самого берега без труда можно было разглядеть груды колец, обручий, блюд и чаш, еще каких-то узорчатых изделий. Самородки сияли россыпями, как простые камни. А простых камней не было: даже песок на дне озера был золотым.
— Золото! Золото! — беспорядочно ревели над берегом сотни безумных голосов. Каждый из хирдманов кричал свое, но это одно главное слово сплеталось и висело над берегом, словно это кричало само озеро.
Не помня себя от изумления и восторга, подхваченные какой-то мощной волной, люди бежали к воде, толпились, давя и толкая друг друга, забегали в воду по колено и глубже, горстями хватали со дна песок и камни. Вынутые из воды, камни становились самыми обыкновенными — кремень, песчаник, гранит. Думая, что в горячке схватили не то, люди в досаде отбрасывали их и черпали горстями скова, пытаясь поймать ускользающее богатство. Не замечая холода, хирдманы бежали в воду все глубже и глубже, ныряли, уже ощущая в руках тяжелые кольца и обручья, а сокровища опять просачивались сквозь пальцы и убегали, как вода.
— Стойте! Стойте! Не бегите туда! Это наваждение! Морок! Вы утонете! — в отчаянии кричал Эриольв, хватая и стараясь удержать то одного, то другого, но его отпихивали, даже не замечая, кто он такой.
Всеми овладело безумие: Эрнольв видел его в горящих глазах, в искаженных лицах. Люди были околдованы, лишены разума; жадная сила золота, сожравшего столько человеческих жизней, погубившего столько героев, тянула их к себе.
— Золото! Золото! — визжала где-то возле самой воды Ингирид, и ее голос можно было узнать лишь с трудом. Эрнольв догадался, что это она, лишь потому что в дружине было всего две женщины: Ингирид и ее служанка Катла. Но Катла пряталась за елью, с ужасом глядя на толпу обезумевших мужчин.
А Ингирид кинулась к воде быстрее всех и теперь была в первых рядах. За спинами мечущихся хирдманов Эрнольв не мог ее увидеть, а дикий визг быстро отдалялся: поток мужчин толкал ее все дальше от берега. Она утонет! Ее затопчет и загонит в воду это безумное стадо!
Сорвав с плеч и бросив плащ, Эрнольв кинулся к воде, с нечеловеческой силой расшвыривая стоявших на пути. И в ответ получал такие же толчки и удары: ослепленным хирдманам казалось, что кто-то пытается отнять у них золото. Эрнольв упал на колени, холодная вода плеснулась возле самых его глаз, и он отчетливо различил на дне простой серый песок и темные камни. Никакого золота!
Его снова толкнули, а пронзительный холод воды уже сковал члены; со всей ясностью ощущая, что и сам может погибнуть, Эрнольв собрался с силами и встал на ноги. Чье-то длинное тело с размаху пролетело мимо его и скрылось в воде; Эрнольв хотел крикнуть, но из горла вырвался только хрип. От берега напирали, толкали, в лицо летели брызги, горсти мокрого песка, мелкие и не очень мелкие камни. Мокрая одежда была тяжелой, словно доспехи ледяных великанов. От холода перехватывало дыхание, душой овладевал неудержимый, животный ужас. Широко расставив ноги и стараясь не шататься, Эрнольв огляделся, пытаясь найти Ингирид в этом холодном царстве обманного золота.
— Пусти! Пусти, чтоб тебя тролли взяли! Пусти, чтобы тебе… — визжал где-то в мелькании тел голос Ингирид.
Мимоходом Эрнольв удивился, откуда она набралась слов, каких он при ней не употреблял. Однако эти крики означали, что еще кто-то пытается ее спасти. Или это драка за призрачное сокровище?
Вода уже доходила Ингирид до самого горла, но она не замечала этого и не боялась захлебнуться. Чьи-то длинные сильные руки держали ее за плечи и старались приподнять над водой, тянули назад, подальше от сокровища, рассыпанного под ногами. Ингирид ступала по золоту, ощущала его всем своим существом, оставалось лишь нагнуться и взять… А тут какой-то тролль тащит ее назад! Она визжала, вырывалась, брыкалась и кусалась бы, если бы видела, кого кусать. Но она не видела ничего, кроме золотого блеска.
