начале счас тливого года. Лучится ее красота, и светится кожа ее…
А ведь я смеялся, пока эту табличку хеттийскую у дяди Эвмела переводил! Даже не смеялся - хихикал.
– Горделивая шея у нее над сверкающей грудью. Кудри ее - лазурит неподдельный. Золота лучше - округлые руки ее. С венчиком лотоса могут сравниться пальцы…
Я посмотрел Ей прямо в глаза. Смешно? Нет! Не смешно!
– Поступь ее благородна, глубоко и таинственно лоно, стройные бедра словно ведут на ходу спор о ее красоте…
– Замолчи! - Ее голос ударил, как бич. - Я вырву тебе язык, наглец!
– Рви!
Она помолчала, качнула головой:
– Я превращу тебя в ветер! В туман над болотом. В ночное зарево!.. Сядь!
От неожиданности я не сел - бухнулся в траву. Она поджала губы, постояла… присела рядом. … Странно, Она уже не была серебряной. То есть была, конечно, но какой-то не такой. Может, потому, что мы сидели совсем близко?
– Вот ты какой!.. Да, ты не похож на скворца. Хорошо оставим это! Кто бы ты ни был, это мой лес! Ты напугал моих девочек, Диомед. Люди… Они добираются даже сюда. Скоро придется уходить. Жаль…
Я вздохнул. И действительно, нехорошо вышло.
– Извини, что напугал Твоих девчонок, Светлая!
– Девчонок? - Ее глаза (уже не серебряные - темные, как ночное небо) удивленно блеснули. - Ты не любишь девчонок, Диомед?
Вопросик! Пусть на такие вопросы Амфилох отвечает.
– Ну… Они такие, Светлая… Глупые. И вопят все время. И мамам жалуются.
Задумалась. Дрогнули губы (не серебряные, живые!), строгими стали глаза.
– Я тебя отпущу, Диомед. Но ты пообещаешь… Поклянешься именем своим и кровью своей, что никогда… никогда - слышишь? - не обидишь женщину. Не ударишь, не оскорбишь, не надругаешься. Никогда!
Я сглотнул. Ну, это понятно. Герои не обижают девчонок! Или она имела в виду что-то другое?
– Клянусь! - выдохнул я.
– Повтори!
– Клянусь! Именем своим и кровью! Так я еще никогда не клялся. На миг вернулся страх. Что я Ей пообещал? Но поздно, слова уже сказаны…
– Хорошо! - Ее глаза оставались строгими. - Иди! фу-у-у-у! Не съедят! Вскочить, прямиком сквозь кусты…
– Не хочу! - отрезал я, не сдвинувшись с места.
– Не хочешь, дерзкий мальчик? - Ее лицо оказалось совсем рядом. - Не хочешь? А чего же ты хочешь?
Я молчал. Упрямо, не разжимая губ. Не хочу уходить! И все тут!
И вдруг Она улыбнулась. Улыбнулась, покачала головой:
– Ты, кажется, разрешил делать с тобой все, что угодно Диомед сын Тидея?.. А может, все-таки уйдешь?
Ее волосы чуть коснулись моего лица. Словно легкий ветер…
– Ни за что! - прошептал я. - Ни за что!
– Тогда… - улыбка исчезла с губ, темным огнем блеснули глаза. - Тогда ты будешь искать меня всю жизнь. В каждой женщине, понимаешь? Искать - и не находить. Лучше уйди, Диомед, глупый наглый мальчишка…
Я коснулся Ее руки - живой, теплой. Под пальцами еле заметно ударила кровь. Быстро-быстро…
– Не уйду, - повторил я. - И ты не уйдешь. Светлая!
– Уйди! - повторила Она. - Ты станешь несчастным на всю жизнь. Не хочу, уйди!
– Пусть! - Я усмехнулся, наклонился к Ее лицу.Пусть! Ты заставила меня клясться. Светлая. А у меня есть заклинание - для тебя! …Тоже с таблички. Не с хеттийской - с критской.богов и даймонов, как известно, заклинают. А богинь?
– Возжелай тела моего, ног! Возжелай глаз, возжелай бедер! Глаза твои, ко мне вожделеющие, Да увянут от страсти! Льнущей к дланям моим я тебя делаю, Делаю к сердцу льнущей…
– Замолчи! - прошептала Она. - Не смей, глупый наглый, самоуверенный мальчишка. Не смей, не смей! Мальчишка, мальчиш… Не договорила. Ее губы… Наши губы… …И вновь - серебряные искры. Закружились, закружили, унесли. Я исчез, меня не стало, я умчался ветром, растекся серебристым туманом - над травой, над старыми кронами, над тихим ночным лесом… …лучится красота Ее… искать… всю жизнь… возжелай… льнущей к ладоням моим… искать Тебя! глаза Твои… искать… стройные бедра ведут спор… всю жизнь! всю мою жизнь! таинственно лоно… искать Тебя… та, что блистает… блистает…
– И где тебя гарпии носили? - осведомился Капанид, протирая глаза. - Ночью встал, чтобы отлить, а тебя нет! А действительно, где меня носило? - Ламий гонял. Чтоб тебя не съели. Кажется, он поперхнулся.
– Э-это к-каких? Настоящих?
– Точно, - согласился я. - Настоящих. С ослиными ногами которые.
Полгода назад был я в Элиде у тамошнего басилея. Дедушка Адраст послал - у него (у басилея, не у дедушки) сын родился, а я поздравления передавал - как дедушкин внук. Басилей этот (Финеем его зовут, толстый, вроде дяди Гиппомедонта) показывал мне скотный двор Авгия, которого дядя Геракл убил. Так вот, тамошний свинарник…
– Эней, сын Портаона, бизилей калидонский и всей Этолии Приречной, устами моими передает, что ему нет дела до пришлецов, именующих себя Диомедом сыном Тидея и Сфенелом… …все-таки получше дворца моего дедушки Ойнея Портаонида (Энея - по-здешнему). Пахнет так же, а вид попристойней. Зато глашатай дворцовый - точно свинья. И рожа, и голос… -…сыном Капанея. И тех пришлецов в дворец наш пускать отнюдь не ведено, и в Калидоне нашем причин им находиться нет…
Да-а, сходили в гости! Дернул меня Дий Подземный к дедушке Ойнею заглянуть. Правда, его тут больше Живоглотом зовут.
– А посему Эней, сын Портаона, басилей Калидона и всей Этолии Приречной, повелевает упомянутым пришлецам из Калидона вон идти, куда их воля будет, не позднее заката дня следующего…
Добрый дедушка мой! Мог бы и сейчас в шею из города вытолкать!
Ворота - хлоп-хлоп, стражники (панцири-то времен Девкалиона) - топ-топ, и остались мы с Капанидом одни-одинешеньки прямо на главной площади богохранимого Калидона. (Акрополя тут нет, через стены городские курица перескочит, да и сам город с две наших Глубоких улицы.) Ну и ладно!
– Ну чего, Тидид, пошли к Гераклу? - невозмутимо предложил Сфенел, почесав свою репку. - Ну их!
И вправду, ну их!
Я оглянулся. Пуста площадь, и улица пуста. Зато пыли полно. Это потому, что тут деревьев нет. А у нас, в Ар-госе… …У нас? Но ведь Калидон - мой город! Папа наследником здешним был! А теперь наследник - вроде как я!
Обидно!
– Пошли! - вздохнул я. - Раз уж приехали.
– Эй, ребята! Эй!
