опростоволосился.
Почуяв неладное, Мефодий сразу же осмотрелся, и, к некоторому облегчению, выяснил, что рычащий в лодочном домике Мотыльков явился сюда только в сопровождении напарника. Однако акселерат не сомневался, что подкрепление полковника уже на подходе. Разумеется, исполнителю было невдомек, что такие ушлые сыскари не смогли разобраться в устройстве элементарного передатчика и потому никакого подкрепления не ожидали.
Перед тем как заглянуть внутрь лодочного домика Мефодий кашлянул и показал в дверной проем свои пустые руки. И только после этого рискнул туда заглянуть.
Первыми акселерат увидел Мигеля и Кимберли. Они лежали лицами вниз по разным углам, будто собрались загорать, только почему-то прямо в одежде и не выходя из помещения. Свирепый русский полковник смог привести их в столь унизительное положение лишь одним способом — угрозой прикончить Жака; другой угрозы, даже угрозы собственным жизням, исполнители вряд ли бы испугались. Несмотря на озлобленность, Кимберли при появлении друга обрадовалась и постаралась улыбнуться: он вернулся, и пусть при таких неприятных обстоятельствах, но их встреча состоялась.
Мотыльков держал под прицелом автомата все помещение и дверь, его товарищ ограничился более мелкой целью — головой Жака Бриоля. Оба охотника на рефлезианцев нервозности не выказывали и ясно давали понять, что при случае ни один из них не промахнется. Аспирант, чья шея словно удавом была охвачена крепкой рукой оперативника, кажется, уже не дышал, лишь моргал и только этим отличался от мертвеца.
— Замри на месте! — велел Мотыльков рефлезианцу.
— Замер — что дальше? — поинтересовался Мефодий, думая о том, успеет ли он справиться с двумя крепкими землекопами до того, как один из них нажатием на спусковой крючок аннулирует все его ночные старания.
— Медленно — повторяю: медленно! — сними с крюка цепь и свяжи своих приятелей. Но сначала отстегни и брось сюда свои и их сабли!..
Что-то странное, однако, было в глазах полковника. Поначалу приняв это за сдерживаемое волнение, вскоре акселерат понял, что ошибается. Волнение ощущалось у напарника Мотылькова, но не у самого Сергея Васильевича.
Мефодию казалось, что стоит лишь пристальнее всмотреться в глаза Мотылькова, как речь его сбивалась, а веки переставали моргать.
Объяснение этому имелось, и было оно вполне логичным, если бы не один нюанс: полковник служил с миротворцами, и мозг его просто не мог в свое время не подвергнуться их блокирующему вмешательству. Другими словами, не стой Мотыльков на переднем крае борьбы с рефлезианской угрозой, акселерат с полной ответственностью заявил бы, что мозг содировца абсолютно не пострадал от юпитерианской блокировки каналов телепатической связи между землекопами и смотрителями. Служить миротворцам и быть для них потенциальной угрозой — не верилось, чтобы юпитерианцы допустили по отношению к Сергею Васильевичу такую невероятную халатность. И тем не менее.
— Разрешите один вопрос, товарищ полковник? — Мефодий не спеша снял со стены цепь, показывая, что беспрекословно подчиняется распоряжениям Мотылькова. — Вам не кажется странным, что мы с вами встречаемся уже во второй раз? Я имею в виду не сегодня, а за последний год с небольшим?
— Заткнись и делай то… То, что должен! — огрызнулся полковник, но голос его предательски дрогнул. Мефодий смекнул, что предчувствия его не обманывают. Мотыльков явно помнит его по прошлогоднему переполоху в Староболотинске, хотя смотритель Гавриил приложил тогда все усилия, чтобы и тот переполох, и его зачинщик были староболотинцами полностью забыты. Дело о взявшем заложников наркомане, минуя все инстанции, ушло напрямую в архив, а все данные в нем были хорошо сработанной дезой. В деле не осталось не только фотографии — даже настоящего имени набедокурившего исполнителя. Однако если вопреки всем стараниям Гавриила Сергей Васильевич сумел признать в рефлезианце не просто земляка, а того самого «наркомана», которого пытался изловить и, согласно бумагам, изловил-таки… Этих фактов акселерату вполне хватало, чтобы вынести заключение: мозг Мотылькова не соответствовал стандартам мозга обычного землекопа и потому мог не отреагировать на юпитерианское вмешательство. Вот только как подобное прошляпили всевидящие небожители?..