А Книв не видел никакого золота. Сначала он, как и все, был ослеплен потоками золотого света. Но едва лишь он увидел, как Ингирид, сбросив с плеч теплую медвежью шкуру, с диким искаженным лицом несется прямо в воду, всю его растерянность как. корова слизнула и в голове осталась только одна мысль: она же утонет! И Книв кинулся следом. Он опередил всех хирдманов, но не мог догнать Ингирид. Блеск золота придал ей нечеловеческих сил. Вода уже дошла ей до груди, когда он кое-как сумел ухватить ее за плечо; она отмахивалась вслепую, не слушала предостерегающих криков, визжала и норовила броситься ко дну. Уже головное покрывало слизнули и унесли волны, распущенные волосы Ингирид, намокшие и черные, плыли по воде, как плети водорослей; мех накидки почернел, а лицо Ингирид побелело от холода. Она была похожа на призрак, на воплощенную корысть, у которой была одна дорога — к гибели.
— Госпожа… Пойдем… на берег! — задыхаясь, захлебываясь ледяными брызгами, умолял Книв и понимал, что она даже не слышит его.
Руки уже сводила судорога, ноги были как чужие, а Ингирид все рвалась, словно в нее вселилось разом десять троллей. Книв чувствовал, что слабеет гораздо быстрее нее, что вот-вот она выскользнет из окоченевших рук, и тогда все, конец…
И тогда он вспомнил, чему его учили дома. Глубоко вдохнув, собравшись с силами, Книв коротким и точным движением ударил кулаком в голову Ингирид. И поспешно подхватил хозяйку, которая больше ничего не осознавала и не шевелилась.
Продравшись через толпу, Эрнольз увидел Книза, несущего на руках бесчувственную Ингирид. Оба были мокры насквозь.
— Скорее… А то она застынет и умрет… — едва шевеля синими губами, бормотал Книв, и его руки, державшие Ингирид, дрожали крупной дрожью.
Эрнольв развернулся и побрел к берегу, расчищая ему путь.
Следующие три дня для дружин Эрнольва и Ульвхедина выдались на редкость невеселыми. О продвижении дальше не могло быть и речи. Человек двадцать утонуло в озере, а сорок или пятьдесят оказались страшно простужены. Лежа в наспех вырытых землянках, люди метались в жару и бредили золотом. За три дня умерло тридцать человек, и дружины, не увидев ни одного врага, потеряли шестую часть.
Ингирид приходилось не лучше: она лежала в своем шалаше, красная и горячая, бредила, кричала о золоте, проклинала троллей. Рядом с ней сидел безутешный Книв. В благодарность за ее спасение Эрнольв объявил его свободным человеком и полноправным членом дружины, если он пожелает остаться. Но Кнпв и не думал никуда уходить: он не хотел ни наград, ни почестей, а только взывал к богам и богиням, умоляя исцелить госпожу.
— Я попробую проехаться вокруг озера, — решил Эрнольв утром четвертого дня. — В самом деле, не может оно быть совсем пустынным. Где-то здесь должны быть люди. У нас осталось достаточно здоровых мужчин, чтобы обеспечить больным крышу над головой.
— Да, госпоже очень надо в дом! — вздохнул Книв.
— Может, найду какую-нибудь бабку, умеющую лечить, — попытался утешить его Эрнольв. — Из нас с тобой лекари плохие. Может, сумею достать браги, настоениой на свиной желчи… Или чего там надо? Моя мать, помнится, так лечила от простуды.
— Сколько человек ты возьмешь? — покашливая, спросил Хрольв.
— Никого. — Эрнольз покачал головой. — Если там окажется много людей, я не стану с ними связываться. Но мне сдается, что на нас ополчились колдуны или даже тролли. А против этого народа простое оружие бессильно. С ними лучше встречаться в одиночку. Толпу опять охватит наваждение, а один я как-нибудь справлюсь.
— Да. — Хрольв кивнул и снова закашлялся. — Ты, ярл, пожалуй, справишься.
Во всем войске оказалось не больше десяти человек, которые не поддались общему безумию, и Эрнольв был среди них. Как он понял потом, чем меньше человек думал о золоте и жаждал его, тем меньше слепил его блеск озера и тем больше здравого рассудка удавалось сохранить. Большинство хирдманов и сейчас еще старалось не засматриваться на озеро: если поглядеть на него подольше, оно снова начинало дразнить видениями, но сейчас малейший золотой проблеск вызывал у люден дикий ужас. Хотелось бежать со всех ног, но не к озеру, а прочь от него.
Оседлав коня и уложив в седельные сумки еды на пару дней, Эрнольв поехал на восток, в объезд
