— пел Фридмунд Сказитель. За прошедшие дни он немало времени отдал на то, чтобы сложить поминальные песни. Эти песни люди запомнят и разнесут по дальним усадьбам, по этим песням будут судить умершего потомки. Своим умением Фридмунд Сказитель отдал часть долга умершему родичу, не менее важную часть, чем месть убийце.
Рагна-Гейда слушала и все пыталась, уже в который раз, смириться с мыслью о смерти брата. Эта смерть изменила ее мир, вырвала из него часть, и теперь рядом с живыми образовалась пустота, как сквозная рана, провал в Ничто, и оттуда упорно дули стылые ветры. Рагна-Гейда ёжилась под этим холодным дыханием иных миров и ни на миг не находила покоя. Ей казалось, что Эггбранд где-то рядом, что он смотрит на них откуда-то сверху и знает о них все, чего не знал раньше. При жизни он был, как и всякий, весь в одном месте и видел только внешнюю сторону вещей. Теперь он был везде, и его невидимый взгляд проникал до дна помыслов и различал потаенные изгибы душевных движений. Теперь он все знает! Знает и о ее любви к Вигмару, и о лживом предсказании, и о замысленном побеге. Рагна-Гейда низко клонила голову, ощущая давящую тяжесть вины. Она хотела любить и строить свою судьбу отдельно от судьбы рода. Боги указали ей путь, с жестокостью, доступной только небесным властителям. Сами помыслы, мечты о Вигмаре были преступными, если в наказание боги лишили ее не только возлюбленного, но и брата. Две силы рвали ее пополам: она думала об Эггбранде и думала о Вигмаре. Если бы она могла возненавидеть его, то это чувство снова объединило бы ее с родом, надежда на месть принесла бы облегчение. Но она была одинока в своем двойном горе, и ничто не могло облегчить его.
«Я не хотела, не хотела!» — неведомо кому твердила в мыслях Рагна-Гейда, ничего не видя и не слыша вокруг. В дыму очага ей представлялась темная бескрайняя равнина, устланная телами убитых, над которыми стоит женская фигуры с поднятыми руками, как черный лебедь — Хильд дочь Хёгни. У ног ее лежат ее отец и ее возлюбленный, пронзившие друг друга мечами, а она вздымает руки к небесам, словно призывает богов принять славную жертву. На равнине тьма, и в небесах тоже тьма, но вдали, за комковатыми густо-серыми тучами, загорается прядка бледно-желтого призрачного рассвета, за которым придет новый день, новая битва и новая гибель. Бесконечная гибель, бесконечные жертвы! «Я не хотела, не хотела!» — бессмысленно твердила Рагна-Гейда, словно вымаливала прощение у злой судьбы. Она действительно не хотела, но от этого было только тяжелее.
— Нам осталось исполнить последний долг погребения! — произнес Кольбьёрн хёльд, когда пиво было выпито и песни спеты. — Никто и никогда не скажет о Стролингах, что они не чтут заветы предков.
Мужчины зашевелились, стали выбираться из-за столов. Гейр оглянулся на сестру, но она ничего не замечала, а сидела неподвижно, глядя куда-то в стену. Она даже не помнила, что это за «последний долг погребения». Но Гейр об этом помнил.
Кольбьёрн с сыновьями и несколькими хирдманами вышел из-за стола, оставив гостей на попечении фру Арнхильд и Фридмунда. Их ждало Поле Павших, как называли Стролинги долину, давным- давно избранную для погребений. Самым древним там был курган Старого Строля.
— Ведите ее! — велел Кольбьёрн хёльд и отдал старшему сыну большой железный ключ.
Скъёльд ушел и вскоре вернулся с двумя хирдманами. Между ними виднелась маленькая женская фигурка, одетая в красно-коричневое платье и синюю шелковую рубаху. Эльдис шла, едва переставляя ноги, и лишь изредка оглядывая лица мужчин вокруг огромными глазами, в которых неподвижно застыли ужас и изумление. Еще там, в святилище, когда Грим Опушка хотел забрать ее с собой, Кольбьёрн хёльд не позволил этого сделать. «Мы заберем ее! — сказал он. — Это из-за нее началось».
