«— Не знаю, есть ли здесь сокровища, — сказал он, — но клянусь своим париком, что лихорадка здесь есть».
Ночь в диких пустошах падала на землю со стремительностью охотящегося ястреба. Солнце просто нырнуло за торчащие на западе земляные валы, и тень ближайшего к нам мгновенно накрыла лагерь непроглядным мраком. Мы разожгли костерок из обломков ящиков от консервов, и все, кто был свободен от участия в охранении, скучковались вокруг него на скромный походный ужин. Люси и Ален, сидевшие вместе с Кэтрин под одним одеялом, прижались к ней, и только Поль, желающий выглядеть достойно в мужском обществе, уселся рядом со мной и постарался придать себе ту же серьезность, что была сейчас на лицах всех присутствующих.
— Тишина, как в Боевой Семинарии во время летних каникул, — проговорил Михаил и подбросил обломок доски в неяркое пламя.
И вправду, кроме треска костра, ни единого шороха не доносилось из темноты.
— Тем легче будет расслышать тех, кто решит к нам подкрасться, — заметил самый младший из байкеров, кажется, его звали Хорек.
Покрышка посмотрел на него и устало хмыкнул:
— Уж коли не поверишь мне, то спроси у Охотников, они-то точно знают: те, кто умеет пользоваться темнотой как прикрытием, подкрадутся к тебе так, что ты и ухом не поведешь.
Хорек хмуро оглядел меня, Михаила, Гюнтера и Саймсона, но спрашивать не решился, очевидно, поверив Покрышке на слово.
— Эрик, — обратился ко мне Оборотень, — ты хорошо знаешь Бернарда. Чего от него ожидать теперь?
— Самого худшего, Кеннет, — честно ответил я. — Он не полезет в незнакомую местность, но уверяю тебя — завтра утром пустошь будет блокирована с северо-востока на юг. Так что нам предстоит просачиваться каким-то образом прямо сквозь них. Есть предложения?
— Ничего особенного. Дождемся ночи и выйдем из пустоши под ее покровом. А там рывок до Новой Праги, и снова затаимся. Потом Польская пустошь. — Оборотень посмотрел на Покрышку, словно ожидая порицания, но тот молчал и не возражал против подобного маршрута. — Слушай, Эрик, тут у меня с утра вертится одна идейка, как пустить Мясника по ложному следу…
— Навряд ли у нас это получится, — перебил я Кеннета. —Я считаю, что Бернард знает конечную цель нашего путешествия, но ничем по этому поводу не обмолвился, дабы и впрямь не заставить нас поменять маршрут. Он не тратит время на тупое преследование, а лишь травит нас, покусывая за хвост, загоняя в свою главную западню, а что такая будет, я ничуть не сомневаюсь. А готовится она где-то дальше. Эх, если бы я только знал, что он там приготовил…
— И все-таки выслушай мою идею, — настаивал Кеннет. — Авось когда и сгодится…
Брат у Кэтрин оказался и впрямь толковый малый. Ни разу до сегодняшнего дня не видя радиопередатчика, он довольно скоро просек, что с его помощью можно будь здоров как пудрить мозги. И то, что он предложил, понравилось всем нам без исключения. Даже упертый скептик Михаил и тот кивнул головой, согласившись с ним:
— Дельная мыслишка, борода, клянусь моими обожженными усами. И если уж совсем возьмут за кадык, точно так и поступим…
Далее разговоры пошли на отвлеченные темы. То ли от усталости, то ли от чего-то еще, но я отключился от общей беседы, думая о своем. Мне вспомнилось, как еще месяц назад, будучи под командованием ныне покойного Виссариона, мы стояли под Орлеаном и вечерами собирались отрядом у точно такого же, только чуть поярче и пожарче, костра. Мы сидели и рассказывали каждый о своем: о детстве, о юности, о годах Боевой Семинарии, случаи из рейдов и просто веселые истории из жизни. Наверное, в такие минуты как-то особенно — острее, что ли? — ощущаешь общность находящихся рядом людей. Я — командир Одиннадцатого — и мои бойцы считали тогда себя истинными братьями, Братьями с большой буквы! А теперь половина из них не задумываясь готова перерезать мне глотку, поверив в ужасную легенду Бернарда и даже не спросив, а почему, собственно говоря, я и пошел-то на эти отвратительные убийства и предательства.
