— распевал Фридмунд, закатив глаза, словно обращался непосредственно к героям песни — к богам. Он так наслаждался собственным искусством, что во внимании слушателей особенно и не нуждался.
Дальше будет про то, как вепрь Золотая Щетина добежал до Медного озера, но Тюр своей единственной рукой взял его за загривок и швырнул обратно. Упав на землю, кабан превратился в камень, и каменным стоит до сих пор. Каждый год в День Высокого Солнца квитты приносят ему жертвы, чтобы он не ожил и не побежал снова на юг, отнимая у них землю в пользу раудов. Каким образом один и тот же кабан стоит каменным возле усадьбы Хроара и исправно служит скакуном прекрасной Фрейе, спрашивать как-то не принято.
— Вот я тебе и говорю: умный ты человек, Хаук, а дурак! — убежденно толковал возле Вигмара один бонд другому. Обняв друга за плечи, пьяный Бруни пытался разъяснить соседу Хауку, что он его очень любит, хоть он и дурак. — Ведь рауды тоже эту песню знают. У-у, эти рыжие — такой хитрый народ! Они спят и во сне видят отнять у нас землю до Медного озера. Открою тебе тайну: они эту песню и придумали, чтобы наврать, будто эта земля — ихняя! — громким страшным шепотом повествовал Бруни, склоняясь к самому уху товарища. Хаук увлеченно глодал кость и едва ли разбирал хоть слово за звуками собственного чавкания, но мудреца это не смущало. — Вот я и говорю: а если фьялли пойдут на нас войной, они ведь и раудов с собой позовут, так?
Хаук чавкал, а Вигмар удивленно обернулся к говорившему. Нелепо было слышать такие умные речи от пьяного, едва ворочающего языком, но и не признать их правоты было нелепо. Наверное, услышал от кого-нибудь из знатных и сведущих людей — не сам же придумал!
Но внезапная мудрость соседа не порадовала Вигмара, а лишь прибавила забот. Он и так пришел в святилище не слишком веселым. Особенно наряжаться ему было не во что: когда в усадьбу Серый Кабан заглянул торговец Хвидульв по прозвищу Навьюченный, последних свободных денег едва хватило на новый наряд для Эльдис. Раз уж решил сватать сестру, так придется наряжать ее как невесту! Все честь честью: рубаха из блестящего ярко-синего шелка, светло-коричневое платье с красно-синей тесьмой, золотое обручье (из кургана) и шитая золотом повязка на лоб (наследство матери). А лучшим украшением самого Вигмара стало его копье, Поющее Жало. Вигмар взял его с собой и, выходя, задел о притолоку низкой землянки. Копье отозвалось гулким звоном. Проходившие мимо оглянулись, даже Эльдис перестал вертеться, оглядывая себя со всех сторон, и восхищенно воскликнула:
— Вигмар, как красиво! Оно как будто поет!
Вигмар бездумно кивнул, не прислушиваясь к словам сестры. Нежданная песня копья его не порадовала: точно такую же он однажды слышал. Там, под землей, перед тем как Поющее Жало нанесло смертельный удар своему старому хозяину. Сейчас это казалось неуместным. Какая битва может быть возле святилища? Любое копье зазвенит, если бить им почем зря о твердые углы! Но, как ни старался Вигмар прогнать неприятное впечатление, оно не уходило, а быстро перерастало в дурное предчувствие.
— Послушайте меня, люди! — Кольбьёрн хёльд поднялся на ноги, держа в высоко поднятой руке золотой кубок — тот самый, из кургана. — Послушайте! Всех вас, и богов, и всех свободных людей, я приглашаю быть свидетелями на обручении!
Ого! Услышав это, Вигмар впился глазами в лицо Кольбьёрна, красное, потное и веселое. В уголке мозга билась надежда, что кто-то из сыновей Кольбьёрна собрался жениться — давно им пора, жеребцам. Не может быть, чтобы Стролинги помирились с Модвидом… Да нет, какое примирение, когда он уехал! Не успели же они с тех пор найти другого жениха!
Гости святилища притихли: про сговор и свадьбу всегда интересно послушать. Даже интереснее, чем про тризну и погребение. Тем более когда речь идет о таком знатном и богатом роде, как Стролинги! С кем они решили породниться?
— При свидетельстве богов, Светлых Асов, Отважных Ванов, небесных альвов Льёсальвхейма и подземных альвов Свартальвхейма, при свидетельстве всех свободных людей, бондов, хирдманов, хёльдов и Ингстейна хёвдинга, — словно сам Длиннобородый Браги, возглашал Кольбьёрн и помахивал кубком в лад. — Я, Кольбьёрн сын Гудбранда из усадьбы Хьёртлунд, объявляю мою единственную дочь Рагну-Гейду невестой Атли сына Логмунда из усадьбы Кротовое Поле!
Последние слова утонули в гуле радостных выкриков. Выбор жениха для Рагны-Гейды не обманул ожидания соседей. Сын Логмунда Лягушки — то, что надо, подходящая пара для дочери Кольбьёрна хёльда. Логмунд Лягушка в свою очередь призывал в свидетели людей и богов, женщины суетились вокруг Рагны- Гейды, заплетая ей косичку с правой стороны лица, пересаживая в середину женского стола, как положено невесте.
Среди радостно ревущих и смеющихся соседей Вигмар оставался неподвижен, как утес в бушующем море. И голоса вокруг казались ему шумом волн, не больше. Взгляд его не отрывался от Рагны-Гейды, но это не привлекало внимания, потому что на нее сейчас смотрели все. Но не с такими чувствами, как он. Нельзя сказать, что Вигмар был сильно потрясен — он ждал чего-то подобного. И выбор его не удивил: давно было ясно, что если не Модвид, то Атли. Вполне понятно, что Стролинги торопятся объявить Рагну-Гейду невестой, чтобы Модвид Весло или кто-то другой не искал больше ее руки. Как видно, прощальное обещание разозленного Модвида во что бы то ни стало получить ее не прошло мимо ушей Стролингов. Для вида они пренебрегли угрозой, но в глубине души учли и ее. И вот…
«Это знак богов!» — думал Вигмар, через разделяющее их пространство глядя в глаза Рагне-Гейде. Его спокойствие могло бы удивить ее, если бы она не видела в его желтых глазах решимость, которая не оставляла места колебаниям. Судьбу выращивают своими руками. Нельзя ждать до Середины Зимы. Видно, не придется повеселиться на свадьбе Эльдис и Торкиля, сына Кетиля Ржанки. Нужно решаться быстро…
— А ты что скажешь об этом деле, Вигмар хёльд? — с тайным беспокойством спросил Грим Опушка. Он-то понимал, что означает эта новость для Вигмара и тревожился, как бы общее торжество не оказалось омрачено ссорой.
— А я что скажу… — безразлично промолвил Вигмар, не отрывая глаз от невесты. — А я скажу вот что:
Несколько ближайших соседей рассмеялось при последней строке: конь Тора — это попросту козел. Это были не слишком-то искусные стихи, и пару месяцев назад Вигмар не решился бы произнести их при