— Что, интересно, забыла СОДИР во Франции? — стараясь показать, что не намерен сопротивляться, Мефодий с цепью в руках не спеша направился к лежащему Мигелю. — Поучаете друзей- французов или сами приехали набираться ума-разума?
Мефодий глянул в глаза полковника чуть-чуть пристальней. Мотыльков, стоявший с автоматом навскидку, пошатнулся, будто кто-то невидимый задел его плечом. Сам полковник списал все это на шаткость дощатого пола и, расставив ноги пошире, снова вздернул дрогнувший было ствол автомата.
Акселерат опустился на колено возле Мигеля и перед тем, как стянуть цепью его руки, смотал ее в клубок — якобы для удобства. Но вместо того, чтобы вязать, вложил этот стальной клубок мастеру в ладонь, после чего бросил ему лишь одно слово:
— Лысый!
В отличие от исполнителя Самсона, утратившего в ходе Проекта все исполнительские вспомогательные функции, Мефодию повезло: и инфраудар — способность при помощи собственных голосовых связок травмировать органы чувств противника, — и усмирительный сигнал у него работали исправно. Жестокий инфраудар был запрещен к применению на землекопах очень давно, сразу же после гибели Хозяина.
А на усмирительный сигнал — средство безвредное и безболезненное — ограничения не налагались никогда. Единственная причина, по которой он сегодня не применялся, — потеря телепатического контакта с мозгом землекопа. Однако, как выяснил Мефодий, даже несмотря на то, что Мотыльков состоял на службе у миротворцев довольно долго, контакт с его мозгом был по-прежнему устойчив.
Холодный взгляд акселерата пробуравил Сергея Васильевича и продрал его до костей. Затем полковника словно по голове огрели. Он выронил автомат, безвольно опустил руки и, выпучив глаза, плюхнулся задом на стоящую позади него канатную бухту. Приняв сидячее положение, Мотыльков закачался вперед-назад, как бы раздумывая, куда будет безопаснее всего падать. Глаза его остекленели и уставились на противоположную стену.
Степана столь неожиданная метаморфоза с полковником вогнала в крайнее изумление. Без видимых причин и без сопротивления напарник просто взял и капитулировал, бросив оружие под ноги врагу. Чего-чего, но подобного поступка от своего воинственного соотечественника Степан не ожидал! Может, и впрямь, из какой бы стали ни были сделаны твои нервы, даже этот «металл» имеет свою норму усталости?
Глядя на превратившегося в гигантского ленивца Мотылькова, Степан в спешке решал, что ему теперь делать. Все варианты были проигрышными — рефлезианцев слишком много, и устрой петербуржец кровопролитие, они прикончат его не задумываясь. Убегать? Догонят. Сдаваться?..
Того мгновения, что Степан мешкал, Мигелю хвало с избытком. Команда Мефодия «Лысый!» и цепь руке указывали мастеру, что ему следует предпринять.
Акселерат не знал, как зовут напарника Мотылькова, поэтому и назвал его так. Лысина петербуржца послужила Мигелю прекрасным ориентиром. Смотанная в плотный клубок цепь просвистела рядом с ухом истукана-полковника и, пройдя поверх головы Жака, съездила Степана по лицу, после чего распуталась и повисла на плече Мотылькова. Не выпуская шеи заложника, оглушенный Степан закатил глаза и увлек его за собой на пол, где и остался лежать без движения.
Впечатления от заграничной командировки были для него безнадежно испорчены.
— Как ты догадался, что наш полковник незаблокированный? — восхищенно спросил Мефодия Мигель, вынимая из руки оглушенного Степана пистолет и помогая подняться на ноги с трудом дышащему Жаку.
— Да как-то само собой вышло, — ответил Мефодий. — Он ведь меня еще там, в офисе, опознал. Тогда я не придал этому значения, а сейчас… Просто почуял: сработает, и все!
— Отстаем мы, мастера, от жизни… — обиженно вздохнул Мигель. — Он просто взял да почуял, а я, получается, нюх потерял?
