чистки не исцелит глубокую рану. В присутствии матери, объемного сосуда, в котором может происходить трансформация, он признает позитивный аспект наследования. Отец дал ему глубинную связь с природным инстинктом, психическим источником обновления. Несмотря на то, что эта связь все еще находится в «щенячьем» возрасте, он научился управлять этими инстинктивными импульсами, чтобы они превратились в преданных стражей, охраняющих к нему доступ.
Собаки или их изваяния до сих пор повсеместно встречаются у входа в дом. В средние века, отлитые в бронзе, они стояли у ног своего умершего хозяина. С точки зрения мифологии они охраняют границу между жизнью и смертью, между известным и неизвестным. Они представляют собой интуитивный мост между сознанием и бессознательным, являясь соединяющими проводниками с психоидным уровнем психики. Собаки бесценны для тех, кто их любит, ибо их любовь является всеобъемлющей, и они отражают внутренний мир своего хозяина, с которым он сам уже мог потерять связь. Воспринимая реакции собаки, человек устанавливает внутренний контакт. Они такие же, как и мы, но иные, они воплощение шага по направлению к очеловечиванию диких инстинктов.
В снах они часто выступают в качестве проводников в потусторонний мир. Отец дал сыну возможность опуститься в глубины своих инстинктов, чтобы создать органическое королевство, в котором сын, став новым королем, укрепит свою власть новыми духовными ценностями, воплощенными в собственной энергии. Неоценимый дар позволяет маскулинности установить связь между похотью и любовью.
Следует задать ключевой вопрос: почему сыну восемнадцать лет? Давая ассоциации к сновидению, Элайн запомнила, что в восемнадцать лет она нарушила семейные правила относительно поведения в колледже.
«Впервые оказавшись на свободе, - говорила она, - я безумно влюбилась в своего преподавателя. Последний год учебы я проводила в его кабинете, училась играть в шахматы и любить Лао-цзы. Я перестала общаться со своими сверстниками и тратила на преподавателя всю маскулинную энергию. Переносила ее от отца к возлюбленному. Я по-прежнему продолжала ее тратить, когда поступила в медицинский институт и влюбилась в своего будущего мужа. Вышла замуж, родились дети, и тогда появилась идентичность с матерью. Я могла себя воспринимать в качестве матери. Это продолжалось в первые годы моего брака. Когда дети покинули дом, наступила депрессия. Я должна была из нее выйти, обратившись к своей маскулинности, чтобы что-то сделать. Я чувствовала себя парализованной. Настоящую маскулинность не интересовали подражания старому королю, демонстрирующему свою дутую власть через символы мантии и короны. Настоящую маскулинность интересует истинная сила, основанная на инстинкте. Чтобы ее найти, я вернулась обратно: потребовалось захватить с собой все, что мне запрещалось в восемнадцать лет.
Забота о щенках для меня совершенно естественна. Отец одарил меня, привив мне любовь к земле. Каждый год в апреле к нам приходил мужчина, чтобы вспахать сад, но не на тракторе, а на лошади. Для отца было неземным наслаждением смотреть, как переворачиваются пласты земли. Первый весенний одуванчик он принес матери, когда был в нее влюблен. Он не мог надышаться ароматом цветущих фруктовых деревьев. Здесь я совершенно запуталась: такая чувственность, потом его пьянство с оскорблениями и побоями матери. Именно чувственность стала исходной точкой его ранимости и моего исцеления.
Во время сна я рыдала до изнеможения. Оказавшись на природе, я обрела новые силы. Я совершенно забыла время, когда пошла в лес и просто бродила по оленьим тропам, хорошо заметным на свежем снегу. С помощью коренных жителей, американских индейцев, я открыла новые ритуалы. Мое тело изменилось. Пропала характерная для матери полнота. Во мне очень окрепла опора на свое тело».