На усадьбе Стролингов Эльдис сразу заперли в чулан и не выпускали все то время, пока готовились похороны. Она не понимала, сколько дней повела там, и ничего не знала: ни где ее брат, ни как принял все случившееся Хроар Безногий, ни какая судьба уготована ей самой. И вот судьба пришла за ней.
Десяток мужчин молча шагал к Полю Павших, и только вереск шуршал по сапогам. Между двух старых курганов открылся новый — курган Эггбранда. От старых его отличала свежая земля и отсутствие черного продолговатого камня на вершине. Заметив это отличие, Эльдис ощутила холод возле сердца. В груди вдруг что-то оборвалось. Ей смутно вспомнились рассказы матери: с этими черными камнями на вершинах курганов Стролингов связано какое-то страшное предание… Какой-то древний и пугающий обычай…
Ее подвели к самому подножию кургана. Все остановились, Кольбьёрн хёльд вышел вперед. Стало тихо, только вереск чуть слышно шуршал под стылым вечерним ветерком, и от этого все хотелось оглянуться: казалось, что невидимый дух подкрадывается сзади. Кольбьёрн постоял, сосредоточенно глядя в землю, словно вспоминал нужные слова или прислушивался к шепоту вереска, а потом медленно заговорил:
— О дети Модсогнира, темные альвы! Властители Свартальвхейма, я, Кольбьёрн сын Гудбранда из рода Старого Строля, обращаюсь к вам! Придите в это жилище, назначенное сыну моему Эггбранду, возьмите то, что предназначено вам, и храните его посмертный дом, как вы храните дома наших предков и прародителя нашего, славного Старого Строля!
И тут Эльдис все вспомнила. Каждый раз, когда умирает кто-то из Стролингов, над его свежей могилой оставляют человеческую жертву. Ровно в полночь курган раскрывается, из него выходят темные альвы и забирают жертву, а взамен оставляют одного из своих. Утром, когда его коснется солнечный луч, темный альв превращается в черный камень. И с тех пор курган под защитой: подземное племя не позволит мертвецу выйти из могилы и не подпустит к его богатствам никаких грабителей. Ни сейчас, ни через пять веков.
На руки и ноги Эльдис накинули ремни; она слабо ахнула, дернулась, но хирдманы держали ее крепко.
— Что вы делаете? — испуганно вскрикнула она, не веря, что с ней может случиться что-то настолько страшное. — Ведь я ни в чем не виновата! Пустите меня!
В душе ее летел с завыванием холодный вихрь ужаса и недоверия: все происходящее казалось страшным сном. Чем она провинилась перед этими Стролингами? Она ведь тоже потеряла брата, а теперь ее же хотят послать в подземный Свартальвхейм! Ужас сковал ее крепче ремней, растерянность мешала говорить. Почти не пытаясь сопротивляться, Эльдис только оглядывала лица мужчин вокруг себя, словно ждала, что они опомнятся, сами поймут, какое дикое и ужасное дело задумали.
— Нет, нет! — твердила Эльдис сквозь льющиеся слезы. — Пустите меня! Я вам ничего не сделала! Пустите!
Хирдманы внесли ее на самую вершину кургана и положила на холодную землю. Чьи-то руки нацепили ей на локти по тяжелому золотому браслету, на шею повесили золотое ожерелье, все из того же золота Гаммаль-Хьёрта. Вокруг Эльдис на земле разложили какие-то свернутые шкуры, поставили бочонок пива, широкую серебряную чашу меда. Это все было ее приданым — женщина-жертва считается невестой темных альвов. Эльдис уже ни о чем не просила, а только плакала, взглядом затравленного зверька скользя по суровым лицам хирдманов. Все они, освещенные отблесками факелов, казались ей одинаковыми и
