здесь всего восемь человек. Остальные остались в Пологом Холме.
— А там…
— А там и в Ясеневом Дворе тоже не пусто. И твой отец, я думаю, не дремлет.
— Надо полагать, да. — Хродмар впервые усмехнулся. В бдительности и верности его отца, Кари ярла, сомневаться было глупо.
— Ну, вот… — Торбранд повел соломинкой, как будто все вопросы оказались решены. — Мне нечего бояться. Надо полагать?
Конунг насмешливо покосился на Хродмара, ожидая в ответ привычное «да». Хродмар улыбнулся: конунг любил поддразнивать его неизменным присловьем.
— Но так не может продолжаться, — вдруг сказал Хродмар, снова став серьезным. — Я не хочу, чтобы эти свинопасы и дальше на каждой усадьбе бегали к нему шептаться по углам. Нужно заставить его быть на нашей стороне или… или вовсе убрать с глаз.
— Я подумал и об этом. — Торбранд кивнул и опять вставил соломинку в рот. — Он упрям, он молчит, но думает по-своему. Я знаю, как убрать его с глаз, но так, что он будет приносить нам пользу.
— Надо полагать, это очень хорошая мысль, если она осуществима.
— Вполне. Скажи мне, Дважды Славный[24], что мы будем делать, когда войско окажется собрано?
Хродмар с удивлением посмотрел на конунга, не поняв, какого ответа он ждет.
— Что-то я не пойму тебя, о Пламень Губителя Турсов[25]. А какие есть возможности? Распустим по домам? Побросаем в море? Засолим в сельдяной бочке?
— Нет, мы поведем его на квиттов, — спокойно и деловито пояснил Торбранд. — Но каким путем? Мы ведь не собирались больше плыть по морю. Хватит поживы с этого чудовища. Мы пойдем по суше, если уж на море удача квиттов оказалась сильнее нашей. А на суше, как ты помнишь, у нас нет с квиттами общих границ. Между нами лежат земли раудов.
— Ну, в этом едва ли кроется большая трудность. Едва ли Бьяртмар конунг позабыл, что твоя мать, кюна Мальвейг, была его сестрой. Бьяртмар пропустит нас через свои земли. И надо полагать, что среди «рыжих»[26] найдутся желающие присоединиться к нам.
— Надо полагать, да, — без улыбки, незаметно для самого себя повторил Торбранд. — Но мне хотелось бы знать, много ли будет этих желающих и не возглавит ли их, например, Ульвхедин ярл? Или Ингимунд Рысь?
— Фру Ульврунн не упустит случая погнать мужа в поход, — почтительно усмехнулся Хродмар. — Рауды ведь думают, что любая дочь конунга обязательно должна быть валькирией.
— У каждого племени свои предания, — отмахнулся Торбранд. — Так вот, я думаю, что будет нелишним послать к раудам верного человека поговорить обо всем об этом. Но не тебя. Ты мне нужен здесь. Кари ярл мне нужен в Аскрфьорде, Модольв ярл слишком добродушен и не умеет быть настойчивым… Не обижайся за любимого родича, храбрость в битве и настойчивость в споре — разные вещи. Кольбейн ярл хорошо поет, но ума у него маловато, а его сын умен, но слишком ядовит — он там всех настроит против себя. Так что лучше всего поехать Эрнольву.
Хродмар ответил немым взглядом изумления, хотя именно к этому Торбранд конунг подводил его все время разговора.
— Ты же говорил, что пошлешь
— А чем тебе не нравится Эрнольв? — Торбранд развеселился, как от хорошей шутки. — Он знатного рода, его все будут слушать с уважением. Он умен, учтив, дружелюбен. Не слишком хорош собой, правда, но я ведь не свататься его посылаю. Он беспокоится, достаточно ли мы готовы к такой большой войне — так пусть постарается всемерно увеличить наши силы и привлечь раудов на помощь. И он может быть настойчивым. Мы с тобой уже в этом убедились, верно?
Хродмар помолчал. Он видел, что Торбранд не шутит, а значит, у того есть в запасе еще какое-то важное соображение.
— И повод для поездки есть отличный, — продолжал конунг. — Моя воспитанница… То есть, воспитанница Хравна и моя родственница Ингирид уже подросла и годится в жены.
— Вот уж это верно! — отвлекаясь, насмешливо и немного презрительно фыркнул в ответ Хродмар. Пока он был самым красивым парнем в Аскрфьорде, Ингирид не раз пыталась с ним заигрывать. И болезнь своевременно избавила его от Ингирид как раз в то время, когда все другие женщины, кроме единственной, желанной и недоступной, стали ему не нужны.
— А по нашему уговору выдавать ее замуж должен сам Бьяртмар конунг. Вот пусть Эрнольв и везет ее к отцу. А заодно…
— А ты уверен, что он тебя не предаст? — все-таки спросил Хродмар.
— Уверен, — твердо, уже без улыбки ответил конунг. — Он не сможет предать меня среди людей, которые в родстве со мной, но не с ним. Он умен, честолюбив по-своему, но кроме ума у него есть еще и сердце, и его сердце влечет его в Аскрфьорд. Тебе разъяснить, насколько это важно, или ты сам понимаешь?
Торбранд хотел заглянуть в глаза своему любимцу, но Хродмар отвернулся. Он носил в сердце открытую рану и даже конунгу, лучшему своему другу, не позволял прикасаться к ней.
— Так я прав? — мягко спросил Торбранд.
И услышал в ответ то самое, на что и рассчитывал:
— Надо полагать, да.
Каждый год перед отъездом на осенний тинг Стролинги приносили жертвы. Усадьбу Оленья Роща отделял от святилища почти полный день пути; Стролинги выехали на заре и, постепенно обрастая попутчиками, незадолго до заката были на месте.
Святилище Гранитный Круг лежало в глубокой долине, и с перевала между двух пригорков взгляду открылось сразу все: и огромное кольцо, огражденное высокими серыми валунами, с жертвенником в самой сердцевине, и три деревянных идола — Один, Тор, Фрейр, и один каменный — Тюр Однорукий впереди тех трех.
Снаружи растянулось еще одно кольцо, неровное и пестрое, составленное из землянок. Половина из них уже была покрыта, возле некоторых суетились люди, остальные еще зияли тенистыми провалами. Святилище Гранитный Круг служило местом сбора всех тех, кто хотел ехать на Острый мыс вместе со Стролингами, и здесь же родичи и друзья в последний раз пытались помирить тех, кто намеревался обратиться со своей тяжбой к самому конунгу на большом тинге всех квиттов. Здесь же при надобности Квиттинский Север избирал нового хёвдинга, так что постепенно осеннее жертвоприношение в святилище Гранитный Круг стало своеобразным малым тингом северной четверти, и всякий хёльд, всякий бонд побогаче считал делом чести явиться сюда в лучших одеждах и со всеми людьми, кого удавалось собрать.
Меж землянок шевелились люди, ржали кони, но внутри гранитного круга было пусто и тихо. Это была особая земля — земля богов. При виде ее в груди Рагны-Гейды теснились разом восторг и тревога, как будто через промежутки гранитных валунов она бросала взгляд в иной мир — мир богов и духов. Отряд спускался в долину, святилище становилось все ближе, сероватые глыбы камня надвигались; багровые отблески заходящего солнца мешали взглянуть выше, и оттого казалось, что валуны тянутся до самого неба. Возле них Рагне-Гейде всегда приходили на память строки из древних священных песен:
Просторная землянка Стролингов, покрытая старым сине-красным парусом, сразу бросалась в глаза:
