На бесцветных старушечьих губах - улыбка. Сестра Афарея, когда-то убитого моим отцом, Тидеем Непрощенным, принимает меня, сына убийцы, в свой осиротевший род.. …Жизнь за жизнь, кровь за кровь и семя за семя. Теперь на моих плечах - меховой плащ. Такой же, как на Капаниде. Сфенел отныне - ксен, гость рода, и никто из куретов никогда не поднимет на него руку.
В деревянной чаше не вино - кислое молоко. Злое - как здесь говорят. Холодное, пьянящее. Чаша идет по кругу, пустея с каждым глотком.
– Осторожно, ребята! - Басилей Андремон смеется, блестит белыми зубами. - Два глотка - на коня не сядешь, три глотка - меч не поднимешь!
И вправду - острый серп Селены начинает двоиться, расплываться серебристой радугой. Но я не боюсь. Сегодня бездонная река плещется где-то вдали, не здесь, не у этого холма.
– А я знал, что ты придешь, - на лице Фоаса, сына Андремона, нет улыбки. - Ты - курет! Ты - мужчина. Когда я пойду на войну, ты возглавишь правое крыло. Я вспоминаю герму - и мне стыдно. Хорошо, что я вовремя отдернул кинжал!
– Ну-ну, вояки! - Рука басилея тяжело опускается на плечо сына.-Мир, мир, мир! Этолийцы друг с другом не должны воевать, с врагом должны воевать, вместе воевать… …Иначе кости Ойнея, моего деда, давно бы растащили вороны. Я уже понял, как ненавидят в Этолии Живоглота. И куреты, и калидонцы.
Но сейчас - мир.
– Завтра поговорим, Диомед, - теперь басилей смотрит на меня. - О том поговорим, об этом поговорим. Как думаешь, найдется о чем?
Его губы улыбаются, но глаза - нет. Я догадываюсь - о чем. Живоглот не вечен, кто-то должен наследовать Калидон. Сейчас у трона толпятся жадные родичи, которых тут любят не больше самого Ойнея.
Но это - завтра. Сегодня мы пьем кислое молоко, а. вокруг горят костры, я жив, и пролитая когда-то кровь наконец остыла.
Внезапно я ловлю на себе взгляд басилея - недоуменный, полный удивления. Андремон смотрит на меня, затем на Капанида, потом - снова на меня.
Или я плащ не так надел?
– Эй, сюда! Все сюда!
Разговоры стихают, кто-то роняет чашу прямо на землю. Миг - и вокруг нас крепкие чернобородые парни в меховых плащах. Мечи - за поясом, белые зубы сверкают.
Родичи!
– Почему обычай нарушаем, мужи куретские? Почему мальчишки злое молоко пьют, у ночного костра стоят, мужские беседы ведут?
Белозубые переглядываются, смотрят на нас.
– Обычай! Обычай! Мальчишки! Мальчишки! Смеются все - кроме нас с Капанидом. Чего уж тут смешного? Ясное дело - мальчишки. Не успели гидру убить!
– Что делать будем, мужи куретские, а? Взашей от костров прогоним? Из круга нашего прогоним? К женщинам прогоним?
Весельчаки в мохнатых плащах переглядываются, чешут затылки.
– А может, пострижем их, басилей? …И тут я начинаю понимать.
– Пострижем! Пострижем! Эй, у кого нож острее? Пострижем!
– Куреты! - Огромная рука взлетает к черному небу - ВЫ, мои родичи, свидетели того, как эти двое мальчишек пришли сюда сами. Пришли, не зная, что ждет их - жизнь или смерть. Значит, они - не мальчишки!
Он уже не смеется. И гаснут вокруг белозубые улыбки - Только мужчина рискнет жизнью ради чести. Только мужчина может взглянуть в глаза Танату. Они - мужчины! Дайте нож. Каменный, тот, что на алтаре!
Мы со Сфенелом переглядываемся. А здорово вышло! Только обидно, ведь и не сделали мы ничего такого. Ну пришли. Так как было не прийти?
Андремон пробует пальцем кремневое острие, поднимает нож… …Свист. Легкий ветерок. И стрела - огромная, хищная. В земле - прямо между мной и басилеем.
Дрожит!
– Хейя-я-я-я-я-я! Хейя-я-я-я-я-я! Уже не ветерок - ураган. Воздух толкает в грудь, отбрасывает в стороны растерянных бородачей. Ураган! А следом - гром!
– Надеюсь, с моим племянником все в порядке, баси-лей?
Гром звенит насмешкой, переливается силой. Кто-то огромный, тяжелый, страшный расшвыривает толпу. Налево! Направо! Налево! Направо!
Дрожит земля. Неровный свет костра падает на старую потертую шкуру.
Львиную;
Вот он!
– Примешь ли гостя, Андремон Курет? Дядя Геракл смеется. Дядя Геракл подходит ко мне. Дядя Геракл поднимает тяжелую ладонь.
– А ты храбрец, как я погляжу! Ну что, Андремон, пострижем молодцов?
Ладонь рушится мне на плечо.
Ой!
Падаю.
Трихонида - это танец такой.
Его очень легко танцевать. Главное - голову ввер, руки - в стороны (и тоже чуть вверх)…
– Косса-косса-косса-хай! Косса-косса-косса-хай! ..И еще сандалии снять надо. Трихониду только босые танцуют. Пятками - в траву, да посильнее, посильнее!
– Косса-косса-косса-хай! …А что за 'косса' такая, никто и не знает. Даже дядя дцдремон. Да и в 'косее' ли дело? Главное - руки выше, подбородок вверх, и пятками, пятками…
– Косса-косса-косса-хай! Косса-косса-косса-хай!…Сфенел слева, дядя Геракл - справа (топнет - холм качается). Круг протанцевали - меняемся. Теперь справа фоас, а слева - Лихас. Пришел-таки!
– Косса! Хай!
Три круга - и к костру. А там уже чаша со злым молоком. Ждет!
– Отец не хочет, чтобы в Этолию приходили чужие войска. Мы не любим ахейцев. И эпиротов не любим. Мы сами добудем тебе престол.
– Но ведь сейчас мир, Фоас!
– Мы скоро с тобой вырастем, родич Диомед. Вырастем, взрослыми станем, воинами станем. Мы вырастем, а мир состарится! …И снова - в круг! Голову выше, выше руки. А где-то совсем рядом звенит медь, мечи бьют о щиты, как когда-то на Крите, когда маленький Зевс плакал. Куреты не признают музыки, не держат флейт и лир, они любят только звон меди, боевой меди…
– Косса-косса-косса-хай! Косса-косса-косса-хай!
В лицо смеется Селена, и я вспоминаю Светлую. Увидела бы она меня сейчас! Теперь я уже - не мальчишка.
Я - взрослый!
Злое молоко растекается горячим огнем, в ушах гремит медь, а ночь все не кончается, не кончается…
– У тебя бывают приступы, племянник? Огонь перед базами? Или вода?
– Вода, дядя Геракл. Вроде как река. Но откуда ты?..
– Знаю. И, к сожалению, слишком хорошо… Я научу тебя, что делать. Болезнь не уйдет, останется с тобой, но ты ее победишь. Это будет трудная битва. Может быть, самая трудная в твоей жизни… …Все кружится, и мы кружимся, и Луна-Селена, и с алтарем, и бородатые белозубые лица. Кружится, кр жится, кружится…
– Косса-косса-косса-хай! Косса-косса-косса-хай!
