лежачего не бить), так и придется проскучать до полной победы. Но на душе все равно ласки скребут. Капанид один, а пеласгов - туча целая. Хоть бы Ферсандр с нами был! (Про Ферсандра мы уже все знаем. Возле храма Времен Года, где мы жертву Психопомпу приносили, глашатай орет-надрывается про то, что из казны тиринфской некий злодей два таланта золота утащил. А лет тому злодею тринадцать будет, а росту он малого, сложения - худого, говорит по-беотийски, несет же золото краденое прямиком в Аргос.
И что самое обидное - никто его, злодея, там не видел. Как и нас с Капанидом в храме Афины. Это дядя Эгиа-лей приметы сообщил - чтобы нам всем не так легко было.
Два таланта! Да Ферсандр их и не поднимет. Он же еще не вырос совсем!) - Чего? Испугался, с- собака этолийская? Это - мне. Все тот же, в шлеме-дыроглазе. Отворачиваюсь. А за 'этолийскую' уже можно и схлопотать! Пару лет назад меня уже накрыло бы. Сейчас ничего - научился. Не накроет.
– Эй, прекрати! - это Амфилох. - Он не дерется! Ну, сейчас ему Сфенел пропишет гекатомбу! Но нет, не спешит дыроглаз. За чужие спины прячется.
– Что, Диомед-мозгоед? Тоже мозги жрешь, как твой папаша? Мозгоед-мозгоклюй! А твой папаша сдох, сдох, сдох!..
– Заткнись! Заткнись, дурак!
Амфилох все понимает. И остальные понимают. И я. Но - поздно.
Накрыло! …Река шумела совсем рядом, тихая, спокойная. Странно, я не могу ее увидеть. Только плеск - и легкий теплый ветерок.
Тихо-тихо.
Тихо…
Река совсем близко, только шагни, только вдохни поглубже свежий прозрачный воздух… Плещет, плещет…
– Тидид! Тидид!
Боль в плече. Ну, конечно, у Амфилоха клешни здоровые! А рука Сфенела, как обычно, на моем горле. Боевым захватом.
– Все, ребята! Уже! Отпустите! Не говорю - хриплю. Здорово Капанид сдавил! Ничего, все живы!
Живы?
Как только хватка разжалась, встаю. У Медного Дома - пусто. Хвала Дию Ясному! В последнее время больт ше всего боюсь, что увижу жмурика. Дохляка то есть. Но - пока обходилось.
На лице Амфилоха - что-то непонятое. То ли красное, то ли сизое.
– Тидид, ты как?
Ото, да он, кажется, протрезвел!
– Чем? - я киваю на красно-сизое под его левым глазом. - Не кулаком?
– Локтем, - щербатый рот дергается. - Да ничего, выживу. Ты, Диомед, меня извини.
– Тебя-то за что?
Да, зря этот дыроглазый дурак про папу ляпнул! Ведь не маленький уже, не сопляк безмозглый. А если бы такое про его отца рассказали? …Перед смертью папа сошел с ума. Так говорят. Я не верю. Не хочу верить!..
– Тебя-то за что? - повторяю я. - Ты же не виноват! С Амфилохом мы, в общем-то, друзья. Хотя он и ходит с пеласгами. Но куда ему деться от брата? Правда, с Алкмеоном он не очень и ладит. Из-за их мамы - тети Эрифилы. Алкмеон ее в смерти дяди Амфиарая винит. Будто бы тетя Эрифила от дяди Полиника ожерелье взяла (волшеб- ное, самой Гармонии, жены Кадма Фиванского) и за это приказала мужу на войну идти. А дядя Амфиарай поклялся жену слушаться. И пошел - хоть и не хотел.
Алкмеон даже дом стенкой перегородил. Слева он живет, а справа - мама его с Амфилохом и дурочкой Айгиа-лой. Айгиала - это их сестра - старшая. Конопатая, косая, страшная. И пришепетывает, во достанется же кому-то, уродина!
Итак, вокруг пусто. И возле Медного Дома, и дальше. Только у ступеней какие-то осколки лежат. Медные. Да это же шлем-дыроглаз! Бывший шлем то есть.
Ого!
– Это ты камнем, - подсказывает Капанид. - Во-о-он тем!