Заново открыв в себе уже поникшего маленького мальчика, я могла легко ему посочувствовать; оставаясь в сновидении, у него не было шансов на выживание. Воссоединение с ним пробудило глубокую щемящую тоску. Некоторые современные мотивы вызывают и у мужчин, и у женщин острую боль, которую испытывает этот зажатый мальчик. Кто, например, может забыть серо-голубые глаза патриархального отца (описанного в книге «Общество мертвых поэтов»), отца, убивающего последнюю надежду в умоляющем взгляде сына, который борется за право жить своей жизнью? Кто забудет предавшую сына мать, беспомощно стоящую в стороне, не имеющую сил, чтобы думать или действовать, исходя из свих внутренних побуждений? Сочувствовать ему - означало его убивать, отрицая его реальность. И мужчинам, и женщинам следует отдавать дань уважения этим юношам, находящимся и внутри них, и внутри их спутников, и внутри их детей. Уважать и почитать мальчика не означает получать наслаждение при его возвращении или нянчить его в теплом гнездышке, из которого он никогда не сможет выбраться. Женщины не берут на себя смелость смеяться над патриархальной привязанностью сына к матери, хотя при этом делают все возможное, чтобы с помощью разных женских хитростей и манипуляций превратить их в пажей, а вовсе не в королей. Несмотря на то, что ответ «я тебе не мама» может привести некоторых мужчин к внезапному инсайту, следует непременно совершить беспощадную внутреннюю работу, чтобы сын оказался на свободе.
Смерть старого короля может проявляться в сновидениях как смерть патриархального отца или брата или же смерть какого-то государственного деятеля. Когда традиционная сознательная установка выходит из-под контроля, от нее остаются скорбь, радость, облегчение, часто сопряженные с очень тревожными чувствами. Не ощущая прежней безопасности, наши чувственные привязанности оказываются подорванными, наши излюбленные в прошлом убеждения истощаются в результате бесплодных устремлений. Дева может породить тигра, буйвол может испытывать похоть к молодой женщине, воспоминания тела могут разрушить свои дамбы и плотины. Такие образы сновидений кажутся оскорбительно глупыми, смешными, кощунственными, а сопровождающие их эмоции могут быть совершенно ужасными. Эго должно обладать недюжинной силой, чтобы занимать отстраненное положение, наблюдая за происходящим и одновременно принимая участие в высвобождении чувства. Это спуск в хаос материального мира, где смерть может трансформироваться в новую жизнь. В процессе прохождения через смерть возникает страх абсолютного исчезновения. Депрессия может оказаться столь глубокой, что воспроизведение сновидений становится невозможным. Тогда телу становится необходим отдых, пока природные энергии не восстановят основу, которая сама по себе больше не может существовать. Для сновидцев, живущих на основе стереотипов, это очень опасное время, требующее огромного спокойствия и мужества. Для тех, кто привык доверять образам сновидений, какими бы причудливыми они ни казались, это время, чтобы принять вызов и пойти на риск, ибо они приведут к ассимиляции сознанием глубинного содержания бессознательного.
В жизни Мэри наступило такое время. За шесть лет анализа произошло много изменений. Ее дети выросли, она по-прежнему получала наслаждение, оставаясь домашней хозяйкой, кроме того, она отважилась найти необременительную работу вне дома. Ее сексуальность расцвела как никогда. Ее муж наслаждался своей повой пассией, постепенно у него появились инстинкты, обнаружившие в нем обидчивого мальчика. Тлеющая депрессия заставляла его сильно напиваться, делая все более агрессивным по отношению к жене и на словах, и в поступках.
«У меня стала появляться сознательная установка, - сказала Мэри, оглядываясь на свои отношения в прошлом. - Все происходившее вызывало у меня негативное отношение. Я больше не желала играть роль постороннего наблюдателя. Перестав быть маленькой девочкой, я вместе с тем понимала, что не хочу терять Филиппа. Я долго задавала вопрос, какой жизнью мы живем. Той жизнью, которая его возмущала, лишала его ощущения безопасности, так как он хотел держать наши отношения под контролем. Сначала я полностью соглашалась на все. Мне хотелось быть жертвой. Я чувствовала, что мы были слишком близки, но это редко меня смущало. Я не хотела посмотреть со стороны на отношения, в которые мы оказались втянуты.
Потом я осознала, что должна это прекратить. Мне следовало заставить его осознать, что значило его пьянство. Оно постоянно доводило меня до исступления. На этот раз я решила с ним покончить. Я совершенно ясно показала, что больше не собираюсь оставаться жертвой. Больше не хочу жить той пустой жизнью, которой мы жили, которая вела нас только к несчастью».
В ночь, когда Мэри категорически выразила свое несогласие продолжать такую жизнь, ей приснился следующий сон:
Мы с Филиппом идем по тротуару. Я несу крупную живую желтую рыбу, завернутую в упаковочный пакет. Сквозь обертку я чувствую острую чешую, оставшуюся на гладком туловище рыбы. Филипп жалуется,
