— Забирайся.
— Ч-что?
— Ты не можешь идти босиком по снегу. Садись верхом.
Осторожно, неуверенно, она прислонилась к его спине. Нэш подхватил ее под колени, пока она не передумала и опять не убежала, и выпрямился. Ее руки доверчиво обвились вокруг его шеи. И он понес ее на закорках обратно к домику.
18
Сара сидела на диване, закатав свои эластичные рейтузы выше колен и погрузив ноги в ведро с теплой водой.
— Тебе чертовски повезло: прогуляла бы по снегу еще немного — отморозила бы пальцы, — заметил Нэш. — И еще тебе повезло, что температура была не слишком низкая.
Она вытащила ноги из воды и стала вытирать их. Нэш отнял у нее полотенце, опустился перед ней на колени и принялся энергично растирать маленькие изящные ступни.
— Хочу, чтоб ты знала: я не стал бы всего этого делать для кого-нибудь еще.
Теперь ее ноги были сухими и теплыми, пальцы слегка покалывало от прилива крови. Она свернулась клубочком, забившись в угол дивана, укутавшись пледом по самые плечи.
Нэш унес ведро и полотенце, а через пару минут вернулся с двумя тарелками в руках.
— Я не голодна.
Нэш поставил тарелки на стол перед ней:
— У тебя вообще-то есть система пищеварения? Или ее забыли вмонтировать при сборке? А может, ты на жидкой диете?
— Смешно.
Сара бросила взгляд на свою тарелку. Подогретая яичница. Обмякшие тосты. У нее в животе всколыхнулась тошнота.
— Ешь, а не то мне придется кормить тебя силой. Нэш опустился в кресло напротив нее, подхватил свою тарелку с вилкой и принялся за дело. Волосы у него были взъерошены. Он нуждался в бритье. У него был вид бродяги. Бродяги, внушающего доверие.
Ей хотелось бы узнать его получше. Ей хотелось бы никогда с ним не встречаться. Она вдруг поймала себя на мысли, что ей хотелось бы просыпаться рядом с ним каждый день.
Нэш вскинул голову и обнаружил, что она не ест. Он погрозил ей вилкой:
— Я не шучу насчет насильственного кормления.
У Сары начисто отсутствовал аппетит, но она взяла тарелку. Воткнула вилку в яичницу. Поднесла ко рту. Проглотила. Потом еще кусочек.
— Этого не должно было случиться, — сказала она, сглотнув.
— Чего?
— Нас с тобой.
— Ты же мне позвонила, помнишь?
— Ты навел меня на эту мысль. И вообще, когда я позвонила, я была немного…
Ее голос оборвался на полуслове. Не было нужды вслух говорить о ее проблеме.
— Я когда-то жил в доме, где была низкая дверь в подвал, и я всякий раз стукался головой о притолоку, когда надо было туда спуститься, — начал Нэш.
Она поняла, чего он от нее ждет:
— Давай-ка я угадаю. В конце концов ты научился пригибаться.
— Нет, ошибаешься. Я перестал спускаться в подвал.
— Ну, это уж крайность.
— Может быть. — Он поднялся. — Принести что-нибудь еще?
Сара взглянула на свою тарелку и с удивлением обнаружила, что незаметно для себя съела все.
— Нет. Спасибо.
Нэш собрал посуду и направился в кухню. Через две минуты она застала его у раковины с руками, погруженными по локоть в мыльную пену.
Сара взяла полотенце и принялась вытирать тарелки. По молчаливому уговору они не упоминали ни о прошедшей ночи, ни о панической выходке Сары этим утром. Пока они работали, Нэш пытался поддерживать светский разговор. Светский разговор за мытьем посуды. Оазис — а может быть, мираж? — домашнего уюта среди хаоса и сумятицы. Он напомнил ей, что домик принадлежит отцу Харли.
— Его старик — Джеймс Джиллет.
— Газетный магнат?
— Он самый.
Сара ничего не понимала.
— Как может человек, выросший в семье газетного магната, выпускать листок вроде “Дырявой, луны”?
— У Харли пунктик насчет многостраничных газет. Он их терпеть не может. У него был шанс возглавить крупное издание в Спрингфилде, но он отверг это предложение.
— Чтобы выпускать бульварный листок. — Это был не вопрос, а скорее утверждение.
— Приходится решать, что для человека важнее всего.
Они покончили с мытьем посуды.
Что важнее… Сара прекрасно знала, что для нее важнее.
Нэш спустил воду из раковины, вытер руки, потом надел куртку, поправил воротник.
— Я пойду на шоссе и попробую остановить кого-нибудь с приводом на четыре колеса или снегоочиститель… Ну, словом, кого-нибудь, кто сможет помочь нам выбраться из сугроба.
Ей хотелось его остановить. Ей хотелось попросить его остаться, запереть дверь и не впускать внутрь внешний мир. Но она знала, что от Донована убежать невозможно. И с каждой секундой, проведенной в ее обществе, Нэш все больше рискует. Каждая секунда ее отсутствия увеличивает опасность для ее отца, для сестры и ее семьи.
Нэш подошел к двери и остановился, взявшись за ручку:
— Жди здесь и смотри, чтобы газ был выключен, обогреватель на минимуме, а дверь заперта.
“Я это запомню, — подумала Сара. — Годы пройдут, но, когда ты будешь любоваться своими звездами на крыше, я вспомню об этом, глядя из окна дома Донована, и это воспоминание меня утешит”.
Казалось, он хотел что-то сказать, но передумал. Легкая, едва заметная улыбка играла в уголках его чувственного рта. Нэш покачал головой, как будто пытаясь прояснить свои мысли. Он не мог понять ее… он ничего не мог понять. Да и кто бы смог?
Он открыл дверь и вышел. Ворвавшийся в дом порыв холодного ветра ударил Сару и пробрал ее до костей, ледяной змейкой скользнул в ее душу.
По пути к шоссе Нэш остановился возле своего застрявшего автомобиля. От него все еще слабо пахло бензином. Еще час, и он бы завелся. Нэш бросил рюкзак на заднее сиденье и направился к шоссе.
Снег все еще шел, заметая оставленные ими следы. В такой день хорошо было бы остаться в доме и медленно, неторопливо заниматься любовью у огня…
Как говорится, мечтать не вредно.
Машины неслись по шоссе одна за другой, но никто не обращал на него внимания, их колеса обдавали его жидкой снежной кашей. Наконец грузовик с приводом на четыре колеса, с проржавевшим кузовом и чудовищными шипованными шинами выехал на обочину. Распахнулась дверца. За рулем сидел парнишка лет семнадцати в коричневых вельветовых брюках, зеленых сапогах и клетчатой шерстяной кепке. Нэш на секунду оглох от воплей Стива Тайлера, солиста группы “Аэросмит”.
