курганами. Только взгляды, цепкие и острые, как мышиные коготки, от которых захотелось почесаться. И это было так страшно, что Рагна-Гейда поспешно подалась к Вигмару и снова вцепилась в его свободную руку.
— Выходите-ка! — повелительно приказал он, обращаясь к дверной щели. — Не хотелось бы вламываться в чужой дом силой, но Поющее Жало может разнести в щепки и вашу дверь, и всю ту моховую кочку, которую вы называете своим домом. Выходите. Я не причиню вам зла.
Дверь приоткрылась чуть пошире, за ней послышалась возня, как будто несколько человек толкают и пихают друг друга. До слуха Вигмара долетел скрипучий голосок, свистящий шепот, но слов нельзя было разобрать. «Здешние жители упрямы, но подчиняются, если чувствуют силу!» — говорила Альвкара. Вигмар поднял копье, чтобы постучать еще раз. И тут дверь открылась, через порог перевалилась человеческая фигура, невысокая ростом, но грузная и тяжелая, как копна прошлогоднего мокрого сена.
Рагна-Гейда испуганно вдохнула и спряталась за спину Вигмара. А он нахмурился, разглядывал старуху. Та была еще страшнее, чем старая Ауд, в гостях у которой они познакомились с люрвигами. Здешней хозяйке было лет сто, не меньше: коричневая кожа с багровыми и лиловыми прожилками так плотно обтягивала череп, что лоб и скулы выпирали, а глаза, рот и щеки провалились. Голова ее была обвязана серым платком, а одеждой служила длинная серая рубаха, сотканная из шерстяных очесов — в больших усадьбах из такого шьют мешки. Поверх рубахи была надета неподпоясанная накидка из потертой, местами совсем лысой медвежьей шкуры.
— Почтенная, а ты не глухая? — для начала спросил Вигмаp. — И ты не забыла человеческий язык? А то и нe знаю, что будем делать: троллиного языка я не знаю
— Если уж ты нашел сюда дорогу, как-нибудь мы с тобой сговоримся, — скрипучим, но довольно твердым голосом ответила старуха.
Морщинистые коричневые веки приподнялись, на Вигмара глянули бесцветные от старости глаза. Взгляд их не был тусклым и расплывчатым, и у Вигмара полегчало на сердце: сколько бы лет ни прожила старуха, она не выжила из ума. А значит, с ней можно сговориться.
— Чего ты хочешь? — проскрипела она.
— Как тебя зовут? — спросил Вигмар и поудобнее перехватил Поющее Жало.
Старуха опасливо покосилась на копье.
— Меня кличут Блосой, — ответила она, и Рагна-Гейда, не удержавшись, усмехнулась, пряча лицо за плечом Вигмара. «Блоса» — «пузырь». Прозвище очень подходило старухе, раздутой, как пышный стог сена.
— И много вас там? — Вигмар кивнул на дверь избушки.
— Зачем тебе это знать? — настороженно спросила старуха. — Мы никому не делаем зла, хотя живем здесь уже… очень давно.
— Да живите еще столько же! — миролюбиво позволил Вигмар. — Если, конечно, вас не выгонят фьялли.
— Фьялли? — Старуха удивилась, кожа на ее лбу задвигалась. — «Горцы»?[49] Здесь в горах мы всех знаем. Тут есть сильный и неуживчивый народ, но мы друг к друг притерлись и никто не пытается нас выгнать с нашей земли.
— Ой, какие глупые! — От изумления Рагна-Гейда даже перестала бояться и вышла кз-за спины Вигмара. — Да не «горцы»! Это не здешние горные жители, это совсем другое племя! Разве вы никогда о них не слышали?
— Мы знаем много разных племен. — Старуха посмотрела на нее и недоумевающе подвигала кожей на лбу, где раньше были брови. Вигмар заметил, что дверь у нее за спиной приоткрылась чуть пошире и в щели даже мелькнуло бледное пятно чьего-то лица. — Больше, чем знаете вы. Но в горах каждый имеет свое имя, и никого не зовут просто «горцы».
— Это другое племя! — принялся втолковывать Вигмар. — Много-много людей, целые тысячи. И даже десятки тысяч. У них есть своя земля, очень далеко. А сейчас они пришли к нам сюда и хотят прогнать нас всех. И даже убить.
— Они слишком тупые! — шепнула ему Рагна-Гейда. — Какая нам от них может быть польза? Они в жизни не видели ничего, кроме своего леса и двух соседних пастбищ.