Нагибаюсь. Камешек - с яйцо воробьиное. И этим я!.. На душе - мерзко. Другой бы, наверное, радовался.
А чему тут радоваться? А если бы у того болвана шлема не было?
– Тебя проводить? - Амфилох гладит пятно под глазом (уже синеет!), морщится. - У-у, Гадес, ведь не хотел же пить!
Говорит - словно извиняться продолжает. Перед старшим. Передо мною то есть. Хотел я ему сказать, что от Бромия1 одни неприятности (это еще мой дедушка Ойней понял), да не стал. Амфилоху уже двадцать один, а мне еще… Ха-ха, мне еще… И так мы с ним, как взрослые, разговариваем.
– Совсем выросли вы, парни! Когда вас стричь-то будут?
Переглядываемся. Не иначе, Амфилох у папы своего мысли читать научился.
– Скоро, наверное, - неуверенно замечает Капанид. - Может, на солнцестояние - на Гиперионов день.
– А меня сам Эврисфей постриг. Вместе с Атреем.
Бромий - прозвище Диониса. Ойней, басилей калидонский, получил в дар от Диониса виноградную лозу, что привело к повальному пьянству во всей Этолии.
Это я помню. Амфилоха в Микенах постригли, а наш рлушка за это постриг Агамемнона - Атреева сыночка. Vx и не понравился же мне он! Нос до небес - на трех пос, одному ему достался.
И гордый - не кивнул даже. А ведь ' Первым поздоровался, как и положено.
– Вот постригут вас, - итожит Амфилох, - и пойдем, пебята, по девочкам. Я вас с такой дулькой познакомлю!
Сфенел сопит. Краснеет. А мне - мне хоть бы хны. Не нужны мне эти дульки! И вообще, девчонки не нужны. И без них хорошо. А вот волосы состричь - самое время!
Длинные волосы - значит, мальчишка еще. А постригут - сразу взрослым станешь. Ведь чего Амфилох про дулек этих самых заговорил (про иеродул1 то есть, которые при храме Афродиты)? Они на тех, у кого волосы длинные, и не смотрят. Запрещает богиня! Ну, дульки - это для Амфилоха, зато меч… Постригут - сразу же меч носить можно. Потому как взрослый!
Меч у меня есть - прадедов, старый, без ножен. Папин-то пропал.
И вообще - сколько можно быть маленьким?
– Пошли ко мне, Тидид. Чего тебе одному дома делать?
Тут Сфенел прав. Пусто у нас в доме. Давно пусто. И тех слуг, что с папой пошли, никто не вернулся. Няньки умерла, и еще одна служанка тоже умерла. А одна убежала - я ее искать даже не стал.
Конечно, те, что остались, и подметают, и обед готовят, а дедушка помогает - мясо к празднику присылает. И вина всякие присылает, хоть мне и пить нельзя.
Да только пусто в доме. И страшновато даже. Особенно если мама долго не приходит. (А я про маму Капаниду все-таки рассказал. Только не сказал, кто она. Он мне, кажется, не верил, пока я его с - Иеродулы - храмовые рабы и рабыни. Иеродулы Афродиты занимались священной проституцией. - мамой не познакомил. Тогда он даже испугался. Немножечко, но испугался. Ну и зря! Мама - она очень добрая.) - Так пошли?
– Не-а. У тебя там родичи.
Сфенел вздыхает. Кивает - соглашается, значит. Родичи - это тяжело, особенно Сфенеловы. Все - козопа-сы, от всех сыром несвежим пахнет. И все - богоравные. Только и знают про дедушку Зевса да про бабушку Гестию толковать. А мы слушать должны. Потому что - родичи!
Одно хорошо. Пока толковали (в прошлом году это было, когда очередной набег козопасов случился), выяснилось вдруг, что мы с Капанидом тоже родичи - через его дедушку Гиппоноя. Этот дедушка моему дедушке Ойнею кем-то там приходится. А еще мы, конечно, родичи через дедушку Адраста, потому как его, дедушкин, дедушка женился на дочери Сфенелова прапра… В общем, какого-то там 'пра'. Это хорошо! А впрочем, мы и без всяких 'пра' - лучшие друзья. На всю жизнь!