Хоть я и витал сейчас в своих грустных видениях, но краем уха слышал, что в протекающем у костра разговоре запевалой был, как обычно, Михаил, не встретивший среди Повелителей Дорог достойного соперника. Немногословные байкеры оказались благодатной почвой для впитывания речевых потоков русского, а их заинтересованные взгляды лишь вдохновляли того говорить все дальше и дальше. Речь шла в основном о нашем прошлом, об изнанке политики Святой Европы, об истинном лице Корпуса, скрытом за маской служения вечным ценностям… Одну только тему все старательно обходили стороной — пленение и гибель Проклятого Иуды. Никто не хотел задевать за больное сидевших с нами его детей и Кэтрин.
— …а уж ведьм и того больше, — вещал Михаил, когда я вновь мысленно вернулся к реальности. — Но вот что интересно: раз ты такая крутая колдунья, как утверждаешь, то почему же дала себя скрутить? Почему не предугадала наше появление; почему не наслала на нас порчу, сглаз; почему просто не улетела в конце концов?
— И почему же? — спросил кто-то иэ байкеров.
— А я вам скажу: девяносто пять процентов из пойманных нами колдунов и ведьм являлись, по сути, лишь балаганными шутами. Поразнарядятся, талисманами пообвешаются, символов разных поначертят, заклинания типа читают… А цель? А цель-то одна: уши людям попротирать, на воображении, на страхе поиграть и деньжат подзаработать. Еще мой старик твердил, что наилучшей формой обогащения следует считать продажу иллюзий и надежд; короче — воздуха! Попахать людские фантазии как следует, бросить туда семена призрачного счастья, и они принесут тебе закономерный урожай. Вера, Надежда, Любовь — есть источники того же дохода, что и более материальные товары, вот только затрат на производство требуют куда меньше. Или я не прав, а, ваша честь?
Магистр Конрад, тоже этаким мотыльком подтянувшийся к свету, выбрал себе самое безопасное, как он посчитал, местечко — за моей спиной. Коротышка, выглядывая через мое плечо, ловил помятым лицом жалкие крохи тепла от лениво трепещущих языков пламени.
— Прав! — заносчиво подытожил Михаил, так и не услыхав от Конрада ни «да», ни «нет».
— И что ты вообще делал среди Охотников с такими взглядами? — поинтересовался у него Оборотень. — Выходит, что служил так презираемым тобой торговцам иллюзиями и выполнял их приказы…
— Когда меня определили в Семинарию, — ответил русский, — я еще не мог сам выбирать себе жизненный путь. Мой папаша хотел пристроить сынка как можно поближе к власти, и все. А потом… Потом просто плыл по течению, делал свою работу. И признаться, до недавнего времени она мне очень даже нравилась: поездки по стране, приключения, азарт преследования, принадлежность к элитному боевому сословию… Да я и не напрягал мозги над тем, кому служу…
…Я бы тоже мог подписаться под его откровением, как и большинство, наверное, в Братстве Охотников. Своими словами Михаил подвел некую черту под нашим прошлым, и добавить к этому было нечего…
— Так ты утверждаешь, что Вера — это специально выращенная на продажу ложь? — возвращаясь к основной теме, спросил Хорек, у которого из-за юношеской впечатлительности, похоже, дух захватывало от подобных речей.
— Вера и вправду больно смахивает на ложь, — продолжил Михаил свои теологические изыскания (набившие за шесть лет нашей совместной службы у меня оскомину). — Ну посуди, парень: ты с пеной у рта утверждаешь то, чего на самом деле достоверно знать ну никак не можешь: жизнь после смерти, воскрешение, чудеса всяческие…
— Люди верят тому, что есть в Святом Писании, — прервал его Хорек. — Говорят, эта книга написана со слов самого Господа!
— Господу больше делать нечего, как только книги своим рабам надиктовывать! — усмехнулся
