Но, конечно, прежде всего Ауян-Тепуй знаменит тем, что оттуда падает высочайший в мире водопад Чурун-Меру, или Сальто-Анхель, достигающий высоты 979 метров. Приоритет открытия водопада принадлежит также Джимми Энджелу, что, однако, оспаривается многими. Некоторые полагают, что первым, не считая, конечно, индейцев, кто видел водопад, был лейтенант морского флота Венесуэлы Эрнесто Санчес Ла Крус в 1910 году. Еще раньше, вполне возможно, эти места посещали многочисленные старатели-гаримпейрос — искатели золота и алмазов, а также балатеос — искатели каучуконосных деревьев. Существуют также неподтвержденные сведения, что кто-то из них поднимался в начале нашего века и на плато Ауян-Тепуй. Это вполне возможно. К тому же еще в начале XVII века в донесениях испанского конкистадора А.Беррио упоминается об индейских сказаниях о потоке воды, падающем с неба.
Пора было возвращаться. Сумерек здесь почти не бывает, и ночь падает быстро, как будто кто-то выключил свет. Солнце уже зашло, когда Берналь спустил на воду лагуны свою огромную куриару, на которой мы возвратились в лагерь.
Вскоре я распрощался с одним из лучших знатоков Канаймы — Томасом Берпа-лем и покинул ее. Если кто попадет в эти места, то лучшего проводника не найти. Его там знает каждый.
Юрий Баженов / фото автора
Гвианское нагорье, Венесуэла
Страны и народы: Затеряться в Париже...
Очерк второй (Очерк первый опубликован в № 1/97)
В Париже, всегда рядом с общеизвестным, какой-нибудь, скажем, великолепной достопримечательностью, обнаруживаешь что-то для себя неожиданное, интересное... Не каждый, например, знает, что под площадью Бастилии протекает канал Сен-Мартен, где на катерах и баржах живут люди...
Хочешь спуститься в настоящие катакомбы? — спросил меня сразу же по приезде в Париж сын моих московских знакомых, а ныне парижанин (о том, как он стал им, читатель узнает чуть позже) Алексей Васильев.
— Алеша, нет ли чего-либо такого же занимательного, но попроще, менее опасного? — робко спросил я.
— Ну, что ж, попроще так попроще, пожалуйста, — будем осматривать каналы, — сразу поскучнев, предложил Алеша.
Я и не представлял, что парижские каналы тянутся на многие километры, пересекая весь город. Мы выбрали канал Сен-Мартен и теперь не спеша двигаемся вдоль него, останавливаясь где заблагорассудится. Он, конечно, не похож на петербургские каналы: там размах гранитных набережных, отраженье в водной глади дворцов и, главное, мосты-памятники: с башнями, цепями, конями и крылатыми сфинксами. Канал же Сен-Мартен функционален: его строили для перевозок грузов, например, соли. Для подхода барж к складам и рынкам не нужно было создавать «архитектурных излишеств», но ароматом времени веет от железных мостов — низких и высоких, плоских и горбатых — нависших над шлюзами, которые и сейчас открываются два раза в сутки, чтобы пропустить прогулочные пароходики.
Неожиданно канал исчезает: он... ныряет под площадь Бастилии. Что ж, пройдемся по знаменитой площади, на которой, несмотря на все «издержки» Революции — жертвы, террор, парижане празднуют 14 июля 1789 года — день взятия Бастилии, как символ падения тирании и освобождения народа.
Сейчас от этой тюрьмы остался лишь контур, выложенный булыжником на площади, да несколько камней в вестибюле метро, которое, конечно, называется «Площадь Бастилии». Некоторые туристы думают, что позеленевшая от времени колонна, стоящая посреди площади, увенчанная позолоченным крылатым гением свободы, сооружена в память взятия Бастилии. На самом деле, она возведена на подземном некрополе, где захоронены жертвы «трех славных дней революции 1830 года», к которым затем присоединились и жертвы июльской революции 1848 года. Так на одной площади туго переплелись столь громкие, трагические события.
Осматривая площадь Бастилии, все время верчу головой в поисках выхода канала. — Эврика! — кричу я радостно, словно открыл новую землю. — Алеша, смотри, вон он — потерявшийся канал! А что это у причалов? Целая флотилия кораблей!
Мы спускаемся с площади по каменным ступеням на набережную. Вход к причалам через калитку, возле нее — домик консьержа. Калитка, к счастью, не заперта, я вприпрыжку сбегаю по лесенке, а Алеша топает сзади, снова недовольно бурча, что, мол, так не врываются в чужие владения.
— Видишь надпись? — показывает он. — Вход разрешен только владельцам судов. Нельзя без спроса лезть в частную жизнь.
— Какую частную жизнь? — возмущаюсь я. — Мы только посмотрим и снимем эти кораблики.
— Да в этих корабликах живут люди, здесь их дом, — нетерпеливо объясняет Алеша.
Действительно, точный перевод надписи у калитки гласит: «Вход только для живущих в порту». Что же делать? И в этот момент наверху останавливается машина, и с набережной по лесенке спускается высокий мужчина весьма официального вида: темный плащ и шляпа, галстук да еще кейс в придачу. Ну вылитый клерк или государственный служащий, который после трудового дня направляется домой... на кораблик.
— Да, вот он мой дом — баржа «Елена-Маргарита», — улыбается наш новый знакомый Матье, сразу же согласившийся показать нам свое жилище.
— Названа эта посудина в честь жены и дочери, — объясняет Матье на ходу, пока мы переходим по сходням на баржу. — Как я могу не принять журналистов, когда моя жена — тоже редактор!
Мы спускаемся вниз в каюту, вернее, в большой салон, где за столом на тахте сидит прелестная француженка с большущими глазами и преспокойно правит корректуру.
Елена здоровается с нами, идет на кухню приготовить кофе. Матье открывает бутылку вина, и когда мы чокаемся, желая хозяевам здоровья, он смеется:
— И квартиры на суше.
Хотя в порту (окончание канала перед его выходом в Сену называется порт Париж-арсенал) жить сносно, говорят хозяева, но все же это баржа, а не дом.
— Конечно, стоит это дешевле: я купил старую металлическую баржу и плачу пять тысяч франков в квартал за стоянку, ну, конечно, и за все остальное: газ, воду, электричество, — поясняет Матье, а жена добавляет:
— Ночью, особенно зимой, трудно добираться, вот дочь ушла в город (Лена так и сказала: «в город», хотя баржа стоит недалеко от метро), а я беспокоюсь. Немножко укачивает, когда зыбь, сыровато.
— Мы обязаны содержать судно в порядке, чтоб в любой момент я мог завести двигатель и выплыть в Сену, — говорит Матье. — Многие проводят отпуск на реке.
Это подтвердили и его соседи — тоже живущие на воде, некоторые из них раньше плавали на судах, были капитанами, штурманами.
Идем мимо выстроившихся у причалов яхт, катеров, барж с самыми разнообразными именами, больше женскими, но есть и забавные: «Поспешай не торопясь», «Моя дура» и т.д.
У катера «Луиза» нас приветствует, приподняв морскую фуражку загорелый мужчина в синем комбинезоне и желтых резиновых сапогах. Он перебирает мотор — готовится выйти с друзьями в плавание, а живет здесь, в порту, так же как и его соседка Мария, которая при нас принесла ему и себе овощей с рынка.
