их нарисованная физиономия особо не меняется. - В любом случае, есть ли в тебе хоть на йоту духовности? Разве ты не мечтал, в какой-либо части твоей крошечной душонки, всецело служить чувствующим существам?
- Нет, не думаю, - ответил Билл.
- Жаль, - сказал доктор. - Тебе будет значительно легче, если ты научишься должным образом думать о грядущем.
- Послушай, приятель, - сказал Билл, - пересадка сознания означает, что меня больше не будет здесь и это означает, что я умру. Как же я могу чувствовать себя хорошо в ожидании всего этого?
- Рассматривай это как случайность, - сказал доктор.
- О чем ты говоришь? - завопил Билл.
- Все, что произойдет - случайность, - повторил доктор.
- Да? Тогда позволь этому парню использовать твой мозг вместо моего. С тобой тоже может произойти случайность.
- А, - сказал доктор, - для меня это не новость.
Даже Иллирия перестала так часто навещать его.
- Думаю, они подозревают меня в чем-то, - сказала она ему во время короткого посещения. - Они смотрели на меня взглядом Услады; понимаешь, что я имею в виду?
- Нет, не знаю, - ответил Билл с отчаянием в голосе, чувствуя ловушку всеми фибрами своей души.
- Все время забываю, что ты не здесь родился, - сказала Иллирия. - Взглядом Услады мы называем многозначительный взгляд. Я знаю, ты готовишься к чему-то подлому и низкому, но я никому не говорила об этом, так как я сама образец подлости и низости.
- Там, откуда я прибыл, такого чувства нет, - сказал Билл.
- Нет? Как странно. В любом случае, я собираюсь исчезнуть на некоторое время. Но не волнуйся, я работаю над твоим делом.
- Поспеши, пока я еще внутри этой головы, - сказал Билл.
С момента, когда он видел ее, прошло несколько дней и ночей. Он не знал сколько именно, так как Тсурис похоже двигался вокруг своего солнца по произвольной траектории, в результате чего дни и ночи имели различную продолжительность. Некоторые дни тсурианцы называли Тигриными, а может Частокольными? Перевод был слегка затруднен. Это были те дни, когда солнце вставало и садилось каждый час, разделяя планету на желтые и черные полосы. Он решил рисовать на стене метки, отмечая каждый период света. Он не знал, зачем, но так всегда поступали заключенные в темницы парни из тех рассказов, которые он читал дома, зарывшись в стог сена за навозной кучей на родительской ферме на Фигеринадоне. Он попытался отслеживать систему, но когда собрался ставить следующую метку, обнаружил, что поместил свою метку близко к метке, уже бывшей на стене и которую он не заметил. Если, конечно, он только не пометил два световых периода и не запомнил это. Или по рассеянности дважды пометил один световой период. Чем больше он думал об этом, тем больше приходил к выводу, что постановка меток в заключении относилась к тем вещам, которые необходимо изучать в школе, прежде чем пытаться их использовать в полевых условиях. Так он решил. Здесь не было книг или газет, равно как и телевидения. К счастью, сбоку на трансляторе был маленький переключатель, позволявший ему менять режим с 'Перевод' на 'Разговор'. Билл чувствовал себя глупо, делая это, но больше ему не с кем было поговорить.
- Привет, - сказал он.
- Здрово, - ответил транслятор. - Ак ты тут?
- Почему ты говоришь с дурацким акцентом? - спросил Билл.
- Потому что я транслятор, вот почему, приятель, - его голос звучал раздражительно. - Это фальсифицировало бы мое положение и мой образ, если бы я не вставлял в свою речь слова из других языков во время разговорной фазы.
- Достаточно тупой довод, - сказал Билл.
- Но не для меня, омерзительное дряблое немашинное существо! - гневно сказал транслятор.
- Не нужно обижаться, - проворчал Билл. Ответом ему было раздражительное механическое сопение и надолго воцарилась тишина. Затем Билл сказал: - Смотрел какие-либо хорошие фильмы в последнее время?
- Что? - спросил транслятор.
- Фильмы, - ответил Билл.
- Ты что, спятил? Я - крошечное транзисторное устройство, приютившееся у тебя справа под мышкой. Или на твоем ухе. Я не уверен. Как я могу смотреть фильмы?
- Я просто пытался пошутить, - извинился Билл.
- Нам не говорили о шутках, - пожаловался транслятор. - Ну все, достаточно?
- Достаточно что?
- Поговорили.
- Нет, конечно нет! Я только начал.
- Но, видишь ли, я практически полностью исчерпал встроенную в меня возможность разговора. Я, конечно же, остаюсь твоим транслятором, но с большим сожалением вынужден сказать, что разговорный аспект наших отношений подошел к концу. Все.
- Транслятор? - через несколько минут сказал Билл.
Из транслятора тишина.
- У тебя совсем не осталось слов? - спросил Билл.
- Только это, - ответил транслятор. И это было последнее слово, которое смог вытянуть из него Билл.
Вскоре после этого он услышал второй голос.
Второй голос посетил его той ночью, после ужина из засахаренных малиновых мозгов и тарелки чего-то, по вкусу напоминающего жареную цыплячью печенку, но выглядевшего как оранжевые 'колеса'. Он читал этикетки на рубашках в свете лампы, называемой Слепой Филистимлянин, потому что она слабо освещала помещенные перед ней предметы. Он потянулся, зевая, когда позади него раздался голос:
- Слушай.
Билл резко вздрогнул и огляделся вокруг. В комнате с ним больше никого не было.
Как бы в подтверждение его осмотра, голос сказал:
- Нет, я не в комнате.
- А где же ты тогда?
- Трудно объяснить.
- Ну хотя бы попробуй.
- Нет, не сегодня.
- Ну и чего ты хочешь?
- Помочь тебе, Билл.
Билл слышал это и раньше. Это было всегда приятно слышать. Он присел на край ванны и снова оглядел комнату. Никого.
- Мне требуется некоторая помощь, - сказал Билл. - Можешь вытащить меня отсюда?
- Могу, - ответил голос, - если в точности сделаешь все, что я скажу.
- И что же мне делать?
- Кое-что, что может выглядеть для тебя безумием. Но крайне важно, чтобы ты сделал это точно и уверенно.
- Так что же мне делать?
- Тебе это не понравится.
- Скажи или заткнись! - провизжал Билл. - Это не способствует укреплению моих нервов. Меня не волнует, понравится или нет, если это поможет мне выбраться отсюда. Теперь - говори!
- Билл, можешь похлопать одной рукой по голове, а другой одновременно погладить живот?
- Не думаю, - ответил Билл. Он попытался и у него ничего не вышло. - Видишь? Я был прав.
- Но ты можешь научиться, не так ли?
- Зачем?
