не может быть такого приказа! Никто не собирается их убивать! Ты же слышал, что сказал Бернард! Он дал Слово Командира!
— Бернард их и не убьет, — продолжал Гюнтер в своем унылом тоне. — Слово есть Слово… Убьет кто-нибудь другой…
— С чего ты вообще это взял?
— Все же очень просто, брат Эрик! Они чересчур взрослые, чтобы забыть, как погиб их отец и кто… его убил. А вдруг в будущем… они вознамерятся отомстить? Зачем Пророку выращивать у себя под боком… потенциальную угрозу? Для него было бы проще… решить проблему прямо здесь.
— Ну ты прямо… Даже не знаю… Выдумаешь тоже… — Я растерялся и никак не мог подобрать слова. — Уверен: ты заблуждаешься… Да, конечно, Гюнтер — именно заблуждаешься!
— И я надеюсь на это, брат Эрик. Однако сами рассудите: зачем вдруг нашему Пророку быть милосердным… с детьми своего злейшего врага? Ведь на одну его поимку затрачено столько… средств и жизней. Может быть, другой Пророк… в другие времена и поступил бы так, но… только не наш. Вы помните, когда наш… был с кем-нибудь милосердным?
Лично я не помнил. Сотни проклятий; десятки Очищений у подножия Креста, а несколько из них проводимых им самим (наверняка и ожидание Иуды заставляло его нетерпеливо потирать руки). Но милосердие? Я даже не представлял Пророка произносящим это слово, ну разве что с приставкой «не-». Мне стало как-то не по себе…
— Никто из Охотников не пойдет на это, я уверен. Да и магистры не отдадут подобного приказа, — утешил я не столько Гюнтера, сколько себя, так как у меня в памяти еще свежо было воспоминание: Аврелий собирается сломать Проклятого, проводя дознание с его детьми и ни единый мускул не дрожит на его лице… Неужели все это происходило в реальности? Или, может быть, приснилось после тяжелого дня?
— Они не станут позорить Орден, беря на душу такой грех, Гюнтер, — продолжал я, а у самого, что называется, «скребли на душе кошки». — Корпус не занимается детоубийством. В нашей практике отсутствуют прецеденты.
— Но и Апостолы раньше… не становились протестантами, — вполне резонно оппонировал германец.
— Да, это так. Но ведь мы постоянно ловим детей колдунов, сатанистов и прочей мрази и всех всегда отправляем в приюты.
— А вы убеждены, что всех и всегда?
Гюнтер был прав-я не мог быть в этом уверенным. Я вообще ни разу не задумывался над данной проблемой — не в моей компетенции. И правда, кто их разберет, куда деваются они после аутодафе над родителями.
— Гюнтер, — ответил я вопросом на вопрос, — а почему тебя волнуют какие-то дети какого-то отступника ?
— Дети — это дети, брат Эрик, — подобно кузнечному горну шумно вздохнул германец. — Они не враги и не злодеи, чьи бы ни были. Если дети и желают кому-нибудь зла, то только по наущению взрослых. Когда Корпус поднимет руку… на ребенка, я перестану быть его бойцом… Я не бессердечное животное, хоть и тугомыслящий амбал, как брат Михаил считает…
— Каким образом перестанешь? — Иногда моя дотошность бесила даже меня. — В твоем возрасте Корпус покидают либо вперед ногами, либо потеряв одну из них.
— Не знаю, брат Эрик, и не хочу пока об этом думать…
Беседа с великаном не улучшила мне настроения, добавив и без того печальной картине в моей голове несколько темно-грязных мазков. Я погрузился в раздумья и не заметил, как снова пошел дождь. И только когда с промокших волос на лицо побежали холодные струйки воды, я опомнился и спросил у Гюнтера время. Получалось, что пленники провели вместе лишних двадцать минут. Пора было снова идти играть роль злодея…
Расставание прошло мирно, без слез и стенаний. Дети помахали отцу на прощанье, и он, заметно приободренный радостью встречи и уколом морфия, поднял им в ответ свою марлевую культю.