— Ничего! — ответил Вигмар, пока старуха старалась уразуметь сказанное им. — Такие как раз умеют колдовать. Они поближе к земле, к горам… и ко всякой нечисти. А ном сейчас нужен не ум, а колдовство. Видишь, как хорошо они спрятали свой дом, если даже домочадцы Вальгаута не подозревали о таких соседях? Может, oни сумеют спрятать и Золотой Ручей?
Старуха том временем обернулась к дверной щели и шепталась с кем-то, оставшимся в доме.
— Чего они прячутся? — крикнул Вигмар. — Пусть выходят. Мы никому не сделаем зла. Посоветуемся.
Старуха поколебалась, но все же толкнула дверъ, протянула в щель руку и схватила кого-то.
— Да иди же, не бойся! — бормотала она. — Ничего тебе нe будет! Очень ты им нужен, пень старый!
Из щели показался старик. Он был еще меньше ростом, чем Блоса, и еще страшнее. При взгляде на него Рагне-Гейде стало по-настоящему нехорошо: в лицо ей словно пахнуло холодным и затхлым воздухом то ли болота, то ли даже старой могилы. Старик был таким же древним, как его жена, горбат и тщедушен. Короткая кожаная рубаха и коричневые штаны казались выросшими прямо на нем, а маленькую головку прикрывал шерстяной колпак. Лицо у старика было совершенно коричневое, как у старых пастухов, всю жизнь проведших под открытым небом; загнутый книзу нос, выпуклый лоб и голый подбородок выступали вперед, а глаза и рот были глубоко провалены. Под глазами темнели матово-коричневые тени, при виде которых Рагна-Гейда невольно подумала о мертвецах. А сами глаза у старика были тусклые, тупые и притом пронзительные. Они смотрели, как звери из норы, и Рагна-Гёйда снова прижалась к плечу Вигмара,
— Его зовут Сёмлиг,[50] — сказала старуха. — Он все время спит. Да и сейчас его еле добудились. Но если уж проснется, то… гм, от него бывает толк. Эй, бездельники! — неожиданно громко заорала ока в дверь. — Идите все сюда!
Следующих упрашивать не пришлось: один за другим из двери выскочили два парня… или мужчины, определить их возраст было нелегко. Их лица выражали мальчишеское простодушие, близкое к откровенной глупости, но бледность и морщины говорили о том, что этой глупости уже много лет и поумнеть она не обещает. Бород у обеих не было, а нестриженые космы закрывали уши и почти скрывали глаза. Отличить одного от другого Рагна-Гейда не взялись бы. Все это было похоже на признаки вырождения: так бывает в отдаленных малолюдных местах, где нет притока свежей крови и люди вынуждены брать в жены родственниц. Рагна-Гейда и раньше видела таких людей, и они вызывали в ней чувство брезгливой жалости.
— Зтн двое — Стампа и Трампа,[51] — представила Блоса. — А если спутаете, не беда — им все равно. И ты уж иди сюда, красавица! — добавила она, обращаясь к дверной щели. — Иди, иди, не стесняйся. Наш гость не свататься пришел.
При этих словах Вигмар и Рагна-Гейда не удержались от смеха, а старуха пояснила:
— Наша дурочка уже невеста, да жениха не подберем. Вот она, как увидит мужчину, так сразу прячется.
Рагна-Гейда сочувственно вздохнула: родственнице этих «красавцев» и правда стоило прятаться от женихов. А из избушки тем временем показалась высокая, худощавая женская фигура. «Невеста» была на две головы выше любого из своих родичей, и оказалась куда приятнее на вид. Правда, черты лица у нее были вялые и невыразительные, кожа бледная, волосы какие-то тусклые и бесцветные, но зеленоватые глаза, которые она лишь на миг подняла на гостей, смотрели умнее, чем у прочих. Она так и не отошла от двери, а прижалась к стене, застенчиво теребя в длинных тонких пальцах край замызганного передника. Рагна-Гейда дала бы ей лет сорок: неудивительно, что она так долго не может найти жениха.
— Еще остался один дурень, Спзрра,[52] но он пошел гонять белок, — сказала старуха. — Вот мы все здесь. Так зачем, ты говоришь, те «горцы» собираются нас выгонять? Разве им не хватает своей земли? Или им негде пасти скот?
— Им хватает земли, — ответил Вигмар, усмехаясь такой наивности. — Им нужно золото. Они слышали, что в Медном Лесу много золота, и хотят его захватить. И уж если они придут, то и ваш домик
