «Косте» незачем знать все подробности. Впрочем, Константин невозмутимо продолжал черкать перышком, на лице его по-прежнему блуждала благодушная улыбка.
— Значит, решили способствовать ленинской национальной политике, Юрий Петрович? Поднимать культуру малых народов, угнетенных царизмом? Похвально, похвально… Скажите, а почему вы в одна тысяча девятьсот тридцать первом году, а точнее одиннадцатого марта, на заседании сектора обвинили гражданина Соломатина в научном вредительстве?
— Что?! — Юрий даже отшатнулся. Он обвинил Родиона Геннадьевича? «Костя», пожав плечами, извлек из портфеля очередную бумагу:
— Ну как же, Юрий Петрович! Вот, извольте видеть, протокол. Вы тогда выступили против вредительского издания упомянутого вами эпоса, точнее его части, которая называлась… Ну да, «Ранхай- гэгхэн-цорху».
«Песнь о князе Рахае»… — вспомнил Юрий. Вот он о чем! Но при чем здесь вредительство? — Нет… Конечно, нет! Я никогда не обвинял Родиона Геннадьевича в чем-либо подобном! Я его вообще ни в чем не обвинял! Речь шла о научной проблеме… «Костя» вновь улыбнулся. Эта улыбка окончательно разозлила Орловского. Он готов был высказаться от души, но в последний момент сдержался.
— Понимаете, Константин, мы тогда готовили к изданию этот эпос. Но Родион Геннадьевич предложил издать вначале его часть — в издательстве самого института для нужд дхарских школ. Это, конечно, правильно, тем более, Юрий невесело усмехнулся, — весь эпос так и не был издан. Но возникла чисто научная проблема. Вернее, методологическая… Он помолчал, собираясь с мыслями. Да, тогда, в марте 31-го, речь шла именно об этом. — Родион Геннадьевич предложил издать не сам текст эпоса, а его пересказ — в стихах. Он вместе с… — фамилию называть не следовало, — с одним своим учеником перевел «Ранхая» стихами, на размер «Калевалы». Дело в том, что записи эпоса делались прозой, и настоящий размер только угадывался. Я считал, что этим мы исказим подлинное звучание — в подлиннике эпос куда более… ну, серьезен…
— Ну вот, я же и говорю — научное вредительство, ~ удовлетворенно кивнул энкаведист. — Вы тогда не побоялись остаться в меньшинстве. И позже, через год, и потому вы часто обвиняли гражданина Соломатина в подобном же…
— Я не обвинял! Мы спорили! Понимаете, спорили!
Да, Родиону Геннадьевичу порой просто не хватало знаний и научного опыта: годы сибирской ссылки, война и изнурительная организационная работа в дхарском центре не давали по-настоящему заняться наукой. Он часто спешил там, где требовались медленные настойчивые научные штудии. Юрий спорил. Он хотел, чтобы издания сектора были ничуть не слабее, чем в Академии наук. Нельзя было позволить, чтобы к ним относились снисходительно — как к «младшим братьям»…
— Спорили… — «Костя» недоуменно пожал плечами. — А между прочим, компетентные органы, то