— До свидания, до свидания! — попрощался Жан-Пьер, понимая, что вероятность такого свидания равна нулю. Но, похоже, для его ребятишек существовал другой расклад, и он не стал их разубеждать, подарив тем самым надежду на следующую встречу.
Я проводил маленьких арестантов и няню до их «детского сада». Кэтрин уложила уставших ребятишек на матрасы и подошла ко мне, все еще стоявшему здесь и наблюдавшему, как она это делает.
— Господин надзиратель, — произнесла она заговорщицким полушепотом, — мне надо срочно поговорить с магистром Аврелием. У Жан-Пьера, очевидно, был сердечный приступ и еще одна такая пытка…
— Его нет сейчас в лагере, — ответил я, — но когда он вернется, сделаю так, как ты просишь. Но скажу тебе честно — навряд ли он будет слушать твои аргументы.
— Тогда послушайте вы! — Шепот рыжеволосой вновь стал гневным. — Жан-Пьер практически при смерти, и если он умрет, я считаю, Пророк здорово пропесочит чьи-то инквизиторские, а возможно, даже и охотницкие задницы! Хоть это-то вас убеждает?
Я не стал огрызаться ей в ответ.
— Меня-то вполне, но не мое мнение здесь решающее. Попробуем, но ничего не обещаю.
— И еще, господин надзиратель, — при этих словах Кэтрин отвела взгляд в сторону. — Жан-Пьер сказал, что вы единственный, кто отнесся тут к нему по-человечески. И хоть я ненавижу вас всех, но все равно — спасибо вам от меня за него и за эту встречу.
— Не за что, Кэтрин, — ответил я. — Я лишь не делаю с ним того, что вытворяют другие, вот и все. А жертвам не принято благодарить палачей.
— Вы не палач, хоть и служите им, — теперь Кэтрин смотрела мне прямо в глаза, а возможно, даже и глубже. — Судьба забросила вас не в вашу стихию и вы просто-напросто принимаете все как есть.
— Тебе-то откуда знать? — Настала очередь отводить взгляд и мне. — Я угрохал уйму народа, и, если не угрохают самого, еще немало угрохаю в жизни. Так что ты не права — я такой же палач, как и все мое окружение.
— Как вам будет угодно, — вздохнула Кэтрин, после чего отвернулась от меня и направилась к нарам…
Проклятый Иуда лежал на спине, сложив обмотанные кровавыми бинтами руки на груди будто покойник, кем, собственно говоря, он заочно и являлся. Лежал расслабленно и без стонов — сказывалось действие обезболивающего. Слегка повернув голову на подушке, он лихорадочно блестевшими глазами (судя по всему, на дозу Кэтрин не поскупилась) наблюдал, как я усаживаюсь за стол и сортирую разбросанные сквозняком бумаги.
— Благодарю вас, Эрик, — промолвил он умиротворенно. — Для Охотника вы на редкость любезны.
— Спасибо, Жан-Пьер. Но можете не напрягаться — уже поблагодарили.
Он еле-еле улыбнулся:
— А вы знаете, Кэтрин редко кого благодарит. Не хочу сказать, что она дурно воспитана, нет, но… просто такой она человек. Так что сегодня вы наблюдали редчайшее явление.
— Чудо?
— Да, действительно, — улыбка Жан-Пьера стала еще шире, — самое настоящее чудо.
— А кто-то вчера утверждал, что чудес не бывает, — подловил я Иуду на слове.
— Именно так, — вновь подтвердил он. — Не бывает. Ищите причины ее поступка в себе.
— У меня, Жан-Пьер, хватает других забот, чтобы еще и в душе копаться.
— Многие так утверждают, а когда приходится это делать, то видишь, что некоторых ошибок можно было избежать, если слушать зов собственной души…
— Вот вы и последовали однажды!
— …А некоторых и нет. Их, наоборот, приходится избегать, идя вопреки этому. Но чтобы
